- Вот тебе и яркий пример матриархата, – тихонько сказал мне Гор. – А ты говорил, что у них корона медная.

- Девушек надо беречь, – так же сбавляя голос, сказал я ему. – Особенно хорошеньких, – я не удержал улыбки. – Особенно проводниц, через земли, на которых пропасть ничего не стоит, – вновь завыл наш волосатый знакомый. – Особенно, если за ними идёт, разъярённый горем волколак, зализывающий на ходу раны.

- Куда идти, куда идти, – сквозь сон, еле слышно пробормотала Намаах и перевернулась на бок.

- Я тоже спать. Не могу сидеть теперь ни в какой позе, – он улёгся на живот. – Кажется, у меня седельное место распухло, как тесто на жаре.

- Это лечится. Спокойной ночи.

- Ага. Скажи это хвосту. Он наверно всю дорогу раны зилизывает и зуб на нас точит. Думает мы его хозяйку, точнее возлюбленную любим не по-дружески, – под его слова вновь завыл хвост. – Во, слышит, значит.

Всю ночь наш хвостатый друг, выл особенно неистово и жалостливо. Будто его там растянули на правиле за все конечности серебряными цепями, в зубы сунули кляп, перцово-луково-чесночный, воткнули осиновый кол в сердце, медленно прожаривая после этого на углях и побивая при этом палицами. Гор, мучимый бессонницей всё порывался вскочить, выхватывая меч и намереваясь отрубить ему башку, да нарезать его на волосатые ремни немедленно, если он не заткнёт свою клыкастую пасть. Благо Намаах спала крепко и не просыпалась, а я насилу уговорами, взывал его к разуму, не обращать внимания и держаться достойно мужчине. В конце концов, Гор заснул. Я и сам, вскоре дослушав все звериные молитвы лунам, провалился в забытие, как поначалу могло показаться, без сновидений. Да ненадолго.

Проснулся я на ясной солнечной поляне, под деревом. Рядом, на берегу у реки гуляла длинногривая красавица, что отправила меня впервые в новый мир, восемнадцать лет назад. Только мне было совсем не двенадцать лет. Я оставался тридцатилетним, рослым мужиком. Она не обращала на меня внимания, а подходить к ней, чтобы верхом вернуться обратно меня не тянуло. Напротив, тянуло пойти в лесок, прогуляться.

Лесок вывел меня к озеру, а от него я, по вяло протоптанными тропами, вышел из леса к дому. Ни одна тропа не изменилась, словно прошло пару часов, а не восемнадцать лет кряду. Вышел к дому, когда-то бывшим моим. При мысли, что там мои родители, меня подергивало, по телу шли мурашки. КерукЭде рассказывал, что они не мои родители, а я вовсе не их сын. Но я ничего не мог поделать с ностальгией, вспоминая, как провёл всё детство из двенадцати полнокровных лет с ними. 

С лёгкого возвышения, на котором стоял двухэтажный деревянный, крепкий дом, доносились стуки по дереву и металлу. Не найдя калитки, я несмело пересёк невысокий забор. Прошёлся по заросшему красивыми плодовыми деревьями и цветами, ухоженному саду, царившему почти на всём участке. У крыльца сидел мой изрядно поседевший отец и правил порог, меняя деревянные ступени крыльца, на новые. Открылась дверь. Не доходя пары ярдов или метров. Я сглотнул и остановился.

- Мама, – робко произнёс я.

- О Лууч вернулся, – тёплым голосом ответила  красивая женщина, с единственной седой прядью на голове.

- Ого, – обернулся отец и улыбнулся. – Ну, ты загулял парень. Мы тебе к обеду и ждали. Я твоей маме так и сказал. Не надо ждать его. Он вернётся сам. Когда проголодается. В твоём возрасте, я поступал точно так же. Мог и вечером придти. За что, правда всегда влетало. 

- Ну, заходите скорее. Обед готов. Руки только помойте и обязательно разувайтесь перед входом. 

- Вот и вы, – сказала мама в расписном синем переднике. – Садитесь. 

Мы сели. В открытое окно дул приятный лёгкий ветерок, а мы обедали. Я всё не мог прикоснуться к еде, рассматривая их, не решаясь говорить и дотронуться до них, хоть они сидели близко за круглым столом. Вдруг сверху по лестнице, спустился парень примерно двух с половиной десятков лет, отчего я сначала принял его за подменённого себя, о котором рассказывал учитель. Но он был совсем не похож на меня. Наоборот. Сильно и разительно от меня отличался. Он спустился и сел за стол с нами. Мама безропотно положила перед ним свободную тарелку и подала ложку, а он кивнул в знак признания.

Несмотря на весь комизм ситуации, я принялся его внимательно изучать. Парень был черноглазым, со скуластым лицом и длинными чёрными волосами, забранными в толстую косу, за спиной. На нём была свободная замшевая рубашка цвета беж со шнурками на рукавах и такие же штаны. Налегая на свежий салат, он всё смотрел мне в лицо, а я не тронулся и с места, выдерживая его взгляд. Закончив есть на середине тарелки, он отодвинул её от себя и попросил стакан воды. Мать встала, подала ему стакан воды и села обратно, как ни в чём не бывало. Когда отец попросил добавки, словно всё нормально и так должно быть, я не выдержал первым.

- Что всё это значит? – спросил я, всматриваясь в его лицо, напоминающего мне отдалённо ХайСыл в юности, но лишь образно, ведь передо мной сидел совершенно другой человек.

- То, что ты себе позволил представить, то и значит Лууч. Армажные земли играют с тобой, а ты им с удовольствием, упоением и с ностальгией поддаёшься в этом.

- КерукЭде? Неужели это ты? – он кивнул и так хитро стал улыбаться, что у меня не осталось никаких сомнений.

- Ну что мальчики, может, теперь чайку? – вдруг сказал мама, а когда я посмотрел на неё, то в синем переднике, стоял огромный волколак, держащий интеллигентно так, двумя когтистыми пальчиками чашечку гжель, другой же придерживая волосатой лапой блюдечко из той же пары.

Я свалился из-за стола. Вместо папы, тоже сидел волколак, только полностью одетый в его одежду. Не обращал на нас никакого внимания, пил чай, ел свежевыпеченное печенье и смотрел в окно. Когда я, тут же мельком переметнул взгляд на шамана, помолодевшего тысяч лет этак на пять, чтобы посмотреть на его реакцию, он уже воспарил под потолок вместе со стулом, на котором сидел. Расплылся в улыбке и со здоровым румянцем на смуглом лице, засмеялся громко и искренне, хлопая при этом руками по коленям.

- Соглашайся! – крикнул он мне в дорогу, когда я, чуть не выламывая входную дверь, выбежал на улицу и пересекая по цветам участок, бежал со всех сил в лес. Второй раз в жизни, сбегая из дома. 

До озера я добежать не успел. Ко мне прилипла молодая берёзка, на которую я налетел правым боком, когда бежал, не различая дороги, чтобы скорее добежать до длинногривой и вернуться в родные края. Не тут то было. Деревце не хотело меня отпускать. Как вдруг я очнулся, лёжа на правом занемевшем боку.

- Проснитесь! Эй, Гор, Вставай! Тормошил я их, выливая остатки нашей воды им на лица. Хватит спать! Подъём!

Кое-как они встали, огляделись, совершенно не веря, что вокруг происходит реальная жизнь, а не их грёзы.

- Ну как спалось? – усмехнулся я, понимая, что всё с нами теперь будет хорошо.

- Фух мать вашу природу в душу. Ну и приснится же такое, – утёр глаза от воды Гор. – Эх, кофэ бы, нормального! Лууч, кого надо убить, подкупить, попросить по-хорошему, чтобы он нам кофэ наколдовал приличного?

- У, брат. Тебе лишь бы убить. Не надо никого мучить. Кофе нет. Зато есть другое. Я обязательно тебе дам его попробовать, только к городу выйдем. Ты как Намаах?

- Я ничего. Это всё место. Проснуться не могла. Меня Ратус, в нормальном теле, до слёз смешил своими выходками и кривляньями на публику с превращением нормальной руки в волчью.

- А ты Гор? Почему не соглашался на чай? – я весело посмотрел ему в глаза.

- А откуда ты знаешь шаман? А да ну вас всех. У меня с этими серыми, скоро буйное помешательство настанет. Вот уволят из-за него со службы, как вернусь, что я буду делать?

- Как чего? – уже смеялся я. – Сюда вернёшься. Мы душевно больным завсегда рады. Особенно ХайСыл, пожалуй. Он мозги вправлять мастер.

- Вот шутки шутками. А ты Лууч, мне только и говоришь. Вот выйдем к городу. Вот выйдем к городу. А сами лесами беспросветными уже неделю шарахаемся, да по пустошам аномально стрёмным трёмся. Где глаза прикрыть уже опасно, а про поспать я вообще молчу.