— Элинор, — Август мягко коснулся холодной девичей руки, сотканной из атласа цвета слоновой кости. — Я больше не играю с тобой, ты видишь? Я честен и серьезен. Если бы я, идиот, знал, какая ты на самом деле с самого начала, не валял бы дурака этой детской игрой. Я жалею, что не сказал всю правду, как только встретил тебя. Но… меня успокаивает лишь то, что победила ты. Справедливо, не так ли?

— Нет, не справедливо, — она помотала головой, несколько тонких светленьких прядей прилипли к влажному лицу, на котором насильно держалась дрожащая росистая улыбка. — Мы оба проспорили… Потому что, Август, я плачу из-за тебя. Я плачу из-за тебя, подумать только! Зачем ты сказал мне, что улетаешь, когда я только хотела признаться, что испытываю чувства к тебе, что хочу побыть хотя бы немного влюбленной в тебя без дурацких терзаний!

Парень коснулся гладких щек, с аккуратностью ювелира убрал с них навязчивые волосы за ушки. Элинор протестующе отвела взгляд вдаль, но не в силах сопротивляться желанию, все-таки встретилась со взором Августа, успокаивающим и заботливым, но Элинор видела, что за этим взглядом скрывается такая же обида на самого себя, какая открыто видна в ее. «Если бы мы не затеяли эту игру…», — думали они, сталкиваясь друг с другом общей тоской, удваивающейся от этого.

Август осторожно приблизился к лицу Элинор, на этот раз словно спросив ее разрешения взглядом, таким нежным, каким не бывает ни одно небо, нарисованное акварелью пастельных цветов, ни одни цветы, собранные тонкой женской ручкой для венка. Это была одна из тех природных нежностей, которая была дарована людям для выражения честной долгожданной любви.

Наконец, он прикоснулся к вишневым губам девушки, которые всегда так невинно приманивали его взор. Их обоюдный, терпкий, сладкий и безгрешный, как монастырское вино, поцелуй быстро опьянял. Там, на небосводе, стремительно падали звезды, а в молодых людях эти звезды словно кружили, зажигали всю душу изнутри, и, казалось, никогда они больше не потухнут, благословлённые августом. Будто бы он отдал им все свои плоды, дары в знак сожаления их скорого расставания, чтобы они помнили это лето, чтобы они всегда состояли из тех же созвездий, какими связались сейчас.

От губ разилось тепло по всему телу, точно оно попало сосудистую систему вместе с чувством умиротворения, долго отсутствующего в организме. Элинор внезапно стало так хорошо и счастливо, будто бы она достигла своей цели, к которой стремилась последние шесть лет. Кто-то сравнивает любовь с наркотиком, но их любовь не растворялась в осадке опустошенности и конечного кратковременного удовлетворения. Они знали об этом, потому что будучи осознавая необходимость их расставания в ближайшие сорок восемь часов, их наполняла благодарность за любую возможность оставаться рядом.

— Элинор, моргай. — На лице, близком к девушке, появилась легкая, едва явная ухмылка. — Почему у тебя всегда проблемы с этим?

Август поцеловал ее снова, легко, будто бы только затем, чтобы она пробудилась от невидимого сна.

Девушка показательно томно закрыла глаза, а затем продолжила рассматривать Августа с вернувшимся к ней контролем.

Они погрузились в молчание. Элинор снова обратилась взглядом к небу, старательно отыскивала созвездие Лебедя, и только найдя его, самодовольно улыбнулась, возгордившись сначала собой, а потом уже своим «учителем».

Тем временем уличный воздух становился более прохладным, ночным. Все еще устилая своим беспрестанным взором всю ночную гладь, она ощущала, как парень смотрит на ее лицо, борясь со своим эгоизмом. Элинор знала, что чувство заботы над любимым человеком всегда превыше других чувств для него — он вот-вот скажет, что Элинор пора возвращаться домой, потому что уже поздно и прохладно. И даже если Элинор будет протестовать, признаваться в том, что ей невыносимо жарко от его прикосновений, Август все равно отправит ее в кровать, чтобы та выспалась как следует и «снова» не простудилась.

— Подожди, — торопливо попросила девушка и зашла домой, а затем вернулась с несколькими пледами. Она вручила их Августу, и, сверкая ясно-лукавой улыбкой, потянула парня за собой на задний дворик. Там она расстелила их на мягкой, короткостриженой траве и облегчено упала на «кровать» под открытым небом.

Рядом стоял небольшой переносной уличный светильник, и его ленивый ровный медово-желтый свет едва освещал тонкую безмятежную фигурку Элинор, уснувшую в объятиях Августа.

***

Ничто не пробудило их сон специально. Они очнулись, ласкаемые льняными лучами раннего утра и щекочущими щеки прикосновениями летнего ветерка.

Мама уехала, и Элинор пригласила Августа в дом, чтобы они могли собраться и отправиться на работу вместе. Точнее, ему нужно было забрать документы и написать заявление об увольнении.

В гостиной они столкнулись с отцом. Август представился как парень Элинор, и это было первое, отчего Элинор растянула уголки губ в гордой улыбке.

— Неужели ты внук Миссис Грин? — поинтересовался Мистер Чейз с приятным удивлением, которое позже переросло в одобрение, которое бывает появляться у родителей, когда они узнают о правильном выборе своих детей, неосознанно скрывающих его. — Я еще не встречал настолько гостеприимной и доброй семьи, как твоя. Уверен, что они воспитали достойного молодого человека, которому я смогу доверить свою единственную дочь.

Август сдержанно улыбнулся и уверенно кивнул.

— Надеюсь, у нас получится поговорить за ужином однажды, — искренне выразил надежды мужчина, понимающий, что в ближайшем времени у него это вряд ли получится, как понимал это и Август.

Элинор оставила Августа с папой по его собственному желанию, поэтому она не знала, о чем они разговаривали в ее отсутствие. Она не стала расспрашивать его об этом.

Август забрал документы и уволился, а затем уехал покупать билеты на самолет. Как же отчаянно она хотела остановить его, просто не позволить покинуть ее так скоро (прежде ей казалось, что два дня — это целых 2880 минут, и что они будут длиться так же затянуто, как произношение их числа).

День как назло пролетел шустренькой, маленькой птичкой мимо жизни, не остановившись даже ради того, чтобы перевести дыхание на одну единственную секунду. Старший вожатый пришел позже обещанного, так что она вернулась домой только к шести часам, когда ее требовали к себе родители.

Они сообщили, что решение о разводе окончательное. Бракоразводный процесс займет у них около одного месяца, и в этот же срок они планируют продать дом и поделить имущество. Папа сказал, что теперь Элинор будет жить с ним — никто не возражал: очевидно, у матери уже устраивалась новая личная жизнь, присутствие в которой юной дочери она видеть не рассчитывала и не желала, сытая по горло годами жизни, посвященными ее воспитанию.

Элинор была удивлена своей радости их разводу, точно он приносил кусочек счастья каждому члену семьи. Папа мог переехать и найти работу, из-за которой не придется постоянно пропадать в командировках, мама снова влюбится, начав новую жизнь, а Элинор просто перестанет быть лишним звеном в семье, которая все это время удерживалась на ней.

Вечером она, наконец, встретилась с Марком, готовая дать ему свой ответ, над которым она, как и обещала, подумала. Они встретились в том автобусном в кафе, ставшим символом дружбы всей компании. Грустно-добрая улыбка девушка и выбранное место встречи стали ответом Марку еще до того, как Элинор призналась во всем вслух.

Она говорила честно, без фальши и попыток утешения — она не любила подобное.

Марк, будучи человеком нордическим, принял все спокойно, хотя Элинор знала его достаточно хорошо, чтобы догадаться о том, что парень винил себя в медлительности и, конечно, как это свойственно молодым людям, сдерживал чувство ревности к Элинор и раздражения по отношению к Августу. Он поблагодарил подругу за честность и предложил остаться друзьями, зная, что это не станет для Элинор препятствием к продолжению их дружеских отношений — это было лучшим исходом ситуации, они оба это знали, решив, что этот разговор останется только между ними и ни Август, ни Ви с Итаном не должны узнать о нем.