Я надеялась, что сумею отыскать Альду. Меня страшило только полное незнание языка. Он, кстати, нетрудный, теперь я уже очень многое понимаю и кое-как объясняюсь, но тогда не знала ни слова. Правда, я говорю на финикийском, а этот язык знают, по крайней мере, все купцы, кроме таких мелких торгашей, как те, что мне встретились. Возможно, мне повезло бы в поисках. Но уже в первый день моего пребывания в Мемфисе мне повезло совсем по-другому...

Она замолчала, медленно качая на коленях уснувшего мальчика и задумчиво глядя в постепенно светлеющее небо.

— Ты странно произнесла слово «повезло», Пентесилея, — нарушил молчание Гектор. — Похоже, что это было не совсем везение, да?

— Нет! — она пожала плечами. — Казалось бы, ничего лучшего нельзя было и представить. Я сумела сразу же получить поддержку одного из самых могущественных людей Египта, возможно, самого могущественного. Не смотри так, Гектор, я говорю не о фараоне, но говорю правду... Этот человек сразу указал, как найти Хауфру, теперь главного смотрителя царских конюшен, этот же человек сейчас делает многое, чтобы разыскать моего мужа. Только сегодня я видела чьи-то кости — их нашли в пустыне, неподалёку от того места, где Ахилл и Авлона бежали от египетской стражи. Но это... — она едва заметно содрогнулась, — это не он... Хвала богам!

— Хвала богам! — воскликнул и Гектор. — Значит, обещая мне отыскать Ахилла в случае, если я возглавлю поход против мятежных ливийцев, Рамзес лукавил? Поиски брата и так уже ведутся, и ведутся по приказу кого-то достаточно могучего?

Пентесилея долгим, усталым взглядом посмотрела в глаза герою, отвела взгляд, потом снова посмотрела на Гектора, и её губы сурово сжались.

— Это я посоветовала фараону предложить тебе такую сделку, когда узнала, что ты взят в плен и заточен в подземную темницу, — спокойно сказала она. — Вероятно, это был лучший способ тебя спасти. И ведь я не ошиблась, Рамзес тут же ухватился за возможность получить такого полководца. Но дело не только в этом. Если мы с тобой выиграем эту битву...

— Мы с тобой?! — перебил поражённый Гектор. — Уж не хочешь ли ты оставить здесь младенца и поехать со мной?

— Конечно, я поеду, раз тебя подвергают опасности по моему наущению, — твёрдо сказала амазонка. — Но и не только в этом дело: тогда Рамзес действительно станет искать Ахилла. А сейчас... сейчас очень возможно, только создастся видимость, что его ищут.

— То есть... — прошептал троянец, начиная что-то понимать, — то есть тот человек, что тебе помогает, может тебя обманывать?

— И я почти уверена, что обманывает! — голос Пентесилеи был сейчас прежним, таким, каким раньше говорила непреклонная царица амазонок. — Он обязан мне жизнью, но это ничего не значит... Послушай, Гектор... видишь, светает? Сейчас взойдёт солнце. Я прерву свой рассказ, чтобы ты дал имя сыну своего брата.

Гектор взглянул в окно. Луна давно исчезла, и алое сияние на востоке подтверждало слова амазонки: рассвет стремительно наступал.

— Прикажи принести чашу чистой воды, — попросил он.

— Я сама принесу! — Пентесилея соскочила с подоконника. — Держи малыша.

Троянский царь медленно и осторожно развернул топкие пелёнки и взял в ладони розовое упругое тельце. Младенец проснулся, вновь открыл свои удивительные глаза и опять улыбнулся — ему, наверное, нравилось улыбаться.

Пентесилея быстро вернулась и поставила на подоконник большую стеклянную чашу[20]. Сквозь светло-зелёное стекло вода, чистая, как роса, сверкала и изумрудно переливалась, будто частица морской волны.

— Вот.

Гектор заколебался.

— Пентесилея... Ты действительно ещё никак его не назвала? Ну... для себя хотя бы?

Амазонка посмотрела на него тоже с некоторой нерешительностью.

— Я... Ну, конечно, про себя я называла имя, но вслух никогда. Солнце первым должно его услышать. А потому называй, как решил ты, и, быть может... — тут она чуть заметно улыбнулась, — наши решения совпадут.

— Пусть будет так. И какого бога мне просить о покровительстве для сына величайшего из героев?

Пентесилея задумалась.

— Ахилл говорил мне о Боге, который один, который надо всем и надо всеми, о котором ему рассказывал старый Хирон. Ты ведь тоже слышал о нём?

Гектор кивнул.

— Слышал и даже молился ему, хотя и не знаю его имени. И если нам кто-то поможет, поможет сейчас, когда все, кого мы зовём богами, отвернулись от нас, то поможет только Он, потому что Ему всё равно, в Троаде мы или в Египте — Он может всё. Ты права, Пентесилея!

Первый луч солнца сверкнул вдали, над туманной равниной ещё невидимого Нила. В эти мгновения жрецы во всех храмах Египта цели молитвы Амону-Ра[21]. И тут Гектор вспомнил слова древней-древней молитвы, которую когда-то привёл ему на память старый сирийский мудрец, что жил одно время в Трое и рассказывал ему, тогда почти мальчику, о Боге, создавшем мир. Гектор не знал, кто придумал эту молитву, по её слова, казалось бы прочно забытые, так ясно возникли в его памяти, что он понял: именно их и надо произнести.

Он поднял малыша на вытянутой левой руке, подставляя его тельце солнечному лучу и, зачерпнув другой рукой воду из чаши, окропил сперва пушистую головку, затем бойко вскинувшиеся вверх ножки. Младенец гукнул, но не заплакал.

Гектор поднял его ещё выше и воскликнул во весь голос:

— Услышь меня, о Ты, который больше и сильнее всех, который всегда был и всегда будешь! Ты, создавший мир в одно мгновение и мoгущий в одно мгновение уничтожить его! Ты, Единственный, в чьей руке Справедливость и Вечность! Снизойди ко мне, как свет зажжённого Тобою солнца снисходит к самой мелкой травинке и ко всякой букашке!

Гектор произнёс молитву, и ему показалось, что небо, разверстое перед ним во всю ширину, всё более и более светлое, улыбнулось в ответ. И он продолжал, говоря уже свои слова:

— Призываю Тебя оказать милость твою и явить твою защиту этому мальчику, сыну моего брата Ахилла и его жены Пентесилеи, мальчику, которому сегодня — сотый день. Ты, который — Добро, дай ему силы жить, избегая зла, которого так много вокруг нас, потому что мы, люди, ослушались Тебя и живём во зле! Помоги ему! И да будет добрая слава на его имени! Нарекаю его Патроклом, в память о павшем друге моего брата, который ценою своей жизни дал нам с ним соединиться, который был лучше и чище всех, кого мы знали! Солнце, взошедшее сейчас над миром, — свидетель моим словам! Пусть сердце этого мальчика бьётся для добра!

Ещё одной пригоршней воды из чаши герой облил грудь младенца и затем, опустив его, осторожно прижал к себе.

— Я угадал?.. Я угадал имя? — тихо спросил он.

Женщина кивнула.

— Да. Я так его и называла про себя. Патрокл!

Первую часть второй книги древнего романа и начало следующей части Аня и Миша прочитали вдвоём, лёжа бок о бок на своей тахте, при свете уютного розового торшера — свадебного подарка Аниной мамы. В соседней комнате дружно сопели три вздёрнутых носа — Сашки, Алёшки и Пинки, а на ковре, возле тахты стояла, разинувшись, большая дорожная сумка, которую Аннушка уже почти собрала.

Как всегда, Каверин не устоял перед просьбами своих бывших студентов и отдал им всю готовую на то время распечатку. Мише предстояло в очередной раз лететь в Анталию.

— Витька звонил! — сообщил Михаил, когда, где-то уже около часа ночи, Аня перевернула последний листок распечатки. — Ждёт меня завтра в аэропорту. И, между прочим, спросил, а нельзя ли прихватить с собой хоть кусочек романа?

— Ага, заело! — Аннушка рассмеялась и тотчас испуганно зажала себе рот ладонью. — Уф! Ведь разбужу... Не, Миш, не бери. Конечно, всё это у Александра Георгиевича в компьютере, но всё же... Или позвони ему и спроси.

— Уже звонил.

— И что?