Вера Засулич была оправдана. Решив не осуждать обвиняемую, выразители общественной совести, не колеблясь, отрицали преступление.

Едва председатель окончил чтение этого неожиданного приговора, как по всей зале прокатился гром аплодисментов. При выходе из зала Вере Засулич устроили шумную овацию. Когда она появилась перед толпой, запрудившей всю площадь перед зданием суда, ее встретили единодушными криками восторга и энтузиазма.

Вся страна, как эхо, откликнулась на это событие. В Киеве, Москве, Харькове и Одессе революционные манифестации беспрерывно следовали одна за другой, как бы порождая друг друга. Беспорядки в Одессе носили особенно серьезный характер, так как организатором их был один из опаснейших вождей партии нигилистов Ковальский. Полиции удалось открыть его местопребывание и арестовать его. Ковальский был приговорен к смерти и казнен 14 августа.

Возмездие не заставило себя долго ждать. Два дня спустя начальник III Отделения генерал Мезенцев, проходя в полдень по одной из оживленнейших улиц столицы, был ранен кинжалом в грудь, отчего вскоре скончался. Нападавший действовал с такой дерзостью и быстротой, что прохожие остолбенели, как громом пораженные. Никто даже не пытался преследовать убийцу, который так и не был пойман.

С этой минуты между царским правительством и революционной партией завязался поединок не на жизнь, а на смерть. Их никакие репрессии не устрашали.

Напрасно полиция учащала аресты и ссылки. Напрасно правительство лишало права разбирать преступления против государственной опасности, передав их военным судам, которые были беспощадны.

Гигантский заговор подрывал устои русского общества. Мировое поветрие политических убийств незаметно распространялось в массах, как ужасная эпидемия. Насчитывалось много жертв среди прокуроров, судебных следователей, полицмейстеров, жандармских офицеров и тюремных начальников.

Утром 14 апреля 1879 года, когда император совершал обычную прогулку вблизи своего дворца, молодой человек, шедший ему навстречу, произвел в него четыре выстрела из револьвера. Пули врезались в стену соседнего дома. Злоумышленник был сейчас же задержан. По пути в полицию он пытался отравиться.

Это был Александр Соловьев, 30 лет, по профессии учитель. На вопросы о причинах и обстоятельствах его преступления он отказался дать объяснения. Судебный следователь убеждал Соловьева быть откровенным, указывая, что полное признание облегчит его участь.

Террорист холодно отвечал: «Не настаивайте. Вы все равно от меня ничего не узнаете. Я уже давно всецело пожертвовал своей жизнью. Да к тому же, если бы вы и вырвали у меня признание, мои соучастники лишили бы меня жизни в той же тюрьме, где мы сейчас находимся».

Покушение Соловьева озаряло зловещим светом общее положение империи. Но что было делать? В самом сердце правительства царил полный хаос. Министры спорили друг с другом, не будучи в состоянии решиться на какую-либо практическую меру, не сходясь ни в одном мнении, кроме злословия по адресу агентов тайной полиции и генерала Дрентельна, заместившего Мезенцева на посту начальника III Отделения.

Лично Александр II был противником крайних мер, но в конце концов он согласился объявить осадное положение в местах, наиболее глубоко пораженных революционным брожением. Было назначено шесть генерал-губернаторов в Петербург, Москву, Варшаву, Киев, Харьков и Одессу. Они были облечены высокой властью и чрезвычайными полномочиями: правом ареста и высылки каждого подозрительного лица, приостановления и запрещения всякого периодического издания и правом принимать по собственной инициативе все необходимые меры к поддержанию порядка.

В число этих полновластных лиц царь включил трех генералов, наиболее отличившихся в последней войне: Тотлебена, взявшего Плевну, Гурко, который первым перешел через Балканы, и Лорис-Меликова, овладевшего неприступной Карской крепостью.

Позаботившись таким образом о наиболее безотлагательных вопросах, государь 24 апреля выехал в Ливадию. Императрица, исхудавшая и задыхающаяся, со смертельно бледным лицом и лихорадочно блестящими глазами, его сопровождала. Княжна Долгорукая выехала накануне, чтобы царь нашел ее уже устроившейся, свежей и отдохнувшей, в дорогой для них вилле Биюк-Сарай.

Но для царя-самодержца, неограниченного властелина империи, было не время забываться в сладострастном опьянении садов Армиды. Он был вынужден вскоре вернуться в столицу, где начавшаяся борьба с нигилизмом требовала его присутствия.

Министр внутренних дел Маков, министр юстиции Набоков, военный министр Милютин и начальник тайной канцелярии Дрентельн совместно с шестью генерал-губернаторами вели борьбу с неослабевающей энергией. Революционному террору они противопоставили террор правительственный. Репрессивные меры были усилены упрощением судопроизводства. Согласно указу от 17 августа 1879 года, каждый обвиняемый в политическом преступлении впредь мог быть судим без предварительного следствия, быть осужден без всяких свидетельских показаний и приговорен к казни без права апелляции.

Суровость этих мер оказала свое действие. К концу лета нигилисты не давали больше поводов говорить о себе. Эпидемия террористических актов была приостановлена. Пользуясь общим успокоением, Александр в начале сентября выехал в Крым, рассчитывая там пробыть до зимы.

Царица, истощенная до последней степени, отдыхала в Киссингене, собираясь вскоре отправиться в Канны. Она надеялась, что продолжительное пребывание там несколько восстановит ее силы.

Благодаря этому Александр Николаевич чувствовал себя еще свободнее в своих встречах с Екатериной Михайловной, у которой он проводил все остававшееся от официальных приемов время. Царь отправлялся к ней верхом на одном из великолепных жеребцов, подаренных ему султаном Абдул-Гамидом. Его сопровождал только один казак.

Екатерина Михайловна встречала царя, окруженная детьми. Сначала он играл с ними, а потом посвящал все свое внимание их матери. Целыми часами просиживал он с ней на цветущей веранде или на одном из балконов, откуда открывался дивный вид на серебристую лазурь Черного моря.

Царь рассказывал своей Кате во всех деталях обо всем, что сделал за день: говорил о лицах, бывших у него на приеме, о прошениях, поданных на его имя, о прочитанных им донесениях, об отданных приказах. Наконец, горячо прижав ее к сердцу, он твердил ей бесконечные слова любви. А по вечерам царь писал ей о своем счастье, благодарности и обожании, о той ненасытной потребности в ее близости, которую он постоянно ощущал, о желании продолжить до бесконечности эти очаровательные досуги.

Но в последних днях ноября северный ветер прогнал их с херсонесских берегов. Пришлось сменить скромный домик в Ливадии на пышные чертоги Зимнего дворца.

На обратном пути царь остановился в Москве, прибыв туда 1 декабря в 10 часов вечера.

Телеграмма, полученная им в пути от императрицы, его встревожила: Мария Александровна в течение последних нескольких дней страдала страшными припадками удушья.

Остановившись в Кремле, он тотчас телеграфировал императрице: «Прибыл благополучно в Москву, где теперь 14° мороза. Получил известие от тебя в Туле. Огорчен, что ты все в том же состоянии. Я утомлен и чувствую себя хорошо. Нежно обнимаю тебя. Александр».

«Прибыл благополучно в Москву…» Лучше ему было не приезжать туда совсем: спустя полчаса после отъезда государя с вокзала раздался страшный взрыв, от которого подходивший в это время поезд сошел с рельс. В этом поезде, где оказались выбитыми все стекла, находился багаж царя и помещался персонал императорской канцелярии.

Это был поезд свиты, который по расписанию должен был прийти на полчаса раньше поезда его величества. Но случайная порча паровоза около Харькова изменила порядок прибытия обоих поездов.

На глубине двух метров под балластом были обнаружены следы мины и обломки электрического прибора. Место нахождения снаряда соединялось подземным ходом в 24 метра длиной с маленькой избушкой, расположенной вблизи путей. Она была снята за несколько недель до того каким-то инженером, назвавшим себя Сухоруковым. После взрыва он скрылся.