Заглянув в бардачок, я нашел там подарок, завернутый в нежно-бирюзовую пленку. Нераспакованный, он выглядел в точности так же, как и до того, как я ловко ее разорвал. Два часа назад, если верить часам. Однако, несмотря на то, что я четко помнил своим действия и мог подетально восстановить их в памяти, на соседнем сиденье никакого мусора я не обнаружил.

Наспех развернув упаковку, я нашел в ней уже до боли знакомый мне браслет.

Выкинув коробку с браслетом в опущенное боковое стекло, я с силой схватился за руль и, буквально заставляя себя дышать, попытался сохранить в себе последние остатки самообладания.

Дрожащими пальцами разблокировав сенсорный экран своего смартфона, я зашел в журнал вызовов, чтобы перезвонить Тони. Но какого было мое удивление, когда я не увидел его имени в списке последних вызовов.

Дьявол, кто мог подчистить память в моем телефоне? Я точно ему звонил… или это, черт возьми, – мой истерический смех заполнил пространство небольшого салона «Тойоты» – тоже галлюцинации?

Время на табло, машина, авария, вторая авария, черт ее подери – сознание снова и снова подкидывало мне незамысловатые факты, пытаясь убедить в том, что я не спятил. Хотя как я могу быть в этом уверен, если все вокруг упрямо говорит… нет… кричит об обратном?!

И тут меня озаряет. Моя бывшая девушка могла предусмотреть все, но ведь она никак не могла подговорить крупную телекоммуникационную корпорацию!

Воодушевившись гениальной идеей, я спешно нажал на иконку приложения моего мобильного оператора. Спустя несколько секунд приложение успешно загрузилось, и я, намереваясь найти наконец доказательства своей вменяемости, открыл вкладку истории вызовов и быстро пробежался по детализации последних звонков.

Дата! Я замер.

Среди последних вызовов я не нашел номера моего друга, зато… О Боже! Я знаю этот номер наизусть. Но я не набирал его уже ровно год.

Звонок на него был совершен всего каких-то жалких тридцать восемь минут назад, если, конечно, верить данным моего оператора.

Я точно знаю, что контракт на этот номер разорван, и, скорее всего, он уже передан другим людям, но все же что-то заставляет меня открыть окошко приложения «Телефон», и я, буквально на автомате, за секунду вбиваю все цифры, которые за многие годы вытатуировались в моей памяти.

– Милый? Ты что-то хотел? – В трубке раздался нежный и наполненный любовью голос, от которого в груди все так болезненно сжалось. Голос покинул меня, а горло словно залили раскаленным металлом.

Я не плачу, я почти никогда не плачу, но сейчас я просто не в состоянии сдержать этот хлынувший поток влаги. Я чувствую, как жжет глаза, а легкие буквально приросли к позвоночнику и не желают принимать в себя ни капли воздуха.

– Мы как раз достали телефоны, чтобы отключить, мы уже сидим в самолете.

Не понимая, откуда я нашел в себе силы говорить, я наконец-таки сумел издать какой-то сиплый звук, похожий на:

– Мама?

Голос в трубке принадлежал моей покойной матери.

На фоне десятка чьих-то оживленных голосов послышался знакомый хриплый бас: «Джулия, прекращай говорить, самолет уже взлетает». Мой отец. Через секунду я услышал ту же просьбу голосом молодой девушки. «Дорогой, это сын звонит. Наверняка это что-то важное».

– Сынок! Что-то стряслось? – Голос матери моментально наполнился волнением. Наверное, это потому, что она услышала, как напряжен мой.

– Мама… Мама, это правда ты?

– Луи, – так ко мне обращалась только моя мать, – сынок, что стряслось?! – Снова повторила она уже более громко и твердо.

– Я просто не могу поверить, что слышу тебя, – прошептал я каким-то чужим гортанным голосом, который, как мне показалось, принадлежал не мне.

Кажется, они действительно находятся в самолете, поскольку голос девушки, звучащий, наверное, в полуметре от телефонной трубки матери, все не умолкал, требовательно прося ее отключить телефон:

– Мэм, пожалуйста. Мы уже взлетаем. – Тонкий голосок молоденькой стюардессы прозвучал предельно вежливо, но нотки раздражения ей скрыть все же не удалось.

– Сынок, прости, нас просят отключить телефон. Ты точно в порядке? – На секунду, ожидая ответа, она замолкла, но я не мог вымолвить ни слова. – Мы скоро будем у вас, и ты нам все расскажешь. Встретимся в аэропорту, хорошо, милый?

Сладкий голос мамы обволакивает, отправляет в детство, заставляя вспомнить времена, когда я был еще ребенком, а она с искренней заинтересованностью и настоящей материнской заботой просила меня рассказать, как прошел мой день.

– Я люблю тебя, мам… – прошептал я сквозь пробившие дамбу слезы. – Я так рад слышать тебя.

Пусть мои слова прозвучали слишком сентиментально, но, черт возьми, это ведь моя мать.

Моя покойная мать, – напомнил я себе.

– Господи, Луи, ты плачешь? – спросила мама с неприкрытой тревогой. Она знала, что мне свойственно скрывать свои эмоции. Я скрывал их все. Кроме гнева. Гнев был моим самым любимым чувством: верным и предательски сладострастным. А вот другие чувства я мастерски хоронил в самых глубинах своей души: никаких проявлений слабости – я никогда не относился к людям, которые предпочитают ныть и лить слезы попусту. – Мне не послышалось? – Голос мамы задрожал, а у меня внутри все словно разрывалось на миллион маленьких частей. Мне вдруг так много захотелось ей сказать, но все мысли словно разом покинули меня. Я попытался ухватиться хоть за одну из них, но они неумолимо, с бешеной скоростью увиливали, оставляя на своем месте лишь пустой безмолвный ветер.

«Джулия», – напористый тон моего отца прервал тягостную тишину, но мать, едва слышно выругавшись, отмахнулась от него.

Я так и вижу, как она бросает ему укоризненный взгляд, от которого отец всегда замолкал, зная, что горячая мексиканская кровь его жены обязательно возьмет свое. А сцен в общественном месте отец, будучи по происхождению чопорным британцем, старался избегать.

С моей будущей матерью они познакомились в солнечной Калифорнии, когда мой отец приехал туда по направлению из лондонского филиала крупной американской компании, в которой работал каким-то инженером-техником. В Америке он должен был провести всего пару-тройку лет, но еще в первые месяцы работы на новом месте познакомился с юной стажеркой, которая пришла в компанию сразу же после окончания Калифорнийского университета.

Экзотическая внешность очаровательной девушки с оливковой кожей и светящимися глазами цвета морской волны покорили моего отца так быстро, что уже через год после знакомства они поклялись любить друг друга до скончания веков.

– Луи, что бы ни случилось, все будет хорошо, ты же это знаешь? – Мама всегда учила меня быть оптимистом, несмотря ни на что, и всегда подбадривала меня, даже того, когда я сам ее об этом не просил. – Самолет прилетит уже через полчаса, и мы обо всем поговорим. Мы с папой тоже тебя очень любим. – Она старалась вложить в свои слова столько уверенности, сколько могла, но ярко выраженный акцент с потрохами выдавал волнение, которое за минуты нашего разговора наверняка тоннами скопилось в ее горле.

Обычно она говорила на практически чистом английском, но в такие моменты мексиканский акцент все же проступал. Эту особенность я заметил еще в детстве, когда она, заметив печаль в моих глазах, пыталась выяснить, что случилось со мной в школе.

Пару секунд и она, и я молчали. Я слушал ее размеренное дыхание, а она, думаю, ждала моих возражений.

– Мэм, пожалуйста. – В трубку ворвался знакомый голос все той же стюардессы, а по характерному гулу двигателей и голосам в салоне я понял, что самолет уже собирается подняться в воздух.

– Дорогой, я отключаюсь. Целую тебя. До встречи. – С этими словами шум в динамике исчез, а я, все еще удерживая трубку у уха, вглядывался в зеркало заднего вида и пытался навсегда запечатлеть в памяти голос, который больше и не надеюсь услышать.

И вдруг до моего сознания наконец добралась одна-единственная мысль, которая оглушила меня словно многофунтовый молот.