— Ася… — шепотом произнесла подруга.

Кара вскочила и подбежала ко мне, схватила меня за плечи и заглянула в глаза. Что она там увидела? Не знаю, но она переменилась в лице и отшатнулась:

— ты тоже не успела… — одними губами произнесла она.

Я, не двигаясь, смотрела на неё. Оказывается, я знала, что Хоуп осталась там, под обломками дома. Глядя на подругу, я понимала, что подталкивала себя материнской любовью, но не верила, что дочь спасли. Почему я не осталась там, рядом с обвалившимся домом? Почему не умерла в тот же миг, когда прогремел взрыв? Ах, Риши, зачем ты меня спас, жертвуя своей жизнью, всем было бы лучше, если бы жить остался ты, у тебя хотя бы была цель и смысл, которых у меня теперь нет, я провела рукой под глазами и посмотрела на сухую ладонь. Всё кончилось, не осталось даже слёз.

— Не уберегла! — выгнулась дугой Кара, выдирая себе волосы.

Я молча развернулась на пятках и ушла к дальнему поваленному дереву. Я осознавала глубину её отчаянья, но смотреть на её истерику не могла. Я всё понимаю, но это моё горе. Кажется, мой мир сжался до размеров горошины. Это у меня ничего не осталось. Я тихо опустилась на ствол. Герман…Хоуп…Риши….скорее всего Ли… огляделась, невдалеке от меня какой-то парень пытался забинтовать развороченную ногу Кондрата. Останется парень без ноги. Нет у меня ни условий, ни лекарств, чтобы его вылечить… внутри зияла пустота, огромная, казалось что-то или кто-то вынул из меня всё ниже головы, оставив только конечности, наверное, всё выворотил тот последний взрыв, погубивший Риши и мою малышку. Мне уже не было больно. Зачем всё это? Зачем мне что-то делать? Надо просто смежить веки и всё кончится. Я опустила веки. Перед моим взором была темнота, только темнота, ничего кроме темноты, не было даже мучивших меня весь этот год глаз. Больше ничего нет…

Растормошила меня Кара. Я открыла глаза и тупо уставилась на неё:

— Ася идти надо

— Зачем?

— Надо уходить. Метель закончилась, скоро здесь будут солдаты Общества!

— И что?

— Асенька. Пожалуйста, пойдём, — подруга рухнула предо мной на колени. Я перевела взгляд на ту горстку людей, что у нас осталась.

— Риши нет, — Я потянула свитер сзади, — это его кровь, — Кара вскрикнула и зажала рот руками, — Тэкео нет. Его убил у меня на глазах Маркус, — подруга то ли всхлипнула, то ли вздохнула, всхлипнув, — Хоуп погребена взрывом, под нашим новым домом. Где остальные не известно. И живы ли? Сомневаюсь, — говорила я бесцветным голосом, — у нас нет воды, еды, одежды, лекарств и оружия, — только тут я заметила, что мне на спину накинуты пара мужских свитеров, — ты правда думаешь, что нам есть куда идти, и мы можем выжить? Если ты не заметила на дворе зима, — и, наконец, взглянула в лицо девушке. Слёзы у неё катились градом, она закусывала губу, чтобы не издавать звуков, но дышала так часто, что мне подумалось, опять взвоет. Но она сдержалась.

— Ася надо пытаться. Надо пытаться!

— Как пытаться? Ну, дойдёшь ты до деревни, а через день окажешься в Лагере, благо тут не далеко, сомневаюсь, что поход Ли был удачен. Ради этого идти и мёрзнуть. По мне так лучше прямо сейчас лечь и умереть. Чем продлевать агонию, не самым приятным способом.

— Но…

— Нет никаких «но», — припечатала я, — если ты не поняла, нет больше повстанцев! Совсем нет! Всё! Общество победило! Нет предводителя, нет людей, нет движения! Пройдёт пару лет и Общество вернёт себе идеальный мир, где все какают бабочками, занимаются своим делом, растят искусственно роботов и не помнят, что такое любовь, — мой голос срывался на крик. Все присутствующие у костра повернулись ко мне, — что вы уставились? — Взревела я, — вы трупы, ходячие трупы. Никто нас не спасёт, а сами мы, как выяснилось, этого делать не умеем. Бежать? Да бегите, на все четыре стороны. Может и не нужно это чёртово движение. Если бы не оно Герман был бы жив!

— Если бы не было повстанцев, Герман был бы мёртв, — рядом оказалась Айрис, вот кого я не ожидала увидеть.

— Если бы он умер, я бы никогда не встретила его в день создания ячейки. Жила бы, да горя не знала. Моё сердце не терзала бы эта пустота, от его потери, от потери Хоуп!

— Ася, — Айрис взяла меня за руку и взглянула в глаза, казалось, они выворачивали всю мою душу наизнанку, — дочка, тебе сейчас плохо, я знаю, мне ли не знать. Но всё проходит, пройдёт и это. Подожди немного. Будет в твоей жизни счастье. Ты не должна опускать руки, хотя бы ради детей, — она указал на Мари и жавшемуся к ней незнакомому мальчику, — разве они виноваты в этом.

— Их ждёт смерть, это всего лишь вопрос времени, — скривившись, сплюнула я.

— А это зависит от нас с тобой. Нам-то одна дорога, так или иначе, но неужели ты хочешь, чтобы они оказали в Лагере, что бы их мучали. Ты ещё встретишь того кому захочется петь…

— Вы-то не встретили, — это был удар в под дых. Муж Айрис погиб на лесозаготовках, когда я была маленькая. Она тогда за день состарилась на десяток лет.

— Не встретила, — спокойно ответила она, — а ты никогда не думала, почему я пошла к повстанцам? Что мне не жилось в Обществе? Оно бы обеспечило спокойную старость, жила бы припеваючи.

— Вы не могли, — шепотом сказала я.

— Не могла. А знаешь почему?

— Потому что умер сын.

— Потому, что я не хотела, чтоб кто-нибудь пережил такую же боль. Боль потери ребёнка. Ни за что, просто так. Мне тогда каждую ночь сынок снился, говорил: «Мама не допусти, не позволь их мучать!». Я помню, когда вернулся Герман. Я ходила к Ирме, не знала, что лучше, так как у меня или так как у неё, парень-то был не жилец. Она душу дьяволу, наверное, продала, чтобы он выжил. Я б тоже продала, если б смогла, и ты бы продала. Ты мать и знаешь, что нет ничего дороже жизни твоего чада, — я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами.

— Вы сказали, что я спою Герману, вы соврали, как вам верить? — ели слышно произнесла я, но она услышала

— Ты спела девочка, — её тёплые руки обхватили меня и прижали к себе, — ты спела ему самую лучшую песню. Песню своей любви, а для этого не надо слов. Когда его только привезли в село, и я пришла к Ирме за травами. Он бедный метался в бреду, живот гноился, как она спасла его от заражения крови, мне не ведомо, это чудо. «Пение, пение ангела», шептал он. Мать тогда погладила его по голове и сказала: «Споёт ещё наш ангел, тебе споёт». Она знала, и я в этом уверилась. Ты его к жизни вернула! Только рядом с тобой его глаза ожили, я на них достаточно насмотрелась, чтоб это увидеть. Ему море было по колено, потому что ты была рядом. Он сам пел и, думаю, эта песня была ему самым большим сокровищем — песня счастья.

Когда она закончила говорить я уже рыдала в голос, завывая и некрасиво хлюпая носом. Да не только я, Кара, утираясь рукавом, вытирала солёные капли, ко мне подбежала Мари и тоже обняла.

— Ну что ж, пойдём, — успокоившись, просипела я и первой двинулась в негостеприимный лес. Сколько мы пройдём пока не вернётся буря?

41

Природа пощадила нас, уведя пургу немного восточнее, она вернётся и я это знала, но сейчас у нас была небольшая передышка. Снег валил огромными хлопьями, засыпая наши следы и позволяя уходить всё дальше, на север. Я отдала свой нож кому-то из мужчин, и он снабжал нас дичью. Ко мне, после небольшого эмоционального подъема, вернулось равнодушное состояние, которое было до этого, с одной лишь разницей появилось хоть какое-то подобие цели. Я шла, потому что надо было идти. Наша небольшая компашка, человек в пятнадцать, растянулась огромной шеренгой. Нескольких ребят, в том числе и Кондрата, несли. Парень был совсем плох. Он бредил и я с ужасом ждала, когда и как придётся отрезать ему ногу. Геня, спасённый Карой, был бесполезен, потому что советовал медицинские препараты, которых было не достать, у нас даже простейшего анальгина не было.

Через два дня нас нагнали Ли и ещё с десяток ребят, знакомых лиц среди почти не было, только Фрол. Я, когда увидела Ли, кинулась к нему, зарылась носом в обшлаг куртки и долго простояла, грустно шмыгая носом. Я больше не плакала. Но мне хотелось почувствовать его поддержку. Он всё понял без слов и только обняв, баюкал.