В тягостном молчании мы пообедали частью добычи и Ли отправил Кондрата и Кару отдыхать. Начали спускаться сумерки, а я сидела, тяжело привалившись спиной к брезентовой стене палатки, и не могла понять, как же дальше быть.

— И зачем я пошел на поводу у двух сумасшедших девиц. Всегда считал, что привязанности опасны, — прозвучал над ухом, мягкий, немного тягучий голос, — ну и что ты думаешь делать? — от любезности Ли сводило челюсть и хотелось засветить ему в под дых.

— Не знаю я!

— Я настоятельно рекомендую поразмыслить над возвращением, ведь это ещё цветочки. Как она поведет себя в бою? Я не говорю о том, чтобы она сражалась, но не свихнётся ли твоя подружка окончательно, подставляясь под пули. Ты готова взять на себя её смерть? Это очень тяжело терять любимых людей по своей вине.

— А ты терял? — попыталась я перевести беседу. Мне было страшно думать о тех перспективах, что озвучивал друг.

— Я сказал: «Это очень тяжело терять любимых людей по своей вине».

— Я речь не разучилась понимать.

— А логические выводы не разучилась делать?

— Как ты себе представляешь моё возвращение?

— Да легко, — обнажил белоснежную улыбку Ли, — мы с Кондратом пойдём дальше, набирать отряд, а вы с Карой вернётесь, под предлогом, что ты себя плохо почувствовала.

— Я что, по-твоему, кисейная барышня? — не выдержала, вскипев я.

— Это просто хорошая причина.

— В которую никто не поверит, — процедила я, — все знают, что я воюю не щадя себя….

— Ася, если вы не вернётесь обратно в поселение, это будет верхом глупости. Кара снова начинает мутиться в рассудке.

— Ничего она ни начинает. С рассудком у нас проблемы у другого члена команды, расслабься.

Ли непонимающе приподнял бровь, а я решила завершить разговор, мы ни до чего не договоримся, друг не согласится со мной, а я не готова по всё бросить. Я отказывалась верить в то, что подруга уже не может быть такой, как раньше. Я цеплялась за неё ту, старую, как за соломинку. Мне нужно было верить во что-то, пусть в то, что рядом есть не одно плечо, на которое я могу положиться. По большому счету, только Ли позволял мне почувствовать себя человеком… женщиной… не делая мне поблажек, он единственный заботился обо мне не позволяя ощущать свою, всё больше прибывающую, немощность. Ещё немного и я бы начала захлёбываться слезами, как давеча Кара. Друг, как-то почувствовав моё состояние, обнял за плечи и прижал к тёплому боку:

— Ну, ты чего? Всё наладится! Аська, я не сомневаюсь, что ты победишь не только всех своих монстров, ещё и наших с Карой одной левой уложишь и в землю закопаешь.

— У тебя нет монстров, — всё же не сдержавшись, всхлипнула я.

— У всех есть монстры, — отрешенным голосом пробормотал Ли и ещё сильнее сжал мои плечи. Расспрашивать было бесполезно, я это понимала, лишь подняла лицо и попробовала заглянуть другу в глазах. В них была леденящая душу пустота, от которой казалось, что на тебе остановился не взгляд живого человека, а кого-то, закованного в ледяной кокон, но распознать его не возможно.

Весь следующий день прошел без приключений, а вечером было решено поменяться дежурившими парами. Сегодня первой спать пошла я и Кондрат. Проснулась я, не как обычно, от кошмара, а от того, что на меня кто-то смотрит. Престранные ощущения доложу я Вам:

— Кондрат ты чего на меня уставился, — заворочалась в спальнике я.

— Да, нет…

— Что нет? Кондрат, что происходит?

— Всё нормально, спи.

— Как я могу спать, когда на меня так пялятся! — я с трудом уселась.

— Просто ты похожа на мою маму.

— Ну, это уж ты загнул, — беспокойство чуть отпустило меня, но не покинуло насовсем, — твоя мама старше меня раза в два.

— Нет… ей бы сейчас было тридцать два…

Спросонья математические вычисления и логические умозаключения давались с трудом, но кое-как посчитав, я присвистнула:

— Это ж, сколько ей было когда…

— Четырнадцать

— Так мало?

— Да. Мой дед был егерем и жил достаточно далеко от деревни, — парень, наконец, перестал пристально смотреть на меня и улёгся на свой спальник, заложив руки за голову, — а ещё мама говорила, что он помогал повстанцам. И в один, не очень прекрасный день, его посетили, так называемые наёмники, люди призванные точечно убирать несогласных, — я вздрогнула. Память услужливо показала мне события годовой давности, разбитая тогда губа предательски заныла, а живот скрутило как от удара, я даже немного сжалась, инстинктивно. Не думала, что воспоминания так ярки, — она рассказывала, что деда тогда избили, бабушку убили, а мою маму, его дочь… изнасиловали. На прощание пообещав, что если он не образумится, то девочку ждёт участь его жены. Они только одного не учли, дед как противник Общества старался сократить общение своей семьи в деревни, ни он, ни женщины не посещали ежегодные прививки. Когда дед понял, что девочка беременна, он услал её в лес и строго — настрого приказал не высовывать нос, пообещав, что будет приходить к ней, а когда она должна будет родить, заберёт обратно, но обещание исполнить не смог. Мама думала, что его убили через пару месяцев, решив, что он отправил дочь к повстанцам. Так она осталась одна. У деда был маленький домишко в чаще, который найти было сложно. Он именно там временно поселил дочь, но когда она поняла, что надеяться ей не на кого, она взялась его обживать. С тех пор, как я себя помню, мы жили небольшим огородиком у дома и охотой. Жили замкнуто и других людей я в первый раз увидел, когда мне было восемь лет. Может бы увидел и позже, но я заболел, сильно, так, что ничего не помогало, а познания в медицине у мамы были не так велики. Она долго билась, чтобы меня вылечить, а отчаявшись, рискнула поехать в ближайшую деревню. Ничего хорошего из этого не вышло. Доктор сообщил в комиссию, правда, назначив мне лечение. Через пару дней появились милые люди, которые схватили её. Меня спрятала одна сердобольная женщина, а вечером того же дня я ушел обратно. Но есть проведение на свете, по дороге домой я встретил Курта, — имя старого знакомого вызвало в душе бурю эмоций: радость воспоминаний о днях, проведённых в его поселении и горечь от смерти Эрика.

— Почему я тебя там не видела? Я же была в поселении детей год назад.

— Я ушел оттуда пару лет назад. Курт сказал, что есть возможность записать пару человек на профтестирование, двух девушек и одного парня, вот и я решил попытаться. Попытаться жить в Обществе. Глупая была идея. Я продержался полгода, а потом меня раскусили и хотели забрать в Лагерь.

— Подожди. Какое проф тестирование? Ведь тебе сейчас семнадцать. А два года назад было пятнадцать. В этом возрасте не проходят тестирование!

— Должен был пойти другой парень. Эрик — имя хлестнуло словно розгами, заставив вздрогнуть и сжатья, я по сей день не могла себе простить его смерти, — но он не смог бы пройти медицинскую комиссию, а больше желающих н было.

— Желающих?

— Ну да, тех, кто хотел жить в Обществе.

— Эрик хотел жить в Обществе? — нахмурилась я, — ты ничего не путаешь?

— Ты знаешь Эрика? — удивился Малыш, — Ах да. — спохватился он, — ты же была в поселении…

— Я тебе больше скажу, мы вместе с ним ушли оттуда. — мой голос с каждым словом всё больше наливался металлом. Хоть мечи с него куй.

— А тогда… — вопрос повис в воздухе. Словно нечто осязаемое, мне даже казалось, что если протяну руку, то смогу его пощупать.

— Он умер. Мы с Карой похоронили его у того Лагеря, где нас держали.

— Похоронили? У лагеря? Разве там такое можно?

— Мы смогли…весёлая была ночка. Именно после неё Кара попала на операционный стол…

Под пологом воцарилась тишина, каждый осмысливал услышанное. Я прокручивала рассказ Кондрата в голове, пока в очередной раз не зацепилась за не состыковку:

— Подожди, ты сказал, что Эрик хотел жить в Обществе, но это не так. Он ненавидел Общество, до мозга костей…

— Он не хотел в нём жить, он хотел легализоваться и провести какую-то диверсию, способствуя делу повстанцев, подробностей я не ведаю, знаю только, что он не смог по здоровью.