— Что за странное название! — удивился Ахилл.

— Да, — согласился египтянин. — Оно связано со старинной легендой о чудовище, обитающем в этих местах. В этом оазисе живёт небольшое племя туарегов. В пору больших караванов они жили неплохо: караванщики нанимали их проводниками через пустыню и щедро платили. Сейчас это редко бывает, но тем не менее обитатели оазиса ухитряются выживать на своём зелёном островке. Когда ходят с караваном, берут в уплату зерно и всякую медную и глиняную утварь, потому что сами не умеют этого изготавливать. Они вообще довольно дикие, но некоторые знают наш язык, так что ты сможешь с ними объясниться. Убеди их дать тебе проводника и пару верблюдов. По этой вот дороге, видишь — она проведена на карте жирнее других — через два других оазиса ты примерно за пятнадцать-двадцать дней доберёшься до большого караванного пути и по нему выйдешь к берегам Хапи, а оттуда уже легко попадёшь в Мемфис. Остальное будет зависеть от тебя.

— Как мы пройдём четыре дня по пустыне? — спросил Ахилл. — Без воды мы за двое суток погибнем, не то что за четверо...

— Вот здесь на карте отмечен колодец, — Яхмес указал пальцем на красный кружочек. — До колодца идти двое суток. Здесь, — он раскрыл свою сумку, показывая её содержимое, — кожаный бурдюк с запасом воды на два дня, одежда, лепёшки и немного тушёного мяса и сухих фруктов. Здесь же бинты и мазь для ран. А вот в этом мешочке — десять шатов[37] золота. Это всё, что у меня сейчас есть, но этого должно хватить, чтобы прожить несколько дней, когда вы доберётесь до Мемфиса, и заплатить кому надо за возможность увидеть Великого Дома. Вот ещё папирус — это письмо к моему родственнику Сафии, он служит помощником главного садовника фараона и у него — огромные возможности. Здесь написано, где он живёт. Ты ведь не только говоришь, но и умеешь читать по-нашему?

— Умею.

Ахилл уже по-другому посмотрел на юношу и произнёс, вдруг улыбнувшись:

— Как много всего в одном человеке! А ведь если бы не крокодил, я убил бы тебя, Яхмес!

— Я видел, что твоё копьё поразит меня насмерть, — сказал Яхмес и тоже улыбнулся. — И ты имел на это право. А вот ещё мешочек — там всякие украшения из кости и стёкла, которые очень любят дикие обитатели оазиса. Ими и расплатитесь за верблюдов и проводника, хотя уговаривать их всё равно придётся долго.

— Ой, как красиво!

Авлона, всё это время напряжённо пытавшаяся уловить, о чём говорят Ахилл и молодой египтянин, глянула на брошенный поверх сумки мешочек с украшениями и увидела лежащие сверху бусы из крупных, совершенно прозрачных стеклянных шариков. Амазонки не знали стекла, и девочку заворожил блеск больших крупных бусин. Несмотря ни на что она была маленькой женщиной.

— На, надень! — Яхмес взял бусы и протянул девочке. — Там ещё есть такие. Ты такая красивая, что стыдно дарить тебе эту мелочь, но раз нравится, то и носи.

Авлона не знала ни слова по-египетски, но поняла, что ей делают подарок, и вопросительно посмотрела на Ахилла. В это мгновение герой порадовался, что она не знает, кто именно располосовал его спину бичом. Он с изумлением ловил себя на том, что не испытывает больше никакой злости в отношении Яхмеса...

— Бери, бери! — сказал он Авлоне. — Надень и носи. Это очень красиво. В Трое умеют делать стекло, но ты не помнишь его. Носи, оно тебе к лицу.

И герой снова повернулся к Яхмесу:

— Я благодарю тебя. Когда, ты думаешь, мы должны отсюда уйти?

— Не позже завтрашнего утра. Завтра вечером воины собираются вновь окружить город мёртвых и искать вас ещё тщательнее. Возможно, они поставят здесь караульных. Их уже две тысячи там, на том берегу.

— Целая армия! — расхохотался троянец. — Против одного раненого и десятилетней девочки!

— Все же видели, чего ты стоишь...

Яхмес заколебался, явно сомневаясь, стоит ли задавать мучивший его вопрос, и всё же спросил:

— Послушай... Я был ещё школьником, когда у нас стали рассказывать легенды о величайшем герое Троянской войны, великом Ахилле. Но тот герой, по крайней мере, так о нём говорилось, был не троянцем, а ахейцем. Я хотел спросить тебя: твоё имя... Ты не имеешь отношения к тому великому воину?

Ахилл отвёл взгляд, потом вновь посмотрел в лицо Яхмесу:

— Это обо мне ты слышал легенды. А о том, что я не ахеец, а троянец и что мои отец и мать — царь и царица Трои, я узнал меньше года назад. Так уж распорядилась судьба.

Юноша вспыхнул:

— Так это правда! Ты и есть тот самый Ахилл! Я это сразу подумал, когда Пенна назвал мне твоё имя. Другого такого богатыря просто не может быть... Раз так, то мне повезло видеть величайшего героя Ойкумены!

— И не только видеть. Не только видеть, Яхмес!

Ахилл заметил, как густой румянец проступил сквозь смуглоту египтянина, и улыбнулся:

— Я от всего сердца постараюсь забыть начало нашего с тобою знакомства, ради того добра, которое ты нам делаешь теперь. Может быть, мы ещё увидимся. А теперь ступай: тебе нужно успеть до темноты переплыть реку, не то опять нарвёшься на какого-нибудь речного гада. Да и здесь, в городе мёртвых, уже небезопасно — смеркается, и шакалы выходят на промысел.

Юноша поклонился троянцу и неожиданно подмигнул Авлоне, наконец убравшей в ножны свой нож.

— Прощайте же! Я буду молиться о том, чтобы вы добрались до оазиса живыми.

— Что он говорил тебе? — спросила Авлона, когда неверные шаги Яхмеса затихли в быстро сгущающихся сумерках. — Он сказал, как нам отсюда уйти?

— Именно это он и сказал, — ответил Приамид задумчиво. — И ещё сказал, что в здешних школах обо мне рассказывают какие-то сказки. Но это нам сейчас ничем не поможет... Спать, Авлона! На рассвете мы с тобой отправимся в путь вот по этой карте.

Катастрофа началась почти внезапно. Тёмную полосу на горизонте можно было принять за обычную грозовую тучу, только двигалась она не над землёй, а как бы от земли, вырастая вертикально вверх. Ветра вначале как бы и не было, лишь по самой поверхности земли вдруг прошли песчаные вихри, и затем всё стихло, стихло настолько, что каждый шаг по рассыпчатому, обжигающему ноги песку стал вдвое слышнее. В том, что вокруг не осталось ни единого живого существа, не было ничего странного — солнце стояло уже высоко, и немногочисленная живность пустыни пряталась от зноя, исчезая в невидимых норах. Но прекратилось вообще всякое движение, даже накалённый воздух вдруг перестал дрожать и струиться. Казалось, что жизнь остановилась, запечатлев этот миг непонятного и грозного напряжения.

— Ахилл, — проговорила Авлона почти шёпотом. — Неужели эта туча — дождевая?

— Хорошо бы! — ответил герой. — Очень бы хорошо, только что-то не похоже...

Им был очень нужен дождь, точнее вода. Отмеченный на карте колодец оказался сухим. Видимо, он пересох совсем недавно — спустившись по крохотным уступам камня на самое дно, лазутчица амазонок нашла лужицу густой, липкой грязи. Но из неё нельзя было выжать уже ни капли воды. В кожаном бурдюке Яхмеса оставался ещё небольшой запас — Ахилл понимал, что колодец в пустыне может оказаться сухим, и экономил воду. Но идти им было ещё два дня, и палящее солнце делало жажду постоянной и невыносимой. И тем не менее Ахилл твёрдо решил, что они продержатся.

Ночной привал пришлось устроить раньше, чем собирались — Приамид почувствовал, что у него вновь начинается предательское головокружение, и снова невыносимо заболели уже поджившие раны. А ночью, хотя она была сухой и тёплой, его пробрал озноб.

«Второй приступ лихорадки!» — почти с отчаянием подумал герой, вспомнив уроки Хирона и его рассказы о коварстве этой болезни. Он знал, что лихорадка почти всегда возвращается, если человек ослабел и у него нет возможности отлежаться. Он понимал: стоит поддаться слабости, и болезнь скрутит его и свалит с ног. И самое страшное — ему постоянно хотелось пить, а воду приходилось экономить.