— Я себя частенько спрашиваю, что случилось с моей парой, — неожиданно сказала подруга, созерцая мысок своего ботинка, — Он же уходил тогда с повстанцами. Долго ли он прожил. Где умер.

Я совсем и запамятовала, что её нареченный тогда ушел в подполье, оставив Кару одну разбираться с жизнью вне закона.

— Почему ты думаешь, что он умер?

— Его же здесь нет.

— Может поспрошать у Риши.

— Я, конечно, спрашивала, но получилось, что Риши пришел позже. Так что, скорее всего, просто уже не застал его, — подруга смахнула набежавшую слезу, — я не могу сказать, что любила его, но он был мне близким человеком, я собиралась связать с ним свою судьбу.

— Я попробую мальчишек спросить. Они раньше в повстанцы записались, — ободряюще улыбнулась я, — слушай, а Мари-то помощница, от тебя не отходит, — решила я сменить тему.

— Да, без нее мне было намного тяжелее, — взгляд подруги загорелся материнской гордостью.

Наш междусобойчик прервал Риши, вынырнувший из темноты, словно демон:

— Вы сегодня решили не спать? — спросил он, подавая нам руки и помогая встать.

— Да как я погляжу, ты и сам пока подушку не топчешь, — хмыкнула я.

— А как я могу заснуть, пока не все мои девочки дома, — он обнял нас за плечи и сейчас мы шли к палатке, — малышка дрыхнет, а вас нет, я прокрутился и пошел искать, а то, как Ася во что-нибудь ввяжется, да ещё и тебя втянет, — подмигнул врач подруге.

— Кто кого ещё втянет, — произнесла Кара, судя по голосу глаза у неё закрывались на ходу.

Наутро я пошла к Ли. Друг лежал в одной из трёх больших палаток, оставшихся у повстанцев. Видок у него был не очень, но на лице блуждало, спокойное и независимое выражение.

— Когда тренироваться пойдём? — с порога спросил он.

— Как только хорохориться перестанешь, — я помолчала, — как себя чувствуешь? Правду, пожалуйста, свои залихватские улыбки медсестричкам вон, дари.

— Как после ранения я себя чувствую, — его голос прорезали, незнакомые мне резкие нотки, что это было я не успела понять, но мне оно точно не понравилось.

— Слушай Ли, родился тут один вопросец. А не помнишь ли ты медика, который по собственному желанию ушел с повстанцами?

— Медика? — друг здоровой рукой потеребил подбородок, — врачи обычно с нами не идут… хотя… погоди-ка, да был один, пару лет назад. Очень забавный парнишка. Тэкео тогда его взял, доктор утверждал, что он рожденный, но Тэкео-то словам не верит. А после анализов выяснилось, что он выращенный. Надо было видеть его лицо. Похоже, это было для него огромным сюрпризом, — в этом был весь Ли, голые факты и никаких своих размышлений. У меня у самой чуть ли не к каждому слову появлялись вопросы, и гипотезы, — мы его отправили в одно из поселения. Я слышал, что он после этой информации немного по фазе съехал.

— А в какое?

— Ась, я ж учёт не веду. Мне это не было интересно. А кто он? Почему ты про него вспомнила.

— У Кары была назначена дата создания ячейки, а её жених пошел с повстанцами, вот мы и вспомнили. Решили узнать…

— Думаю это он. Как наш пленный?

Я стукнула себя ладонью по лбу. Совершенно о нём забыла, а думается мне зря.

— Я после тебя схожу его, проверю. Тебе лекарства колют?

— По мере возможности, — во взоре друга появился, метал, — не списывай меня, через пару дней точно в строю буду.

— Будешь. Куда же ты денешься. Пока отлеживайся. Тэкео отправил другую группу на разведку. Ещё до нашего возвращения, — я невольно скрипнула зубами от злости, а Ли удивленно поднял брови.

— Не дожидаясь? Он разбогател армией?

— Не видала, — хмыкнула я, — ладно пойду, нанесу ещё один визит, теперь не позову души, а уже вежливости, — подмигнула я.

— Расскажи потом, — не попросил, а предупредил друг. Я лишь кивнула.

Дальнейшая дорого моя лежала к маленькой палатке, на отшибе, но я всё же заскочила к себе, выхватив из рюкзака карту, она пригодится. Хотя командир повстанцев не выгнал Маркуса, но он теперь страшился принимать кого-то к нам, из-за своей предубежденности против выращенных и отсутствия возможности проверять слова вновь прибывших.

Я застала мужчину лежавшем на травке, у входа под тент, он, закинув руки за голову, пристально всматривался в небо, во рту у него была травинка, а вид весьма беззаботный. У меня по спине вдруг пробежал холодок. Впервые я задумалась о том, что мы впускали всех пришедших в своё поселение, добродушно раскрывая объятья и не ожидая подвоха. Как мы ещё не попались? Конечно, обычные рядовые Общества даже не подозревали, из-за чего появились повстанцы и чего они хотят. Выращенные тем и хороши, что свято верят в идеологию и вопросов не задают, а если начинают, то там и до сумасшествия не далеко. Но не только же выращенные в армии, да и чины повыше, я полагаю, немного в курсе. Почему не прислать таких, дабы помочь взорвать нашу группу изнутри. Я ещё раз прошлась взглядом по лежащему мужчине:

— Как самочувствие?

— Привет, не плохо, — он переложил руки так, чтобы удобнее было на меня смотреть при беседе, но сесть не потрудился.

— Я бы хотела услышать рассказ о местности, куда мы не смогли попасть, чаяниями твоего отряда, — теребя карту, сообщила я, о цели своего посещения.

— Да я, особенно её то и рассмотрел, — он всё же сел, глядя на меня снизу вверх, прищурив один глаз, — нас привезли и вперёд.

— Как ты попал в армию? — сощурилась я, — а главное, почему ты там остался, после акций зачистки? Неужели не задался вопросом, кого уничтожаешь?

— Ну, уничтожал я село, в котором все жители были асоциальными элементами, как нам сказало руководство. Да и надо заметить, имеет отличную идеологию, оно охраняет спокойную и сытую жизнь своих граждан.

— Ты командир отряда? — осенила меня мысль.

— Всякое возможно, — осклабился собеседник.

— Ты знал, чем так плохи повстанцы…

— Я знаю, что вы разрушаете упорядоченную жизнь Общества, уничтожаете корректирующие Лагеря…

— Какие они, к чёрту, корректирующие! — не сдержалась я, — ты в курсе, что из них не вышел ни один живой человек!

— Почему же вышел? Наш командир отделения ездил в Лагерь лечиться.

— Лечится? — окончательно вскипела я, — да не лечится, а, небось, пересаживать себе какой-нибудь орган!

— Да. Печень если я не ошибаюсь.

— Ты понимаешь, что девяносто девять процентов попавших туда там и остаются!

— А ты понимаешь, что чтобы лечить людей нужны органы, а так же нужны новые вакцины. В противном случае мы все передохнем как клопы.

— Может сам готов отдать себя на органы? — ехидно поинтересовалась я.

— Ну, я не настолько самопожертвенен.

— То есть считаешь надо загнать туда других, а господина Маркуса, пожалуйста, не трожьте?

Пленный ухмыльнулся:

— В логике тебе, конечно, не откажешь, но если ты пришла агитировать меня против Общества, то не трать силы. Я уяснил, что оно меня не примет. Другой разговор — я понимаю, что я или с ними, или с вами. Пока мне удобнее быть с вами.

— А перестанет быть удобным, тут же переметнёшься?

— А ты нет? А ты не захочешь быть живой и беспринципной, нежели мёртвой и принципиальной.

— Я выберу быть мёртвой, если тебе это ещё не ясно.

— Да почему же, ясно. Просто я попробовал допустить мысль, что ты всё же хочешь, чтобы твой ребёнок выжил.

— Покажи на плане сёла, рядом с тем местом, где вы на нас напали, — ох как мне не нравился этот диалог.

— Я тебе говорю, что деревень не видел. Могу только указать Лагерь. Рядом, с которым мы базировались. Я там от силы сутки пробыл.

Я присела и расстелила карту:

— Показывай.

Он ткнул грязным пальцем недалеко от того места где мы были. Я обвела его кружочком и подписала «Возможно, Лагерь», он лишь хмыкнул.

— Что это за газ был?

— Формулу от меня ждёшь? Напрасно, я не химик.

— Почему мы задыхались без респираторов, а вы нет.

— О чём я и виду речь, медицина должна развиваться, — ухмыльнулся он, — прививки делают большое дело, а ты тут мне распинаешься о человеколюбии.