Наверно, Господь наказал меня болезнью за мои проступки... Я отвернулась от своих родителей. По сути, сломала жизнь Олегу и себе... утратила веру в лучшее. Моя болезнь — это испытание, которое я либо преодолею и смогу жить счастливо дальше, либо сломаюсь и умру. Мне не ведомо мое будущее, мне не выпросить у Всевышнего подсказки, как действовать дальше, остается только просто идти вперед...
Завтра я должна буду ехать в Москву с Вэлом, а сегодня мне предстоит встреча с родителями... Сколько я их уже не видела: год, два? Я плохой ребенок, потому что и не помню, когда была последний раз в родительском доме. Даже известие о своей болезни, я передала им через сестру, а она в ответ рассказала все, что они обо мне думают...
Вэл с детьми приедет чуть позже, я уговорила его так сделать, хоть он и хотел поехать со мной и поддержать меня. Нет, это мое испытание, мне его нужно пройти самой.
Нужно сейчас думать не только о себе и своих страхах, но и детях, а их мне действительно не с кем оставить. Родители — это единственный выход.
В родной город я отправилась на автобусе рано, хотя ехать недолго, около двух часов. И всю дрогу до дома думала, что же скажу родителям, как буду себя вести, как отреагируют родители на мое появление...
Погода за окном, словно чувствуя мое внутреннее состояние, сделала сегодняшний день пасмурным и холодным.
Около родительского дома я замерла — смелости у меня отродясь не было. Страшно, опять страшно!
Страх — убийца разума. Мне просто нужно перестать бояться... Не знаю, сколько бы простояла, но резкий холодный дождь заставил меня вбежать в подъезд. А потом я решилась — дошла до квартиры родителей и нажала звонок...
Ожидание — это маленькая смерть, за небольшой промежуток времени вся жизнь проносится перед глазами. Раздается звук открывающегося замка — на пороге стоит мама...
Я обещала себе не плакать, просто говорила, что от страха не пророню ни одной слезы, но как сдержать эмоции, когда перед тобой самый родной, самый близкий тебе человек.
— Верочка? — тихо шепчет мамочка и хватается за сердце.
Я бросаюсь к ней, она обнимает меня и крепко прижимает к себе.
— Доченька моя...
— Мама...
Мы так и стоим с ней на пороге, обнявшись и плача. Нам не нужно слов, действий, никто не поймет друг друга лучше, чем мать и ее дитя. Между ними всегда существует невидимая, но таинственная связь.
— Как я тебя давно не видела, моя Верочка...
Мама гладит мое заплаканное лицо своими морщинистыми руками и улыбается, а у меня сердце кровью обливается, душа на части рвется, я сама себя готова бросить зверям диким на растерзание — как я могла отказаться от своих родителей, какой же неблагодарной дочерью я выросла...
— Ой, что это мы, — начинает суетиться мама, — стоим на пороге. Ты, наверно, устала, проходи скорее.
Я раздеваюсь и прохожу в квартиру. Здесь почти ничего не изменилось: ну обои новые, шкаф в прихожей... а дух прежний, родной, любимый... Как вор, украдкой касаюсь стен, мебели, узоров на зеркале — словно через прикосновение я заряжусь энергией, которую впитывала в детстве.
— Доченька, иди скорее сюда, — зовет меня мама с кухни, — мы с папой тут.
Папа... мне снова страшно, но я иду. Он сидит ко мне спиной, смотрит в окно... Со спины почти не видно изменений, произошедших в отце с годами...
— Здравствуй, папа.
Никогда не думала, что сказать два слова так тяжело. Мне невыносимо больно произносить их, каждый звук режет горло острыми лезвиями.
Отец не оборачивается долго, и когда он все же поворачивает ко мне голову, я, наконец, могу видеть, как изменился папа — передо мной глубоко старый человек, которой сильно страдает. Боже, неужели это все из-за меня?!
— Здравствуй, дочь, с возвращением.
Нет, мне не дожить до Божьего суда, я уже сегодня получила свое наказание — полные боли глаза моих родителей, этого простить себе я не смогу никогда...
Мама начинает накрывать на стол, смеется и шутит, папа молчит, а я сижу на краешке стула и не знаю, что делать.
— Верочка, а ты одна? — интересуется мама. — А где Олег и дети?
— С Олегом мы разводимся, а дети приедут чуть позже. Я хотела бы вас попросить, взять детей к себе. Добрый человек решил помочь мне в лечении, скоро я лечу в Америку на операцию. Ребят не с кем оставить. Да я и не знаю, вернусь ли обратно... Опухоль удалят, но реабилитация может занять долгое время... Вы приглядите за мальчиками?
Меня оглушает звон разбитых тарелок, которые мама держала в руке, и ее крик.
— Ты больна? — каким-то скрипучим голосом спрашивает у меня отец.
Его вопрос поражает меня. Я еще год назад сообщила, что у меня рак... Вика им разве не передала этого?
Видимо, нет.... В моей голове даже не возникает ни одной здравой мысли, ни одного подходящего слова, чтобы объяснить все родителям... Наверно, впервые я поступаю так, как должна была поступить — я просто им все рассказываю.
Это неправильно, это грубо и жестоко с моей стороны, вываливать на пожилых людей такую ужасную информацию, но это мои родители, это те люди, которые примут меня любой, потому что я не просто их плоть и кровь, я для них маленький, глупый ребенок, который просто заблудился в этом огромном мире и не знает, как жить...
Каждое слово из моего рассказа — это колотая рана, вроде и жить можно, но болит и ноет ужасно... Я говорю, говорю, стараясь не смотреть на родителей, потому что знаю: стоит мне увидеть их боль и все — сломаюсь и упаду. Просто осяду на пол и забьюсь в истерике... Самое страшное — понимать, что каждая морщинка, каждая пролитая слеза твоими родителями — из-за тебя... твоей глупости, недоверия, отчуждения... Только ты виноват в том, что родители быстро стареют, их годы уходят из-за твоей бесчувственности и эгоизма...
Папа слушает молча, только чуть бледнеет и сильнее сжимает руки в кулаки... Мама... она плачет. Тихо, почти не слышно, но поток ее слез бесконечен. Я плачу вместе с ними. Даже не так — плачет моя душа, исковерканная, изуродованная.
— Почему Вика вам ничего не сказала? – спрашиваю я родителей в конце своего нелегкого рассказа.
На кухне зловещая тишина. Мои папа и мама молчат. И только спустя какое-то время, отец произносит:
— Она не живет больше с нами. Год назад я выгнал эту шлюху из своего дома и больше не пущу ее даже на порог.
Потом он встает и уходит, а я с открытым ртом смотрю на маму — за всю свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы отец хоть раз обозвал кого-то из своих детей плохим словом, а тут такое! Мама ничего не говорит, только смотрит на отца испуганными глазами. Она сама в шоке от услышанного!
Оставшись с мамой наедине, мы не которое время молчим, не зная, что сказать друг другу.
— Верочка, — нарушает тишину мама и присаживается со мной рядом, — этот Вэл... ты уверена, что он хороший?
Уверена ли я? Вот и момент, когда нужно точно решить сомневаюсь ли я в Вэле, или нет.
— Да, мама, я в нем уверена... Понимаешь, он хороший, от него тепло идет, он словно укрывает меня собой, оберегая от всего. Мне с ним хорошо, мне с ним спокойно, он единственный, кому я готова довериться... он хороший. Веришь?
— Верю.
На лице мамы возникает счастливая улыбка, отчего я невольно спрашиваю ее:
— Правда?
— Да, — мама берет мои ладони в свои, — ты говоришь о нем и светишься. Он, действительно, тот, кто тебе нужен.
— Спасибо, мам. Ты поможешь с ребятами? У них каникулы...
— Вера, я стольких детей вырастила, неужели не справлюсь с тремя сорванцами? Да и отцу нужна встряска.
Вспомнив папу, мама замолкает, а потом резко встает.
— Пойду посмотрю, как он там.
Мне становится дико страшно от ее слов. Только сейчас я, наконец, осознаю весь ужас произошедшего: мои старенькие родители буквально пару минут назад узнали, что жизнь их ребенка была ужасной, что их младшая дочь умирает, а старшая обманывает их. Такое здоровый человек спокойно вынести с трудом сможет, а пожилой? Липкий, словно паутина, страх ползет по моей коже, и я бросаюсь следом за мамой.
