В итоге они приготовили фетучинни с морепродуктами в томатном соусе (как позже поняла девушка, это вид пасты) и греческий салат, с которым, к счастью, она смогла справиться самостоятельно.
Элинор охватила физическая и моральная усталость, так что она прилегла на кровать и случайно уснула. А проснулась оттого, что чей-то палец нежно касается ее щеки. Так нежно, что Элинор даже не сразу поняла, что прикосновение было реально.
Она открыла глаза и увидела перед собой высокую фигуру парня, лицо которого было увенчано заботливой усмешкой («подумать только, усмешкой!», — воскликнула Элинор в мыслях). Он убрал руку от ее лица неторопливо, оттого что смотрел точно в глаза девушки, наблюдая за тем, как они открываются все шире, становятся все ярче, но не от пробуждения, а осознания, что над ней склонился Август.
— Ты что, ограбила мукомольный завод? — поинтересовался Август, усмехнувшись. Элинор была такой сонной, что даже не сразу поняла, что он стер следы муки с ее щеки.
— Ах, ты о муке, — вспомнила та. — Я готовила… лапшу такую плоскую…а, фе-ту-чи-нни. Постой, родители уже здесь?
— Да, они знакомятся с твоим отцом, — отозвался парень, кивнув. Элинор бодро вскочила с кровати, постояла десять секунд на месте, точно вспоминая, что произошло за последний месяц с ее жизнью, а затем торопливо села за туалетный столик и принялась приводить себя в порядок, по большей части просто стряхивая с себя остатки муки.
— Тебя все равно найдут по горячим следам, — с легкой издевкой «успокоил» Август.
— Мы не виделись целый месяц, и первое, что ты сказал мне — это объявил воровкой! Ты даже представить не можешь, как спокойно мне было без тебя, когда целых четыре недели надо мной никто не издевался, не спорил, не целовал, не… — Элинор встала из-за столика и, не отводя взгляда от своего отражения, случайно столкнулась с парнем в самом конце своей речи. Ее бросило в такой жар, в каком она побывала впервые, когда Август приблизился к ней, чтобы поцеловать.
— Спокойно? — вопросил он, делая шаг вперед к девушке, неожиданно испугавшейся стоять столь близко к Августу. — Оттого, что я тебя не целовал?
— Эй, мы встречаемся! Со мной такое больше не пройдет, ясно? — протестовала она, но, очевидно, ее до наивности робкий голос говорил об обратном.
— Неужели?
Август слегка засмеялся, погладил зажатую Элинор по светлой макушке.
— Уже причесала свою шерстку? — ехидно спросил он, взял девушку и за руку и повел к выходу из комнаты, — идем.
— Что? Шерстку?! — только успела возмутиться та.
Мама Августа была миниатюрной брюнеткой, задававшей Элинор вопросы весь вечер с американской живостью, которая делала ее моложе, чем она есть на самом деле. Ей было интересно все: как она учиться в школе, какой язык изучает, какова ее главная цель в жизни, обедает ли она в школе. Элинор едва успевала отвечать на более существенные вопросы отца Августа, который, так и не дожидавшись их от жены, сам задавал. И Мистер Чейз тоже не отставал от родителей парня, так что у молодых людей сложилось впечатление, будто этот ужин был задуман для допроса.
Тем не менее, допрос этот имел семейный характер, и к его концу все остались удовлетворенными, и точно дали разрешение своим детям встречаться друг с другом, будто бы если бы они этого не сделали, что-то изменилось. Но Элинор не могла не признать, что подобная формальность очень приятна. Она вспомнила свою мать, которая запретила встречаться с Августом, поэтому теперь испытывала невероятное облегчение, зная, что папа не против их отношений. Конечно, до тех пор, пока он не найдет Августа в шкафу Элинор.
Она попрощалась с Августом, зная, что увидит завтра его в школе. И будет видеть его каждый день, что будет ссориться с ним и мириться, фыркать в ответ на его шутки и целовать в парках, поднимаясь на носочки. Он будет называть ее Булкой еще много раз, но когда ей будет страшно, когда она будет оставаться одна в темноте, Август будет называть ее Эли, успокаивающе прижимая к себе. Он поступит в Universite de Strasbourg во Франции, и поможет Элинор с французским, благодаря чему Элинор станет первокурсницей на том же факультете, на котором Август будет второкурсником. Они будут жить в общежитие при вузе, и тайком встречаться по ночам в комнате с шумными стиральными машинами, доучивая то, что не выучат днем, потому что будут гулять по старым улицам Страсбурга. Они будут заключать пари еще много раз, порой споря на глупые вещи, но никогда на чувства. Пожалуй, они будут жить настолько счастливо, насколько это положено студентам, так отчаянно желавшим вернуться в детство и прожить заново те шесть лет, что они упустили в юности.