– О, я бы укоротил им языки, хотя… – Андрей с сомнением качнул плечами.– Неблагодарное это дело, пустое… сжигать порох на чужие сплетни; тут вряд ли могут быть победители. Как говорят у нас в России, «гусарская ничья» – неважно, кто стреляет первым, но выживают оба. Дай же тебя поцеловать, радость моя.

– Но уж поздно. Давайте завтра, сэр.– Она кокетливо увернулась от его рук.

– Завтра всегда поздно! Должен признать, моя бесценная, терпение мое на исходе.

– Вот как? Эй, эй, у вас, сударь, погас костер. Глядите, как бы холодно не было…

– Только не нам! – он ловко поймал ускользающую руку и порывисто прижал ее к своей груди.

– Жаль, что нет с нами отца Аристарха.

– Отчего же?

– Обвенчал бы нас.

– Прямо здесь? Как серьезно вы говорите?

– А почему бы нет? – зеленые глаза его блеснули решимостью.

– Но брак – это навсегда, милый! Женские языки говорят: «Брак – это тайный заговор против мужчин». Вечность, понимаешь?

– Но кто может бояться вечности, если всю вечность можно целовать тебя? Будь моей женой! Когда же ты поймешь, дорогая, что я люблю тебя всей душой? Видишь, я стою перед тобой на коленях и готов отдать тебе весь мир, лишь бы…

– Andre!

– Только не истолкуй двояко мои слова: беда и горе всех мирят, сближают… Можно подумать, но знай: для меня нет тебя прекрасней. Ничто в настоящем или грядущем не сможет быть дороже твоей улыбки, сверкающих глаз… Я люблю тебя! Смотри, смотри же на свою судьбу! Я не хочу знать, кто прежде присягал тебе в любви. Верую – я последний… это уж точно.

– Что ты со мною делаешь, Andre? – прошептала она.– Я… я не знаю, как отблагодарить тебя,– на густых ресницах Аманды заискрились слезы, разум ее застлал сладкий туман.

– С этой задачей нам поможет справиться время.

Эти слова для них были последним росчерком. Губы влюбленных слились, и любовь, помноженная на счастье и страсть, явилась к ним, как второе рождение. В ней канули в Лету все беды, страхи и боль… Они слышали лишь глубокий голос своих сердец, который грел их сильнее любого костра. Темный, пропитанный дикостью, кровью и дымами враждебных становищ мир вокруг преобразился и стал чудесен. Желания и страсть, так долго томящиеся в клетке, расправив крылья, вознеслись со всей своей головокружительностью.

Омытые искренностью и любовью, они не могли быть порочными и постыдными, не являлись они и грехом, будучи чистыми нотами гармонии их любви. В горячих объятиях друг друга они, как и в первый раз, продолжали открывать для себя новый мир, раздвигая его горизонты, забыв об опасности, не страшась позора, смело отдаваясь хрустальной правде своих чувств.

* * *

И вновь, как и в первую ночь любви, уже брезжил рассвет, когда они устало, но счастливо улыбнулись друг другу. Полусонное, томное состояние Джессики передалось и Андрею. Прогретая костром земля клонила в сон. Обхватив его широкие гладкие плечи, она еще раз приникла к его теплым губам. В предрассветной полутьме ее глаза блестели благодарностью и покоем.

– Скажите еще, я действительно нравлюсь вам, ка-питан?

– Не наглядеться,– он осторожно взял в ладони ее лицо и нежно прошептал.– Мое почтение, мисс, но мы должны себе помнить и уметь стойко переносить тяготы и огорчения, выпадающие на нашу долю. Увы, моя любовь, тебе пора спать. Времени для отдыха осталось не более двух-трех часов.

– Но, дорогой,– она обиженно глянула на едва проступившую на востоке полоску розового цвета, коя слабо озарила вершины гор, возвещая о близком приходе нового дня. «Святой Яков, как он сейчас был некстати!» – Я ни о чем не жалею, любимый. Что бы ни случилось, эти ночи всегда останутся с нами, правда? Пусть даже если нам Господом будет уготовано расплачиваться за них всю оставшуюся жизнь.– Она вдруг, стремительно увернувшись от его губ, уперлась кулаками в широкую рельефную грудь, нависшую над нею.– Почему ты молчишь? – глаза ее сверкнули тревогой, словно в последний момент ей в голову снизошло что-то очень важное, пугающее.

– Я не пойму тебя,– он приподнял брови.– Что за вопросы? Ты так говоришь, точно должно случиться что-то плохое!

– Не знаю.– Старое, так хорошо знакомое дурное предчувствие вдруг сквозняком продуло ее.

Аманда силилась его прогнать, как бьющуюся в окно дома в ненастье черную птицу или летучую мышь, но не могла.

– Да что с тобою? – его сильные мужские объятия встряхнули ее. Голос с хрипотцой прошептал ее имя…

Аманда точно очнулась.

– Господи, душа моя, твое лицо сейчас напоминает мне какую-то болезнь. Тебя что-то томит? Откройся…

Глядя на розовеющий окоем неба, она будто во сне сказала:

–Боюсь за нас… Тебя одни, меня другие… и так уже выставили глупцами…

– Пусть так! Но шутами мы не будем! Джессика…

Вместо того чтобы оттолкнуть капитана, ее руки против воли обвились вокруг его шеи; она прижалась к крепкому, мускулистому телу Андрея, страстно отвечая на его ласки.

– Просто знай,– горячо и влажно прошептали ее губы,– если когда-то для нас будет уготована боль разочарований, ты не казнись, видя мои мученья… Я сама сделала свой выбор. Я сама подарила тебе себя.

– Да что ты говоришь?! – его пальцы сдавили ее белые плечи. Глаза опасно сверкнули: в них были отчаянье, тревога, непонимание.

– Успокойся,– голос ее дрожал мягче.– И церковь вещает нам, что мы должны страдать за наши грехи… Хоть в этом мире, хоть в ином.

– Но разве истина грех? – Андрей с грустью усмехнулся.– Правда есть правда. Грех, когда лицемерие и расчет пытаются как на рынке продавать чувства ради престижа и власти. В нашей любви нет позора. Грязь в тех постелях, куда дальний умысел насильно загоняет чужих, не любимых друг другом людей… И довольно об этом,—требовательный, властный голос Преображенского с нажимом прозвучал у самого уха любимой.

В следующий момент он с силой прижал ее к себе. Голова Аманды запрокинулась, а капитан, движимый внутренним порывом, склонился и горячо приник к ее полураскрытым губам.

И вновь мир перестал существовать для них. В висках стучало, плоть настойчиво требовала любовных ласк… Блаженная теплота разливалась по всему телу Джессики, горячей истомой отдаваясь где-то в низу живота, а его крепкие руки ласкали ее грудь.

– Джесси…

– Andre… – полный неги стон слетел с ее трепещущих губ, она выгнула гибкую спину, желая крепче слиться с любимым.

Теперь слышалось лишь их жаркое, учащенное дыхание. Аманда отвечала ему страстью, равной его собственной. Незримый огонь пожирал их изнутри, и, казалось, им никогда не насытиться друг другом.

Наконец силы влюбленных иссякли. Аманда, укрытая его теплыми кафтаном и плащом, в полном изнеможении замерла рядом, а минуту спустя тихое, ровное дыхание подсказало капитану, что сон смирил его дорогую Джесси.

Андрей, подбросив веток в огонь, попытался уснуть, но это оказалось пустой затеей. Отбитая пулей грудь с новой силой напомнила о себе. Морщась от боли, капитан приподнялся на локте, любуясь спящей. Сколько раз он мечтал в каюте вот так однажды поутру проснуться рядом со своей прекрасной пассажиркой! Бальзамом на сердце была уверенность, что и она мечтала об этом.

«Господи, как она хороша!» – уставшие, но счастливые глаза Андрея светились любовью. Однако ныне ему было мало владеть лишь телом Джессики, он жаждал завоевать ее целиком, приоткрыв ее скрытную душу. И правда, то немногое, что ему удалось узнать об этой американке, казалось наивным, всё более напоминавшим малоубедительную легенду. Так больше продолжаться не может. Что ж, после раскрытия тайны Митрофана загадка мисс Стоун казалась ему вполне разрешимой.

Джессика что-то тихо пролепетала во сне и еще ближе придвинулась к Андрею. Золотистая рожь ее волос рассыпалась по нежным алеющим щекам, а сползший с плеча кафтан наполовину оголил упругие груди. От сего сонного, по-детски требовательного движения, бессознательного прикосновения ее маленькой руки, а более от вида восхитительной женской грации в душе Преображенского разлилось щемящее тепло.