— Моя бабушка верила в духов и рассказывала много историй, связанных с этой доской, — тихо произнесла Элинор.

— И что? — Август равнодушно пожал плечами. — Я слышал, что в 2003 году в Небраске семнадцатилетняя Мелисса Уитэйкер повелась после того, как попыталась вызвать собственный дух с помощью доски Уиджи. Ее преследовал доппельгангер и желал ее смерти.

Элинор сглотнула, взглянув на парня испуганно-недовольным взглядом. В ее глазах снова появились едва заметные слезы, выдающие сильные эмоции страха. Она действительно очень боялась.

— Какой же ты мудак! — она рассерженно толкнула его в плечо. — Тебе смешно?! Перестань смеяться сейчас же!

— Если будешь меня бить, то скажу духу твое имя! — произнес Август, уворачиваясь от рук девушки. После такого условия, Элинор перестала бить парня, но все еще смотрела на него тяжелым осуждающим взглядом. Он был доволен тем, как легко манипулирует Элинор.

Прежде чем начать, как положено по правилам, они открыли окно. Оторожно положили кончики пальцев на деревянный указатель. Говорил Август, потому что Элинор была напугана так, что едва дышала. И это забавляло парня еще больше.

— Дух, ты здесь? — вполголоса спросил он, пытаясь выглядеть как можно более серьезным. Ответа не последовало. Планшетка не шевелилась. Напряжение Элинор нарастало с каждой секундой — ей было страшно, что указатель сдвинется хоть на дюйм, поэтому пристально следила за пальцами Августа.

— Дух, — снова хотел повторить Август, но указатель медленно пополз на слово «Да». Точнее, это парень его двигал, а Элинор была так удивлена, что даже не заметила этого.

— Кто выиграет спор? — задал следующий вопрос он, смотря на то, как Элинор прикусывает нижнюю губу так, что она белеет. Он осторожно, прикладывая как меньше усилий, сдвинул планшетку на «т», а затем и на «ы». Взгляд девушки перешел на Августа. Элинор почти не сомневалась, что он издевается над ней, и это выводило из себя. Она, конечно, боится, но она не дурочка, чтобы верить такому.

— Какой язык изучает Элинор? — понимая, что Элинор подозревает Августа, он задал такой личный вопрос, на который знал ответ благодаря Миссис Джентл. Выждав минуту, он так же осторожно повел указателем на «ф», «р» и «а», не рискуя двигать дальше из-за того, что Элинор не спускала глаз с его руки.

— Ты двигала?! — для убедительности, Август попытался сделать напряженный вид, будто удивлен произошедшему.

— Что?! Нет?! Я думала, это ты! — шептала она в ответ, чувствуя, как к горлу подступает страх.

О, как сложно было Августу тогда не засмеяться! И даже сдержать улыбку — целое испытание. Он поразился наивности Элинор, тому, какая она доверчивая в стрессовых ситуациях. Словно маленький ребенок, она верила своим глазам и ушам.

— Что нас ждет? — снова спросил парень, собираясь немного успокоить нервную Элинор, чьи побледневшие пальчики едва касались планшетки. Но указатель начал двигаться самостоятельно, сначала на «т», затем на «ь», «м», и, не закончив слово, он вылетел за пределы доски, а свечи внезапно потухли, оставив молодых людей в темноте.

Это было настолько неожиданно, что даже Август почувствовал, как мелкие мурашки пробираются по его телу, бросая в легкую дрожь. Он не двигал указатель, и тем более это не делала Элинор, которая выглядела во время сеанса обессиленной и слишком напуганной, чтобы решиться на подобное.

Послышался непроизвольный крик, принадлежащий Элинор: в нем отчетливо чувствовалась паника, перемешенная с немыми слезами. В тот момент Август действительно испугался — он не видел девушку, не знал, как плохо она чувствует себя, но понимал, что это полностью его вина. В этот раз он действительно сильно виноват перед Элинор. И ему страшно за нее.

— Элинор, — попытался успокаивающе произнести он, дотронувшись до ее плеча. — С тобой все хорошо?

— Нет, — она открыто заплакала, порывисто вдыхая воздух.

Девушка и раньше переживала панические атаки из-за боязни темноты. Ее сердце едва не разбивало ребра. Холодные слезы бесконтрольно скатывались по щекам, из-за чего она всхлипывала и часто дышала, судорожно пытаясь набрать больше кислорода в легкие. Ее руки и ноги становились ледяными, и Элинор почти не чувствовала их. И дрожь в каждой клетке ее тела пронизывала ужасом все больше и больше.

Август притянул Элинор к себе. Она казалась совершенно беззащитной. Пусть парень и не видел ее в мраке, но чувствовал, как трепещет ее тело, совсем как тонкие крылья маленькой бабочки. Она приложила голову к его груди и чувствовала, как ровно бьется сердце. Какое чистое дыхание. Какие теплые руки, плавно глядящие ее волосы. Август излучал мирное пламя свечи, бесстрашное равнодушие и понимающую тишину. Его объятия были уютные, словно любимый плед, голос не выдавал издевки. Он позволил себе аккуратно вытереть слезы с щек Элинор, дотронувшись до холодной мягкой кожи лица. И пусть девушки не хотелось это признавать, но его руки были такими нежными, что она была готова поплакать еще, чтобы почувствовать эту заботу. Элинор будет ненавидеть его чуть позже, а пока просто представит, что этот Август — совсем не тот Август, которого она знает. Пусть этот Август будет воплощением последнего месяца лета в человека. И это ее любимый месяц.

— Это ты?! Ведь так?! — немного успокоившись, спросила девушка.

— Да, я, — соврал Август, думая о том, что уж лучше Элинор будет злиться на него, чем бояться темноты еще больше.

— Все это делал ты?! — она бы закипела от злости, ее брови бы стали грозными, рот скривился в негодовании, но Элинор была настолько обессилена, что добавила в конце лишь «мудак».

— Я, — Август не очень-то и понимал, зачем врет ей. С одной стороны, он сам уговорил девушку на подобное развлечение, но с другой, он знал, что Элинор довольно пуглива, несмотря на то, что ведет себя очень нагло. — Не думал, что ты так сильно испугаешься.

— Да ты… — она вздохнула, отстранившись от парня с чувством похожим на тот стыд, когда тебе говорят дать пять и намеренно промахиваются. — Ты… бесчувственная мразь! Лжец. Знал, что так будет и хотел, чтобы это нас сблизило? Типа вот я, обнимаю тебя, а ты утешаешь — какой хороший парень? Сделал лишь хуже. Мне так плохо. И все из-за тебя. Отравляешь меня. Заставляешь говорить плохие слова, думать о плохом, бить тебя. Все ты. Вытаскиваешь из меня энергию, которую я бы могла направить на что-то хорошее. Но тебе так весело, да? Словно ты темная туча, которая все время гремит и гремит, не пропуская солнечный свет.

— Ты идиотка, если думаешь так, — Август фыркнул, как кот, вглядываясь в темноту. — И, может быть, тебе кажется, что твои слова всегда звучат обосновано и правдиво, но ты говоришь так часто, что не успеваешь подумать над сказанным секунду назад. К счастью, я могу это сделать за тебя. И вот, над чем тебе нужно подумать сидя здесь совершенно одной в пустом, лишенном света, доме: «Почему я одинока настолько, что даже в минуты страха от меня отворачиваются те, кто пытались помочь?».

После этих слов Август хлопнул входной дверью, больше не роняя звуков, за которые могла бы уцепиться Элинор в те страшные мгновения, когда она осталась одна наедине с собой и со своим страхом. Она не больше не просила парня остаться, потому что была горда делать такое после его поступка, потому что он все равно не остался, потому что она все равно сама прогнала его, переоценив его привязанность к ней.

Правильно ли это было со стороны Августа уйти, после того, как он немо пообещал ей маленькую защиту всего на одну ночь, словно давний друг? Нравственный выбор, вероятно, один из самых сложных выборов, но тем не менее, он считал, что поступил правильно — остался в доме. «Просто, на всякий случай, если с ней случится что-то действительно очень серьезное…», — мотивировал свои действия он, бесшумно сев у двери. Он уже видел, как плакала Элинор, но не знал, что она плачет редко, несмотря на то, что у нее часто есть причины. Может, она плакала из-за страха, он не знал. Но она злилась на себя, злилась на всех, оттого, что она чувствовала себя целым океаном, бушующим, диким и горячим, как ядро Земли, но закованным в какой-то стеклянный круглый аквариум. Ах, если бы кто-нибудь заметил ее волны, ее игристую пену, мягкие гребни, ее глубину и красоту! Но никто никогда не пожелал знать, что она такое на самом деле. Элинор чувствовала, что никогда не разобьет это стекло до конца, пуская лишь мелкие трещины в попытках выбраться из западни собственных мыслей.