Будить особо не пришлось, он и так вскочил, стоило мне дотронуться до его плеча. После его боевого стимулятора, у него до сих пор оставалась повышенная чувствительность ко всему, ровно как и раздражительность. Он ничего не сказал, лишь кивнул, растёр глаза и ладони. Я улёгся у огня, в который предусмотрительно положил поленьев потолще, на случай если Гору не захочется сидеть при свете пламени, а наблюдать при затухающих углях звёзды или темноту. Уверен, звёздное небо здесь ему нравилось куда больше, чем в его мире. Здесь звёздное небо было действительно разноцветно звёздным, глубоким и чарующим. Непередаваемое зрелище. Особенно когда уходит луна. Особенно на фоне неба его мира, такого скучного, низкого, словно поддельного. Со скромными тусклыми звёздочками, больше похожими на вкрученные лампочки.
Уверен и лес его впечатляет так, что он подолгу молчит. Шокированный, тысячеярдовыми и двух тысячеярдовыми деревьями в высоту и переваливающими за сорок ярдов в ширину у основания. Так это он ещё не был в Густзонском лесу, в Ведьмином лесу и в других интересных местах. Там можно встретить образцы, переваливающие за толщину у основания в двести и триста ярдов, уходящее ввысь такими могучими и высокими стволами, что невозможно физически наблюдать его полностью. Малорослые (малорослыми приято называть любые деревья, не доходящие до облаков) деревья, произвели на него впечатление пожалуй больше всего, что он здесь видел. Напрямую он, правда, об этом не говорит, мотая всё на свой короткий, подрастающий с каждым днём ус, но по глазам его видно, что он непередаваемо влюблён в этот мир и ничего не может с этим поделать. К тому же встреча с дочерью Светича, Магорой, сильно повлияла на него.
Сомневаюсь, что он, когда-нибудь видел девушку красивее и прекраснее. Теперь она вместе с этими красотами, плотно сидит в его сердце и навсегда останется с ним. Даже если он решит покинуть местный рай. Ну, такой условно конечно, рай. Волколаки тоже не дремлют, как другие порождения тёмной природы неизвестного происхождения, из которой берут все свои соки, все самые противные человеку и природе в целом создания.
За мыслями о новоиспечённом госте, уже прошедшего свалившиеся на него в первые же дни испытания в проклятой деревне и испытания когтями и зубами в Грагуркле, за воспоминаниями звёздного неба, на которое я смотрел почти все четыре часа ночного боевого дежурства, пригревшись от идущего от костра тепла, я почувствовал лёгкий ветер. Он дул с Армажных земель. Уже прохладный и бодрящий. Потому мне пришлось самому накрыться капюшоном прекрасного плаща, купленного ещё в Стрисадисе. Мера возымела успех и под убаюкивающий ветер Армажных земель, я стал блаженно засыпать. Вернее я хотел это делать и не противлялся расслабленному телу, требующему отдыха, но ветер стал необычно сильным и сколько бы я ни кутался, не мог от него укрыться и тем более, толком согреться. Треск огня пропал. Я открыл один глаз и заметил перед собой ровный участок с камнями и редко-поросшей сквозь них травой. Ни кострища, ни друзей, ни лошадей. Стоило мне встать, как ветер сразу утих.
Сфокусировав взгляд, я приметил, как всё пространство вокруг холма, представляет собой лёгкое сияние. Словно вокруг бездна и ничего кроме каменистого островка рядом нет. Сложив руки у груди и предварительно сняв одну из ленточек на внутреннем кармане, я порвал её, шепча слова мантрических заклинаний, чтобы сфокусироваться на текущем моменте и не пропадать из него. Реальность вокруг, словно услышав мой звонкий и в то же время глубокий низкий голос, заволновалась, заколебалась, задрожала и хотела предпринять попытку к бегству, как вдруг я схватил её буквально за хвост.
Сначала наступив на ожившую покрывалом траву, а потом, взяв её в руки, я потянул её как морскую сеть рыбака, и она словно сшитая с покрывалом мерцания вокруг островка, стала натягиваться. Я тянул и тянул, приговаривая сакральные угрозы, чтобы она поддавалась моим рукам и не выкручивалась. Сминая руками и сваливая позади себя, словно ожидая вытянуть крупную рыбу ине обращая внимания, на случайно попадающуюся мелкую рыбёшку. Простыня искрилась, пыталась нагреваться, становиться холодной и даже бить меня по рукам током, но я был неумолим и таки дотянул её до себя всю, обнажая за ней глубокую зелень древнего леса, с деревьями небывалой высоты, такими же, что так воодушевляли Гора.
Ступив на густой мох, я проверил его на действительность и не найдя никаких иллюзий или прикрытых им сложных декораций, ступил в лес. Оглянувшись, я заметил, как отпущенная мною простыня истаяла в ничто, чем собственно и являлась, ширмой отвлекающей от главного, любого опытного сновидца, но не шамана. Со мной такие фокусы уже не проходят, как бы старательно паутина реальности, не пыталась расставить свои сложные, хитрые и правдоподобные ловушки, в кои я уже не попадаюсь. А ведь было время, когда пройти сквозь них, становилось великой, сложной, непосильной задачей и приходилось проходить глубочайшие тоннели, лабиринты, рукава переплетений, пытающихся тебя запутать, завести и увести в никуда, чтобы твоё время истекло, энергия закончилась и ты, остался с фальшивым ничем. Подобно нерадивому туристу, приехавшему из далёкого края, вместо впечатлений в душе, лишь с забитым животом местной кухни, с дешёвыми сувенирами на руках и пустотой внутри.
КерукЭде меня тщательнейшим образом натаскал в своё время. Часто устраивая мне самые сложные испытания, подчас сам об этом не догадываясь. Прося принести из Нави то, чего не существует в принципе во вселенной, но существующее в его весёлом, ни поддающемуся никаким разумным объяснения воображении. В то время, как мне приходилось перелопачивать и разбирать по камушку, буквально целые города прежде, чем очередной ложный след искомого предмета, ускользал от меня в другой пузырь, а материя Нави сходилась при мне на глазах, и приходилось сигать за ней следом, рискуя быть разрезанными ей или подвергнуть себя опасности быть вросшим в неё навеки.
Ведь один раз и произошло подобное, так что даже ХайСыл пришлось неделю искать меня, чтобы затем разрезать огненным мечом материю Нави и извлекать меня из вечного плена, в то время, как у меня было недостаточно собственного опыта, чтобы выпутаться из неё в самостоятельном порядке или на худой конец заговорить её по отцу и матери, чтобы она выпустила меня из своих цепких объятий, шокированная, моей показной для неё интеллигентностью.
Сколько бы я не сверкал глазами, не хлопал руками и не бросался запасом камушков в кармане, ничто не давало слабины или сбоя. Были трещины, конечно. Куда без них то. Особенно по началу, когда я только с осмотрительностью зайца, проверял каждый шорох и предмет на пути, не рискуя ввязывать в безупречную картинку леса, чтобы в ней потом надолго увязнуть и искать пути к отступлению, побегу или решению принять «бой». Трещины расползались буквально под травой, в листве плотных кустов, но только не стволах деревьев. Некоторые даже, расхлопывались прямо из воздуха, а оттуда зрилась светящаяся субстанция. Иногда и зловеще чёрная, поглощающая свет. Словно проверяя меня, прощупывая, сканируя, как самая совершенная, но не имеющая аналогов ни в одном из миров система безопасности. Устраивая проверку на вшивость, без спроса разрешения и желания.
Одна трещина, расползшаяся прямо перед носом, хотела меня в себя втянуть и будь я помоложе, да поглупее, то воспринял бы её затягивающую силу всерьёз. Волосы и одежда уже почти втянулись в неё. Вместо того, чтобы пытаться рвать ногтями землю, в поисках того, за чтобы схватиться, я смело двинулся на неё. Отодвигая её рукой в сторону, словно то была не зияющая чернотой дыра, а облачно досадливо повисшее перед носом или докучливая ветка, не дающая прохода. Вместе с её исчезновением, пропали и остальные недоверчивые ужимки материи, других тоннелей во вселенные и миры, словно понявшие, что мне до них и их игр со мной, совершенно никакого дела и вообще, я здесь по делу посерьёзнее, чем их забавы. Да, когда третий десяток вырисовывается густыми рунами бороды на лице, все эти вещи, становятся сами по себе играми, в которые хочется играть, только время от времени в дни и ночи, великой вселенской скуки. В остальном не до них.
