Меня не просто трясло, меня колотило от злости, как на реактивной метле я долетела до кострища и принялась наматывать круги около него. Идти в таком настрое в лес я не могла. Я не скоро успокоюсь, а к злой мне Герман точно не придёт.

Сколько я так мотылялась? Наверное, минут тридцать, а может и меньше. Остановила меня Айрис:

— Чем тебе так этот Маркус не угодил?

— Не знаю, — зло зашипела я, предвидя, что меня начнут уговаривать быть к нему лояльной, но эта женщина в очередной раз меня удивила.

— Мне он тоже как-то не по душе. Но всё-таки, почему он тебе не приглянулся?

— Когда я к нему подошла, он лопухом прикинулся: «Ничего не знаю, ничего не ведаю», а тут здрасти вам, готов рассказать всё, что знаю.

— Может, переосмыслил?

— Очень сомневаюсь, он мне тут толкал речь об удобстве жизни в Обществе.

— Но там ведь удобнее жить.

— Что ж вы оттуда ушли? — ехидно подняла я бровь, — нет что-то с ним не так, у меня живот крутит от него.

— Может, съела чего?

Я аж покраснела от негодования, но что ответить не смогла придумать.

— Не злись, — примиряюще сказала Айрис, — я понимаю тебя и поддерживаю, но чтобы отказаться от его помощи и отговорить других нужны доводы, а не «нутро».

— Вообще не понимаю, откуда у него вся эта информация? То есть местность, где они воевали, он не видел, а планы расположения войск знает, и не только своих, но и чужих.

— Вот! Вот это уже ближе к доводам. Надо смотреть за ним вовсю.

— Я сказала Кондрату.

— Молодец, — Айрис как всегда неожиданно оборвала разговор и, не прощаясь, удалилась. Многих раздражала эта её манера, а я… я в последнее время начала её понимать.

22

Сборы много времени не заняли. Мы, при каждом переходе, все больше и больше скарба теряли, или приходилось оставлять, или пропадало в пути. Поэтому, как говорится, бедному собраться — только подпоясаться. Через сутки наш, сильно поредевший отряд выдвинулся в путь. Шли хорошо, чуть ли ни как на прогулке, погода была превосходной, нападать на нас никто не собирался, а это расслабляет, очень расслабляет.

Мы поплатились за это на второй день. Только выдвинувшись после обеда, сытые и разомлевшие мы даже не шли, а брели, лениво перебирая ногами, когда на нас словно из мешка, посыпались солдаты Общества, они как полчище муравьёв, казалось, лезли из всех щелей. Мы, вскинув ружья, принялись отстреливаться. Они близко не подходили, а мы не могли идти в рукопашку и оставить без защиты тех, кто не мог сам за себя постоять. Хотя надо заметить ближний бой был предпочтительней с боеприпасами у нас не особо шуршало.

Как так получилось, что меня и несколько ребят отрезало от прочей команды, не ведаю. Только в один момент я поняла, что нас берут в кольцо, а патронов то кот наплакал. Я, сцепив зубы, прицельно отстреливала тех, кто решился подойти на расстояние пары шагов. Нас пока, в пылу битвы, ещё не хватились. А команда у меня как назло подобралась неопытная, молодняк, только Кондрат хоть что-то соображал. Мальчишки палили без разбора. Вдруг, сзади, кто-то рыкнул незнакомым голосом. Я резко обернулась и увидела Маркуса, которого совсем недавно не было. Чётко понимала, что он появился уже, когда кольцо начало сжиматься. Как он тут оказался? Мой новоприобретённый боец стоял, закрывая собой мою спину, оголившуюся перед противником. Кто-то из тех, кто был сзади отвлекся, ринувшись в другую сторону. Спаситель одной рукой держался за плечо, а раненной рукой рьяно отстреливался. «Прямо герой» ехидно пронеслось в голове. Ещё пара залпов и в холостую защелкал автомат одного из мальчишек, немудрено они, перепугавшись, палили куда придётся. Я трёхнула своим оружием, оно стало на порядок легче, значит и мне осталось не так много патрон, вовремя развернувшись, я прошила одного из противников, прицелившегося в Маркуса.

Признаться, по чести, я начала прощаться с белым светом, нам не отбиться самим. Это было понятно каждому, но тут нас хватились и сжимающийся круг разбила моя команда, подоспевшая как никогда кстати. Недолгий бой и, к моему огромному удивлению, противник разбит и сбегает, теряя тапки.

— Хорошо Маркус подоспел и тебя собой закрыл, — говорит Малыш, хлопая меня по плечу, когда мы плетёмся вдвоём, измотанные, но, как и другие, стремимся унести ноги, прочь, подальше от места боя.

Маркус меня закрыл. Почему? В какой это момент моя жизнь стала ему дороже своей? В голове что-то не укладывалось, или его поведение, или его слова. И чему я верила меньше я не знала. Почему он, то беспринципный эгоист, то герой и главный помощник всем и вся. И места подскажем, и жизнь спасём, а главное, почему он не сказал другим, что нас окружили, раз уж он увидел, зачем кинулся один, один он много не положит, а так мог обезопасить себя и реально помочь нам, а не создать видимость. Сейчас же его вынуждены тащить другие люди, а он герой и едет с комфортом. «Так нельзя, человек ранен», оборвала я сама себя. Но на душе всё равно скребли кошки, посыпая её мелко истолчённым недоверием к этому мужчине. Недолго он ехал на повозке, уже на следующий день он изъявил желание какой-то путь пройти сам. Узнала я об этом, когда эта лиса, опираясь о палку, подошла ко мне:

— Ну что Ася, похож я того кто осознал, что был неправ?

— А ты осознал? — не поднимая головы от земли, нелюбезно поинтересовалась я, сосредоточенно разглядывая травинки под своими ногами.

Они то гнулись к земле, примятые то лапой зверя, то ногой человека, а некоторые топорщились, словно перья у нахохлившегося воробья зимой, то там, то тут проглядывал поздний цветок, иной раз и гриб, но это редко. Я шла почти в конце, те, кто шли раньше, в основном востроглазые ребята, подмечали и грибы и ягоды, собирая их, чтобы отправить потом в общий котёл. Да и по чести говоря, травинки меня интересовали больше, они, придавленные ногой, пригибались, но уже через некоторое время измятый эластичный стебель находил в себе силы, чтобы выпрямить сам себя. Мне думалось о том, сколько же сил на это надо и смогу ли я, как эта травинка, наконец, выпрямить себя, чтобы жить нормально. Чтобы спасть по ночам, чтобы не было такой насущной необходимости постоянно куда-то бежать.

— … Слышишь? — выдернул меня из размышлений голос моего попутчика.

— Нет, не слышу, — честно ответила я, — да и не очень то хочу. Что мне хочешь поведать? Что ты самый замечательный из всех существующих? Не поверишь, я бы тебя так же закрыла собой, не думая о своей жизни. Я тебе больше скажу, даже Кондрат, который тебя на дух не переносит, пошел бы тебя закрывать собой, потому что мы не приучены смотреть, как гибнут люди. Мы все приучены защищать тех, кто рядом.

Маркус пробежался по мне взглядом и сокрушенно покачал головой, будто говоря, что я всё неверно понимаю.

— Всем нужно время на осмысление.

— Я видела тех, кому нужно было время. Это были потерянные люди, которые не представляли, куда им идти и что делать. Растерянность от того, что их бытие рассыпалась в прах, была видна. А есть ещё одна стадия — отрицание. Ты не растерян, ты не отрицаешь, ты ищешь выгоду. Это уже другое. Это склад характера, а мне такие характеры не нравятся. Такой человек продаст меня за банку еды. У такого индивидуума нет целей, ориентиров, у него во главе угла одно — нажива.

— Ты очень мудрая девушка. Ты в курсе?

— Не подлизывайся.

— Но у тебя так мало опыта, — будто не замечая моей язвительности, продолжал он, — я пожил немного побольше, и повидал тоже поболей. В мире нет ничего только чёрного или белого. Человек вечно сомневающееся существо. Да и скажи, как мне не сомневаться. Вот, например, ты. Ты молода, да ты росла в одних обстоятельствах, а сейчас они изменились.

— С чего это ты решил? — хмуро поинтересовалась я.

— Вижу. Ты приняла это устройство мира тяжело, но в начале пути. Я же по нему пошел, почему я не свернул, когда начал понимать? Всё просто, человеку сложно отказываться от того в чём он рос, особенно если ему там всё равно сытно и тепло. Ты-то осознала это во время мытарств и лишений. Я воин, военный, если тебе угодно, это в моей крови. У меня даже других вариантов на тесте не было. Это редко у рождённых, знаешь? Обычно у нас есть выбор. Но мне не повезло. Я взрослый мужчина и мне сложно за один миг поменять мировоззрение.