Борис Васильевич задумался.

— Чего ж я тебе сказать то должен был???

Походив важной птицей по подоконнику, он спустился на пол уже босыми ногами. Но при том был одет по какой-то старинной и дико забавной моде.

— А как вы в птицу превращаетесь? — пристала к нему любопытная девочка, окончательно выбив из головы мужчины мысли о важной теме разговора, и собственно цели посещения.

— В птицу? Не знаю. Само выходит, — ответил он.

— А почему сразу в одежде, когда человеком становитесь?

— Голышом холодно летать, знаешь ли. — Выпалил на одном дыхании Борис Васильевич. — К тому же, владарь так пожелал — чтобы тебя не смущать.

Элишка опять задумалась. И чего бы это ей смущаться?

— Знаешь, была б ты птицей, непременно сорокой обратилась! Любопытна слишком! И трещишь без остановки. — Нахмурился воспитатель. — Что же мне надо было?..

— Сорока… — смаковала эту идею Элишка. — Крылышки бело-черные.

И ей идея очень понравилась. Она уже вообразила себя двуцветной птичкой.

Миленькое личико девочки просияло коварной улыбкой, которую задумчивый взрослый как-то и не заметил. А уж то, что ребенок прошмыгнул в двери, и побежал вверх по лестнице, на крышу — вообще пропустил мимо внимания, как событие. Зато Ора проявил ответственность взрослого и разумного существа. Он полетел следом, и всячески пытался остановить Элишку.

Но ее-то даже притормозить, не то, что вразумить не вышло! Несмотря на усилия ястреба, Элишка упорно поднималась по лестнице, игнорируя пернатый мешок, прицепившийся к подолу ее платья. А когда мешок одумался и решил пожаловаться на малявку владарю или тому же Борису Васильевичу, Элишка уже добежала до круглой дверки, ведущей на крышу, и толкнула ее.

Прохладный воздух слегка холодил. Ветерок был сильнее, чем казался. Но так ведь оно и лучше! С крыши открывался такой чудесный вид, что Ирий просто таки хотелось обнять и «потискать, как котенка» (как выразилась бы сама Элишка).

Преодолев расстояние до обрыва, маленькая еще не оперенная девочка остановилась у самого края и посмотрела вниз. Волны бились об стены замка, будто сетуя, что не могут проникнуть внутрь. Боялась ли девочка высоты? Вовсе нет. Она была совершенно бесстрашна и уверена, что крылья непременно вырастут, когда она прыгнет. Широко расставив ручки, девочка полетела вниз. Отдалась во власть ветра… Но у того явно не было настроения играть с детьми. Так что малышка неумолимо падала и падала. И возможно, разбилась бы об твердую воду…

Не успела она испугаться, как все же взмыла вверх… Как же она обрадовалась!

— Я лечу! — радостно прокричала она.

— Ну да, ну да! — пропел ехидно сбоку сокол.

И тут Элишка поняла, что своим полетом обязана вовсе не ветру, не появившимся крыльям, а большой черной птице, ухватившей ее когтями за платье. И птица та была очень недовольна. Возможно потому, что вес ребенка казался ей тяжелым…

— А как тебе прилетит по заднице, когда обратно в башню вернешься! — насмехался Бориска.

Так что наслаждаться полетом было некогда. До конца перемещений по воздуху она провисела кулем, пока ее не поставили на ноги в замке. Элишке оставалось лишь смириться и принять очередное наказание: помыть стены, полы в башне. «Что у нас там еще не помыто?» — задумалась Элишка.

Хотя… все эти наказания — по части Бориса Васильича — все его выдумки. Уж тот на слова не скупился! А как пугал! Хотя дальше запугиваний никогда не переходил черту. Впрочем, на сей раз, решение о воспитательных работах принимал сам владарь. Он ухватил девочку под локоть и поволок куда-то вниз, а остановившись у темного коридора на этаже, самом близком к воде, еще разок присмотрелся к девочке.

— А что там? — насторожилась она.

— А у нас там подвал! А в подвале темница, где мы держим мелких пакостников, воришек и грубиянок, ну и таких несносных детей, как ты. — Услужливо пояснил сокол.

— Ой! — пискнула Элишка разом причислив себя ко всем категориям подлежащим заключению в подземелье, и немилосердный владарь, подтолкнул ее идти дальше.

— Ха! Сидеть тебе в темнице, красна девица! — насмехался в след сокол.

Элишка не на шутку испугалась — а вдруг и впрямь — не увидит больше солнышка! Будет томиться в подвалах, в цепях, как раба какая. Сразу заупрямилась, чуть ли за каждый камешек не цеплялась, когда ее волоком тащили на погибель. Девочку вели почти на самое дно башни.

Когда перед ней распахнули тяжелые двери, она уже готовилась разреветься и упасть на колени, умоляя господина Квада не наказывать и не запирать ее здесь. И хорошей, прилежной быть обещала, и клялась угольки в руки не брать!

Владарь молча слушал, нахмурив брови. И терпеливо ждал, когда весь этот спектакль закончится, а слезы прекратят изливаться потоками.

— Это наша Элиша? — ласковый голос полной женщины, очень напоминал бабушку Радмилу, и мигом остановил истерику ребенка. Девочка сразу успокоилась, когда увидела еще одну «заточенную невольницу». И уж если здесь ее держали против воли, то что-то слишком вольно и славно ей тут было: в комнатке было достаточно мебели и места, света от распахнутого окна на втором этаже.

Девочка дернула курносым носиком и с интересом уставилась на незнакомку, потом на владаря. Тот подтолкнул девочку к женщине.

— Проходи, моя хорошая. — Позвала Элишку она, протягивая руки.

Темница оказалась не страшной: вдоль стен комнаты стояли ряды полочек, а на каждой полочке — гнездо с яичком, в центре же помещения располагались уютные кресла и стол, на котором томился блестящий самовар. Да и прежняя заключенная выглядела очень хорошо: в чистеньком сарафане, в кружевном переднике и чепце. Румяная, пухлая, улыбчивая. Ей явно тут нравилось.

Женщина взяла Элишку за руку, и усадила себе на колени, вытерла подолом белого фартука с кружевами непослушную слезинку с розовой щечки.

— Вы не несносный ребенок! — сообразила девочка, дав повод взрослым посмеяться.

Только владарь недобро покосился на сокола.

— Конечно, нет! Я присматриваю за этими малютками… Я — нянюшка Пелагея!

Пелагея кивнула на ряды выстроенных вдоль стен на полочках яиц. От них исходил слабый мягкий свет. Спрыгнув с колен Пелагеи, Элишка прошлась вдоль полок, остановилась около одного особо светящегося яйца и замерла, рассматривая его. Потрогала. А там внутри будто бы кто-то шевелился, ворочался, как во сне.

— Святые яйца? — поинтересовалась Элиша, припомнив, как часто их поминал Борис Васильевич, а теперь она видела их наяву, те самые, пресловутые.

Пелагея рассмеялась.

— Ох, Борис Васильевич! Не язык — помело! — приговаривала она.

Элишка протянула руку к другому яйцу. Оно было теплым, и спал в нем кто-то до боли знакомый.

— Не стоит, моя, славная. Они сейчас спят. И будут спать сладко и долго, пока не придет их время.

— А что там? — заметив движение внутри полупрозрачной скорлупы, поинтересовалась девочка.

— Там? Такие, как ты, любопытные детки. Они ждут своей очереди, чтобы вылупиться, и спуститься обратно на землю. — Терпеливо рассказывала Пелагея, а Элишка очень внимательно слушала, раскрыв рот и опасаясь пропустить хоть одно словечко. — Будешь мне помогать?

— А что надо делать? Высиживать яйца? Я видела, как курочка у бабушки делала…

— Нет! — смеялась добрая нянюшка. — Высиживать не надо. Просто, как владарь голубей приведет, лови каждого, да и усаживай на полочку в свободное гнездышко. Он в яичко превратится. Ну и следи, чтобы оно не разбилось, чтобы никто его сон не потревожил. Согласна?

Элишка часто-часто закивала.

Пелагея ей очень понравилась. А еще она никак не могла заставить себя уйти от одного из тех яиц — оно будто светилось ярче остальных, будто бы и тепла от него больше шло.

— Почему ты не дашь ей крылья? — не мог понять Борис Васильевич, преследуя в коридорах господина.

— Зачем? Это опасно для нее. — Отвечал ему повелитель.