Причем, я подозревала, что Йехар так кипятился не из-за контура и даже не из-за боязни показаться слабым перед Дамой.

Скорее уж из-за того, что взгляд, который алхимик послал вслед Далларе, был… словом, к Кодексу он не подходил совершенно!

Так или иначе, а запрет на контуры Йехар наложил. Словом Поводыря, так что извернуться и нарушить алхимик бы не рискнул. Правда, ни дерганности, ни паранойи в Веславе от запрета не убавилось: следующие три дня он вел себя так, будто постоянно ожидает нападения, двадцать раз посылал Эдмуса на облет территории (местные были в панике), вдобавок я была совершенно уверена, что алхимик не спит по ночам. Это притом, что мы всегда выставляли часовых.

– Ты бы весь лагерь этим контуром обнес, – подколола я его как-то во время своего дежурства. Молчаливое присутствие алхимика действовало на нервы, и так перенапряженные ожиданием неизвестно чего. Веслав оторвался от блокнота – он постоянно что-то писал и переписывал, и скомканные обрывки бумаги находились потом в самых неподходящих местах – и ответил раздраженно:

– Где мне столько крови набраться?

– Крови?

– Крови. Контур – защита надежная, но требует жертвы. Широкомасштабный – жизни. В средние века алхимики, чтобы обеспечить полную безопасность жилищ, иногда выбирали из числа прислуги…

– Спасибо, я лучше «Холодок» на защиту поставлю.

И продолжила сидеть и прикидывать – как бы оказаться подальше от алхимика. Возле него и его блокнота только что воздух не искрил. Спасибо ещё – он был полностью поглощён своими… расчётами, что ли?

Так что можно было рискнуть, потихоньку отползти с полянки в темноту рощи и побродить по кустам при свете месяца. Выставив перед собой слегка подрагивающие руки и прислушиваясь ко всякого рода подозрительным шорохам по кустам.

Шорохов было в достатке. Очень может быть, это местные белки занимались бухучетом ценностей на зиму. Ну, или злобный Иссушитель робко прятал тело толстое за кустик, подползая к потенциальным противникам по всем правилам разведки.

Вроде бы, внутреннему голосу стоило ожить и посоветовать мне быть благоразумной и не гулять по местным рощам по ночам. Дудки. Внутренний голос гаденько нашептывал, что ничего страшнее раздраженного Веслава мне на этих тропках встретиться не может.

Еще немного – и алхимик начнет на людей кидаться. Хуже. Еще немного – и на людей кидаться буду я. Потому что этот разговор трехдневной давности – или что это еще могло быть? – поселил у меня внутри будто сжатую пружину. Все меньше удается выслушивать словечки Веслава просто так – начинаю в ответ огрызаться.

Этак еще или я влуплю по нему заморозкой, или он меня отравит. Конечно, если я не приведу нервы в порядок. Или если меня не сожрут местные ночные белочки, страдающие обостренной любовью к полуночному бухучету.

Потому что вон в тех кустах шорох какой-то особенно подозрительный. Просто почти из разряда «ты нашла себе приключения на то, чем размышляешь большую часть времени».

Ну что ж – если там Иссушитель, то ему очень и очень не повезло. Говорят, водные стихийники склонны медленно, но верно доходить до точки кипения. И тогда уж – мама не горюй.

Не пробовала – но вот кто-то сейчас очень даже узнает, что такое для «топильщиков» − спустить пар.

Опасности коварно шуршали из темных кустов и не слышали, что к ним подкрадываюсь я.

Шорох повторился, становясь чем дальше, тем более зловещим. И насыщенным. К шуршанию кустов начали добавляться какие-то отвратительные причмокивания, словно там кого-то не совсем эстетично пожирали. Если там все же вампиры, а Ёора нам соврала…

С лицом, горящим негодованием, я засунулась в кусты с размаху.

И ровно через три секунды из кустов высунулась, тоже с горящим лицом, но совсем по иным причинам.

А вслед мне несся испуганный женский шепот:

– Что это было?

Кажется, я помешала домицию Стэхару праздновать свое выздоровление и освобождение от Тилкиды на вольном воздухе. А может, он зря выбрал столь экзотичное место. Ладно, сейчас главное – быстро отступить, и свидетелей у этого конфуза не будет…

Я бодро развернулась на носках и лоб в лоб столкнулась с алхимиком.

– Какого черта?! – закономерно рявкнули мы вдвоем, а из кустов, столь же закономерно донесся протяжный испуганный и разочарованный визг на два голоса. Мы на него ненадолго отвлеклись, но потом решили вернуться к проблемам более насущным.

Оказалось, нам давно нужно было выговориться.

– Какого лешего потащилась сюда одна среди ночи?!

– Мало ли, какого лешего я… В кусты, спрашивается, отойти нельзя, не доложившись всем и каждому?! Спрашивается, а почему ты ходишь за мной по пятам?

– Как будто вас можно на десять минут отпустить, а после – найти живыми!

– Соломки решил подстелить? Только не уверяй, что о нас трясёшься – сдаётся мне, тут больше заботы о твоей драгоценной алхимической шкурке, тебе ведь без нас вернуться не светит, а?

– В лагерь. Живо.

Вроде бы, пора бы уже привыкнуть к этому тону… только вот ни черта что-то не получается.

– Забыл добавить – «к ноге». Иди ты… в лагерь, Веслав, а? Сделай мне бесценный подарок – подари десять минут без тебя, найди дело… выдохни, я не знаю: ничего ж страшного. Если кого из нас сожрут – заделаешься дворцовым алхимиком. Будешь варить дворцовые яды и называть их в честь доминессы – раз уж ты здесь только с ней вежлив.

Точка кипения, кажется, завела не туда. Нет, то есть взгляды Веслава логически никак иначе не расшифровывались, но вслух-то, спрашивается, зачем?!

Кусты зашуршали так, будто двое людей срочно уползали по ним подальше в чащу. Тишина наступила такая, что если поблизости были какие-нибудь злоумышленники – они наверняка остановились и закрестились. Нехорошая, предгрозовая тишина.

– Мне вот только интересно, что ты скажешь Йехару, – продолжала я, решив, что выход только один из двух: я умру или я не умру в ближайшие пять минут. – Вроде как это его Дама… или вызовешь его на дуэль – алхимическую, как это ты по Кодексу рассказывал? Или, может…

– Не зарывайся, светлая.

О-о, вот это плохо. Опасно спокойный голос. Остановившиеся глаза из тревожных угольков превратились в два мертвых осколка гематита. Я нутром почувствовала опасность, взвела руки перед собой, готовясь, если что, бить, но хамить не прекратила. Это у меня всегда выходило по чистой инерции.

– Мне не произносить ее имени или делать это с придыханием? – сама не понимаю, что я так злюсь на Даллару? Виновата, тем более, не она, а представители рода мужского! – Или, может, мне никому не говорить, что твой Кодекс совершенно летит вверх тормашками, потому что ты, алхимик, кажется…

В следующую секунду я почувствовала, что медленно цепенею. Руки сковало, и пальцы я не могла согнуть, попробовала двинуться с места – и оказалось, что не могу. Откуда-то от горла вниз, к ногам, начал распространяться жуткий, разрывающий и выворачивающий холод…

Веслав подошел не спеша, пряча в карман то, что он успел использовать, даже не знаю, что именно. На меня он не смотрел, отрешенный взгляд уходил в рощу за моим левым плечом, а голос звучал почти мечтательно.

– А ты никому ничего не скажешь. Потому что я очень надеюсь, что в тебе еще осталось хоть какое-то рациональное мышление. И на твою жажду жизни я надеюсь тоже.

Алхимик, говорил Йехар, предаст, не задумываясь. В груди стало холоднее, чем во всем остальном теле. Дышалось тяжело. Было очень больно, даже когда он снял действие эликсира и мы молча вернулись в лагерь, и оказалось, что никого из остальных наша разборка не пробудила. Даже когда он бросил от костра:

– Ложись спать, дежурить буду я.

Во мне как будто что-то так и смерзлось ледяным комком и упорно не желало выходить наружу и голосом или с дыханием. Через час или около того алхимик заметил, что я не сплю, подошел и молча протянул стаканчик с сонным. Я могла бы гордо отказаться и заявить, что ничего не приму из его рук, но вместо этого выпила, так же молча.