Андрей снова подбросил в костер валежника и, прижавшись к Джессике, тщательно подбил под ногами плащ, чтобы лучше сберечь тепло.
Аманда, уткнувшись в его плечо, молчала. Перенапряжение сил не давало уснуть.
– Andre,– еле слышно сказала она,– ты не спишь?.. Как ты себя чувствуешь?
Он ответил не сразу:
– Да так… просто жутко устал. А ты?
– Думаешь, твой, тот молодой матрос, утонул? —вместо ответа задала вопрос Аманда.
– Не знаю… На все воля Божья… Он тоже, как и ты, боялся реки, хотя и отлично плавал.
– Ты… считаешь, что все эти беды из-за меня? Я слышала сегодня обрывки разговора матросов… Женщина на корабле… Ты полагаешь, что здесь есть связь?
– Да уж конечно не совпадение,– грустно усмехнулся он.– Но выбрось это из головы. Случившегося не воротишь. Если бы не приказ и смерть Алешки, видит Бог… я бы не мучил людей и себя… Знаешь, иногда мне кажется, что щепотка мышьяка или пуля в висок – это лучшая награда за все ошибки и промахи.
– Andre!
– Успокойся, душа моя. Ты же понимаешь, я не по-смею сделать этого.
– Пока не выполнишь приказ?.. А я? Я тоже твоя ошибка и промах? Не кажется ли тебе глупым терпеть все эти лишения? Умирать за громкие слова и понятия?
– Нет.– Он крепче прижал ее к себе.– Каждая вещь имеет свой порядок. Если нет святых идеалов, жизнь бессмысленна.
– А мне всегда казалось, что я всё-таки что-то значу для тебя… А выходит, чтобы избежать равнодушия или снисходительных «шпилек» в свой адрес, не надо ничего делать, думать… Не надо ничего говорить.
– То есть быть ничем?
– Вот-вот,– Аманда тяжело вздохнула.– Только то-гда у тебя и не будет врагов, либо… – она помолчала,—полюби себя… Тоже, кстати, верный способ. Всё верно, Andre: Бог, сотворив людей, не дал им бессмертия, оставив лишь смерть. Вот поэтому люди в меру своих сил, притязаний и строят свою жизнь, перешагивая через…
– Зря ты так…
– Женщины на войне, в походе – всегда тяжкое бремя.
– Только не ты.– Андрей внимательно посмотрел ей в глаза.– Не во гнев будет сказано тебе… Ныне нам всем не до пустяков. Почему же не жить как-нибудь без ссор, без обид, без мелочных выяснений? Или старая дружба уже не в чести?
Боле они не разговаривали, просто сидели у пляшущего огня, прижавшись друг к другу, промерзшие, сирые, полуголодные, и поднимались с нагретого лапника лишь чтобы подбросить новую порцию дров. Аманда старалась скрыть от капитана свой страх, свою усталость и раздражение. Ей было тяжело смотреть на Андрея. Лицо его крайне осунулось и посерело, острая боль в груди от пули Митрофана напоминала о себе при каждом движении.
С приходом темноты ветер усилился. На западе в сажевых кучевых облаках разгляделся разрыв. Начинавшийся было дождь выдохся, но с зеленых ветвей деревьев еще срывались крупные капли, а временами резкий порыв ветродуя с реки стряхивал с листьев настоящую купель.
Мало-помалу одежда их высохла, насколько сие было возможно.
Холодная пауза молчания и зародившейся отчужденности затягивалась, и Аманда уже крепко пожалела, что не смогла притупить остроту своего языка. Глядя на высвеченный огнем профиль капитана, она вдруг ощутила острое чувство вины перед ним. «Зачем обманывать себя?.. Зачем всякий раз рвать нить нашей теплоты, чтобы позже всякий раз пытаться связать ее? Ведь я готова… готова пойти за ним хоть куда… навсегда отказавшись от всех привычных удовольствий прежней жизни. Всё это так, мишура, пустое… в сравнении с тем настоящим чувством, кое соединяет и роднит женщину с любимым мужчиной».
– Ты устал, любимый, я вижу,– ласково и кротко проронила Аманда, касаясь нежным теплом пальцев, висков и подбородка Андрея.– Путь был труден… Прости,—она бесхитростно, примиряюще прижалась своей щекой к его плечу. До последнего времени она не сознавала, как много он для нее значит. Долгое время оставаясь заложницей политических интриг, она жила инстинктивно, думая лишь о спасении отца и себя. И, как сейчас понимала, сердце ее было занято лишь временным интересом, сиюминутной привязанностью, которые способна была объяснить боязнь одиночества и пустоты.
Андрей же спокойно, без надрыва и ажура признаний вошел в ее жизнь со своим собственным одиночеством и, кто знает, быть может, страшась сего одиночества больше, чем ущерба для собственной мужской, офицерской гордо-сти, сблизился с нею, сдержанно и честно, достойно и неж-но пытаясь завоевать ее сердце.
И, право, в этом русском капитане не было светской искушенности, не было и тайного замысла, расчета или плотской похоти. Просто открытый, без лишних затей, искренний человек… Аманда поцеловала его теплые пальцы, коснувшиеся ее холодного лба,– он был нужен ей, как никто другой… а она, как надеялось и замирало ее сердце, была нужна ему.
– Знаешь,– он тихо нарушил ее молчание,– я хотел бы… чтобы ты всегда была рядом.
Ее мягкие волосы коснулись его губ:
– А ты не боишься, что я тебе быстро надоем?
– Глупая шутка,– Андрей подбросил новую ветку в костер и добавил: – Я этого не люблю.
– Еще раз прости,– руки Аманды обвили его шею, голова покоилась на груди, а золотистые волосы рассыпались по его пропахшему морской солью и табаком кам-золу.
– Я чувствую, как всё более становлюсь жадной соб-ственницей,– прошептала она.– Мне хочется отдаться тебе всецело. Наверное, я потеряла рассудок, но всё мое суще-ство, веришь, требует твоего господства над ним.
– Ты идеал. Мой идеал,– его сильные руки легли на ее дрожащие плечи.– Мне нужна в этой жизни только ты… Нет, нет, прошу тебя… ничего не бойся. Я с тобой, верь мне…
– Глупый, конечно верю. Просто…
– Что просто? – он порывисто приблизил свое лицо.
– Просто еще никто не называл меня так… Прекрасной, соблазнительной – да, но…
– Они слепы,– по телу Андрея пробежала горячая волна.
– Не надо… Не губи меня… Нет, нет, не молчи! Скажи… скажи же мне что-нибудь еще… Боже, Andre! Как приятно внимать таким словам. Изыщи же средства успокоить меня, любимый…
– Успокойся, душа моя. За деньги можно купить лесть, ложь, но только не любовь.
– Правда? Ты так думаешь? – в этих вопросах было всё: и радость, и настороженность.– Не обижайся,– торопливо и горячо зашептала она.– Я знаю, грех так думать, но жизнь столь пестра предательством… Ты же сам не раз говорил, любимый, что любовь, клятвы в верности,– да мало ли чего люди часто используют как средство для выполнения своих честолюбивых планов… Но только ты не думай…
Вместо слов он приподнял ее раскрасневшееся лицо так, что ее губы оказались на одном уровне с его, и крепко поцеловал. Они сидели, касаясь коленями, и понимающе смотрели друг другу в глаза.
«Чего ты ждешь? Возьми же меня… немедля, сейчас!» —говорил ее взгляд. Во всем облике любимой было столько теплоты, искренности и очарования, что, право, о сем можно было только мечтать. Но главное, знобила и окрыляла душу та мысль, что всё это принадлежало ему, и только ему! Андрей сидел неподвижно, пытаясь как-то успокоить глубокое волнение, не желая показывать свою слабость, а Джессика, тонко чувствующая его колебания, покорно и чутко ждала его воли.
Все эти дни ужасных испытаний и потерь, отчаянья и усталости им приходилось подавлять свои скрытые желания. И сейчас, подстрекаемая выпавшим временем, их страсть заклокотала и вскипела с такой силой, что они едва сдерживали себя.
– А помнишь, еще на фрегате,– он нежно улыбнулся ей, накрывая своей ладонью ее,– ты говорила, что если мужчину не любят, это еще не значит, что о нем не ду-мают?
– Да. Но если о нем и думают,– в глазах Аманды игриво блеснули ночные звезды,– это еще не значит, что его любят.
– Но вы-то, мисс Стоун, надеюсь, и думаете, и любите своего капитана?
– Надеюсь! – весело рассмеялась она, ласково гладя его волосы с каплями дождя и запутавшимися в них хвоинками.– Господи, куда нас занесло… и какие мы говорим друг другу слова! Будоражим несбыточные мечты и грезы, как глупые, счастливые дети. Но как это сделать явью? – Она засмеялась громче в его объятиях.– Вот уж представляю, что бы сказали наши друзья и враги. Одни бы смеялись вместе с нами, другие метали бы гром и молнии… или ходили, жадно облизываясь, друг к другу, собирая о нас сплетни, как собаки блох. Знаю я этих деревенских аристократов… с рожденья при шпаге, но в сабо. Уж лучше бы они родились все в юбках.
