Жилята ждал, что князь об этом спросит. Но отвечать не был готов, так как не знал, о чем можно рассказывать. Очень опасаясь навлечь княжий гнев на своего боярина, он рассчитывал на его помощь. На то, что тот подскажет, что нужно говорить. Но Путислав сюда не пришел.

«Как теперь быть? Вот бы понять, что и от кого князь уже проведал?» — Ответа не было, и он предпринял робкую, безо всякой надежды попытку уйти от разговора.

— Да ты, поди, все уже знаешь…

— Это так — кивнул князь — многое знаю, от разных людей. Теперь я желаю послушать тебя.

Жилята, снова вздохнув, принялся рассказывать с самого начала. Теперь он был менее словоохотлив. Повествовал скупо, многое не упоминая вовсе, и всем нутром чувствуя, что говорит, не то, что Юрий Всеволодович желает от него услышать. Он уже подробно, надеясь, что великому князю это будет интересно, расписывал укрепления эрзянской тверди, когда тот его опять перебил.

— Постой! — Сделав тот же знак рукой, он вернул рассказчика к самому началу. — Вы когда к походу готовились, кто… — Юрий Всеволодович сделал паузу, во время которой Жилята вдруг почувствовал тяжесть в животе, и снова захотелось уйти от разговора.

«Князь что-то почуял, теперь не отпустит». — Внезапно он вспомнил. Был у них конь, возил одно время телегу в обозе. Тот если его тяжело нагружали, умел притвориться лишившимся сил. Падал, и казалось, что он лежит без чувств. Говорили, пару раз ему поклажу облегчали. Правда, потом выучились лечить его кнутом.

«Может быть, и мне так же притвориться?» — Мелькнувшая мысль показалась постыдной.

— Кто искал охотников среди ростовских воинов? — пауза наконец-то закончилась.

Жилята еле удержался от вздоха облегчения.

«Ну, это князь и сам уже знает. Было кому ему рассказать».

— К ростовцам ходил сам Мечеслав. Он и Ероха, давние приятели, ну и сговорились. А вот ярославских, прельстил уже Ероха. Он, как говорят, средь них в большом почете. Когда-то был в знакомцах у самого их князя. Да вроде и отец его…

— Стой! — Великий князь опять прервал повествование, которое Жилята намерен был приправить обилием подробностей, в надежде отвлечь князя от сути разговора.

— Выходит Мечеслав сам собирал дружину? — Уточнил Юрий Всеволодович и был вынужден еще раз перебить Жиляту, который было вновь, завел сказ про Ероху.

— Да что ты про него заладил? Ростовским воина судья Василько Константинович. — В голосе князя послышались отзвуки нетерпения. — Теперь меня слушай! Скажу я тебе о делах Мечеслава. О том, как их вижу, с твоих Жилята слов. — Великий князь посмотрел на дружинника взглядом, который тот с трудом выдержал, борясь с желанием спрятаться под служившую ему одеялом овчину.

— Мечеслав своевольно поднял дружину. — Изобличая, принялся перечислять Юрий Всеволодович. — Припасы на два дня, не спрося взял в обозе. Тайком от меня! — понизив голос выделил последнее слово. И тут же, что бы усилить впечатление, повторил. — Тайком от меня, увел войско из стана! — Сделав паузу, спросил. — Все так?

Жилята, придавленный княжеским взглядом, нашел в себе силы только кивнуть.

«Как-то не честно оно получилось. Вину одного, возложил на другого. Мечеслава подвел под княжеский гнев. Теперь он даже если жив, не оставь его господи, долго домой не сможет вернуться». — Мучаемый начавшей грызть его совестью, Жилята все же по-прежнему был уверен, что спасать в первую очередь нужно своего боярина. — «А там Путислав и сам порадеет перед князем за младшего брата».

Тем временем Юрий Всеволодович поднялся на ноги. Какое-то время молча, думал о чем то. Потом, не глядя на Жиляту, как бы отстраненно, поинтересовался.

— А твердь вы эту как нашли? — Услышав о том, как помог провожатый, князь покивал и все так же, как будто о чем-то не важном, спросил:

— А этот мордвин, откуда он взялся?

Жилята сначала сильно замялся, но вспомнив свой разговор с провожатым у костра в ночь перед битвой, нашелся.

— Он служит преподобному отче Дамиану. Ну, то есть, как служит? Мирята ему жизнью обязан, вот и пособляет попу по мере сил.

— Стой. — Князь приложил руку ко лбу, видимо, что-то припоминая. — Преподобный Дамиан — это тот самый иеромонах, что ездил учиться к грекам в Никею? Служит при монастыре Пресвятой Богородицы в Новгороде Низовской земли. Он сейчас в свите архиерея Митрофана. Давеча владыка о нем отзывался. Хвалил за усердие в служении Господу. Он?

— Он самый княже. Его долг пособить христианскому воинству! Вот и прислал своего человека. А уж тот расстарался, благослови его Господи! Да кабы не он… — Жилята осекся. Великий князь смотрел с каким-то хищным интересом. Так, точно оценивал возможности Жиляты и измерял до него расстояние. Совершенно другим, лишенным какого бы то ни было радушия, тоном спросил:

— А как же этот поп прознал о ваших нуждах? Или Мечеслав сам его просил? Но как он узнал, кого нужно просить? Или его кто-нибудь надоумил? — Тут князь недобро улыбнулся. — Или кто сам просил за него?

Жилята безмолвствовал. Теперь он увидел, куда клонит князь.

«Мечеслав с преподобным не знают друг друга. А княже видать проведал об этом. И как теперь быть?» — Снова вспомнился тот самый конь.

«Сделать как он? Прикинуться сомлевшим? Подумают, что я от раны ослабел». — От этой мысли он отмахнулся. — «Позор это для воина! Холопы эдак делают». — Собравшись с духом, он впервые, за весь этот разговор и всю свою жизнь осмелился солгать великому князю.

— Как там они меж собой столковались, я того не ведаю.

— Не ведаешь?! — Воскликнул Юрий Всеволодович, выказывая этим безмерное изумление. — Ты, десница Путислава! Верный человек во всех его делах! Недаром же из всех его ближников, в этом набеге был ты один! Братья во всем тебе доверяют! И ты о них можешь чего-то не знать?!

Жилята молчал заедаемый совестью. Терзаясь собственной неспособностью выгородить своего боярина, и казня себя за то, что так подвел его младшего брата, он более не осмеливался смотреть в глаза великому князю. Бесцельно глядя в дальний угол на сваленные там, видно за ненадобностью, и едва различимые во тьме, какие-то предметы походного скарба, он уже почти с безразличием ожидал прямого вопроса об участие во всем этом деле самого Путислава.

«Князь-то, видать, все уже знает. А коли так, то на кой он меня взялся пытать? А, все одно, запираться нет проку».

— Сколько Мечеслав увел с собой суздальцев? — Неожиданно спросил Юрий Всеволодович и Жилята без запинки назвал ему число, которое последнее время ни как не шло из его головы.

— Пятьдесят шесть.

— А вернулся ты один! — Указав на воина пальцем, обличающее провозгласил великий князь. — А прочие где? Не ведаешь ты! Полсотни христиан, и это только суздальцев. Кто их загубил? Кому ответ держать?! Молчишь?

Жилята, вдруг разглядев в сваленных в углу вещах, седло снятое с Гнедого. Вспомнил бой. Вспомнил поединок. Вспомнил что, как и для чего делал последние дни. Сразу же, будто оттуда, из глубин памяти, стала подниматься злость на всё вокруг.

— Так Мечеслав может статься, уже и ответил. За все их души разом, да перед самим Господом! — Стараясь сдерживаться, произнёс он, но князь, видимо уловив перемену в настроении собеседника, посмотрел на него с удивлением:

— Так это перед Господом! А что перед людьми? Перед родней полста с лишним воинов? Перед наилучшими семьями Суздаля. Перед ними кто ответит? С кого они спросят? Мечеслава тут нет. А есть ты Жилята! Так что тебе ответ и держать! — Великий князь помолчал, отмечая отразившуюся на лице Жиляты муку, и сильно смягчив голос, добавил, почти ласково. — Или может быть твоему боярину?

Жилята молчал, оторопело глядя на великого князя. К нему запоздало, но с тяжкой неотвратимостью пришло понимание.

«Он хочет, что бы я сам, указал на Путислава перед вятшими людьми Суздаля. Он ведь прочил Жирослава нам на воеводство. Но бояре ему отказали, Жирослав де недавно живет в нашем городе. Чужак! Воеводой назвали опять Путислава. Князь же тогда не стал с ними спорить. Воеводу он признал, да видать скрепя сердце. А ныне-то вон как оно обернулось. Ежели не сделаю, так как он желает, князь выставит меня перед нашим боярством». — Жилята вдруг еще сильнее почувствовал усталость. — «Погубить своего боярина, что бы спасти себя?» — Так плохо ему, никогда еще не было. Откуда-то опять навалилась слабость. Точно такая же, как та в лесу, с которой он тогда боролся, с немалым трудом оставаясь в сознании. Теперь же, ощутив ее липкое касание, он тот час же ему поддался, потянувшись навстречу, и скоро почувствовал, как летит куда-то…