О, как печальны были, должно быть, эти мысли! Пав жертвой убийц, император Александр II, освободитель народа, стал мучеником этого народа, расставшись с жизнью от руки людей, которых он извлек из рабства, ибо бесчестные цареубийцы были сыновьями бывших крепостных. Мог ли добрый государь ожидать для себя такой награды? Какая неблагодарность и какое постыдное пятно в истории народов!

Всякий знает, какие великие препятствия возводились русским дворянством освобождению крестьян, этому государеву акту, столь значительно уменьшавшему дворянское состояние. В эпоху освобождения крепостных партия оппозиции была столь враждебна, что император получал анонимные послания с угрозами смерти. И что же! Несмотря на понесенные тогда ощутимые потери, дворянство подчинилось верховной воле монарха, и именно человек из народа, который пользовался с тех пор всеми благами, проистекающими из этого человеколюбивого акта Александра, поднял недостойную и святотатственную руку на своего благодетеля и самого нежного и преданного отца. Ах, как жестоки и мучительны были, должно быть, последние мысли благородной жертвы при виде столь подлой и возмутительной неблагодарности!

Через несколько секунд после катастрофы великий князь Михаил расчистил себе проход посреди толпы, нисколько не сомневаясь в том, что его брат смертельно ранен. Дойдя до группы казаков, он увидел императора в самом прискорбном состоянии. Бросившись к нему, он воскликнул: «Александр… ты меня слышишь?..» Тогда император ответил слабым голосом: «Слышу!»

Когда раздался первый взрыв, великий князь Михаил находился в доме своей кузины; тогда он стремительно выбежал из дворца великой княгини Екатерины и прыгнул в первые же сани, какие встретил на улице.

При повороте на Екатерининский канал запрудившая улицу толпа помешала его проезду, и он сошел с саней, чтобы узнать о причине взрыва: тогда ему отвечали, что только что произошло покушение на жизнь государя, но тот остался цел и невредим.

Многие голоса из толпы говорили: «Не ходите туда, ибо сейчас бросят и вторую бомбу!»

Грустно говорить об этом, но при столь серьезных событиях глупая или перепуганная толпа лишена малейшей способности рассуждать. Как могло случиться, что среди собравшейся толпы ни один человек не догадался, что голоса, предвещавшие второй взрыв, имели в тот миг лишь одну цель – помешать тому, чтобы разумная помощь подоспела вовремя и спасла императора. Разве на улице и поблизости не находилось достаточно вооруженных людей, чтобы защитить от угрозы его жизнь? Прежде всего там было подразделение 8-го полка флота, а также звено из двадцати четырех знаменосцев военного кадетского Павловского корпуса; кроме того, в том месте случайно находились несколько офицеров и множество солдат. И конечно, таких сил было более чем достаточно, чтобы арестовать горстку злоумышленников, если бы в тот миг чья-то разумная мысль направила их действия.

Если бы жена Александра II по своему обыкновению сопровождала своего супруга, то нет сомнений, что ее встревоженное сердце призвало бы на помощь самые энергичные средства, которых требовали обстоятельства, чтобы спасти драгоценную жизнь государя. Для несчастной вдовы эта ужасная, горестная и столь жестокая для женского сердца мысль о том, что в тот трагический момент супруг оказался всеми оставлен, стала червем-древоточцем, бесконечно гложущим ее и днем и ночью.

Перед тем как императора уложили в сани, кто-то предложил перенести его величество в ближайший дом, чтобы немедленно произвести первую перевязку. Услышав это, император сказал едва слышным голосом: «Скорее… домой… отнесите меня во Дворец… там… умереть!..»

В миг катастрофы, положившей конец его жизни, император сохранил поистине героическую твердость души; ни одна жалоба не вырвалась из его уст. Это неудивительно, ибо всем известно, что государь умел владеть собой в самых серьезных и самых мучительных обстоятельствах. Добавим, что хотя он и пал на публичном месте, его личность до последнего часа хранила героизм величия.

Генерал-адъютант граф Е.Баранов проделал часть пути пешком, но по пути сел в предложенные ему сани. Он торопился прибыть в Зимний Дворец, чтобы велеть слугам срочно приготовить постель императору в императорском кабинете.

Сани с раненым государем остановились у дверей дворца, откуда казаки перенесли его на руках через несколько частных покоев. Увы! Произошла минутная задержка, ибо одна из дверных створок не поддавалась, пришлось ее выломать. На всем пути от входных дверей дворца до постели государя его кровь оставила многочисленные следы.

Перенесемся мысленно на верхний этаж Зимнего Дворца, где в покоях, сообщавшихся с императорским кабинетом посредством лифта, жила княгиня, жена государя.

Сидя в плаще и шляпе, княгиня спокойно поджидала возвращения своего супруга, обещавшего вернуться во Дворец в половине третьего. Назначенный час уже миновал, и, зная пунктуальную точность императора, она поначалу слегка встревожилась, но, поразмыслив, ободрилась, предположив, что он заехал по пути навестить графа Адлерберга. В этот же миг она услышала стремительные шаги и шум открываемых дверей. Внезапно к ней вошел ее лакей с растерянным лицом и сказал:

«Императору плохо!»

Княгиня немедленно бросилась к шкафчику, в котором хранились различные медикаменты, которые всегда были у нее под рукой и которые она сама назначала своему супругу. Среди других предметов там имелось и несколько подушек, наполненных кислородом, который она давала ему вдыхать во время приступов астмы. Княгиня велела лакею взять кислородные подушки и следовать за ней; сама же взяла два флакона и, не дав себе времени снять шляпу, быстро спустилась в кабинет императора. Войдя туда, она стала искать и звать его, но не получила ответа! В это мгновение двери распахнулись, и она увидела группу казаков, которые что-то несли. Печальная правда открылась княгине лишь тогда, когда его величество был уложен на постель, устроенную посреди кабинета, и она узнала лицо своего супруга.

Леденящий ужас захлестнул бедную женщину, которая машинально схватилась руками за голову, сжав пальцы, будто желая вырвать себе волосы. Затем, совершенно убитая, она стала нечувствительной и безразличной ко всему, что происходило вокруг нее. Тогда граф Е.Баранов, заметив прискорбное состояние княгини, дотронулся до ее руки и сказал: «Мужайтесь… мужайтесь, княгиня, он жив!» Эти слова оживили ее потрясенные чувства. Странно, хотя и неоднократно замечено, что даже самая нежная, деликатная, чувствительная и впечатлительная женщина посреди самых драматических обстоятельств и событий может обрести силу, энергию и поистине героическую твердость души, когда речь идет о помощи и употреблении всех средств, способных принести облегчение, помощь и вернуть к жизни.

Лакеи императора и княгини поспешили раздеть государя; но, поскольку форму расстегнуть было затруднительно, ее разрезали по всей длине; таким же образом сняли и остальную одежду.

Следует также добавить, что раненый император, по словам доктора Боткина, был перенесен в Зимний Дворец с величайшей небрежностью, вследствие панического ужаса, овладевшего бедными казаками, среди которых были и легко раненые. Несчастную жертву, при всем ее плачевном состоянии, ужасно трясли и толкали при прохождении через каждую дверь до самого кабинета. Ни один простой солдат, раненый на поле боя, не оказался настолько лишен первой помощи, как император. Не нашлось даже носилок, чтобы перенести его, и что еще печальнее, никто не перевязал ему ноги, что, несомненно, могло бы приостановить кровотечение.

Великий князь Михаил и княгиня немедленно послали за врачами. Вслед за двумя первыми немедленно прибыл и Круглевский, хирург императора. При виде ужасного состояния его величества он не смог сдержать тревожного восклицания: «Положение ужасно!» Тогда княгиня сказала ему: «Сделайте все, что в ваших силах, чтобы спасти его!»

Хирург принялся перевязывать ноги, чтобы остановить кровотечение; княгиня стала справа у постели императора, чтобы оказывать ему всю необходимую помощь. Ее взгляд, прикованный к лицу супруга, силился различить хотя бы малейший признак того, что он приходит в себя; она не замечала никого из тех, кто появлялся один за другим у нее за спиной; она лишь услышала голос великого князя Михаила, который произнес: «Я был там, я это видел». Эти слова заставили ее обернуться и она обратилась к великому князю с незаслуженным упреком: «Как! Или у вас нет совести? Как вы могли допустить подобное преступление?» На этот продиктованный отчаянием упрек великий князь возразил, что прибыл слишком поздно на место покушения и уже не мог ничему помешать.