— Элишка! — ласковый голос, и мягкое прикосновение к лицу, пробудили ее. Сквозь пелену сна, она разглядела мужчину, склоняющегося к ней через подоконник. Поймала его за руку, боясь отпустить… А вдруг улетит?

— Не уходи! Не бросай меня! — плакала и молила она.

— Я не собираюсь никуда уходить! По крайней мере, без тебя. — Пообещали ей. — Плохой сон приснился?

Элишка протерла глаза. Мужчина, столь нежный и близкий, оказался Ильей, а не владарем. И от осознания того сердце больно сжалось, а потом и вовсе провалилось во тьму.

— Я помогу тебе забыть о нем! — сказал Илья, сам не подозревая от чего собирается спасть несчастную. — Одевайся потеплее, проветримся.

Он отличался от того, каким был несколько часов назад на кухне. Улыбался, как прежде — ясно и тепло, обещая прогнать боль и пустоту, и забыть вовсе не о плохом сне, а о том, о чьем существовании даже не подозревал. И Элишка согласилась. Ей это было необходимо — забыть о боли и жить дальше, как то делают все нормальные люди…

Она скоро оделась, и выскользнула в окошко, прямо в широко распахнутые объятия Ильи. Он отпустил ее совсем не на долго, лишь, чтобы ставни и окошко затворить. А после, вновь взял за руку, и побежал, увлекая за собой, к воротам. Там уже скучали, переступая с копыта на копыто, две красивые, оседланные лошадки. Илья поднял Элишку, усадив в седло, и сам быстро взобрался на спину каурого скакуна.

— Поехали! — сказал он, ударив зверя по бокам.

А дальше… Пленительное ощущение полета, холод ветра и бесконечная дорога…

Заснеженные окрестности выглядели сказочно. Каждый кустик, каждое дерево вдоль сельской дороги, были щедро осыпаны серебром зимы, и поблескивали при свете круглой луны.

Всадники галопом промчались до села Вязьма. Эта короткая поездка принесла девушке настоящую радость, ведь нет ничего лучше свободы. Все осталось позади, и совершенно не хотелось возвращаться к прошлым печалям. C тех самых пор, как впервые села в седло, она полюбила конные поездки за схожесть с полетом, о котором так мечтала в Ирие. Вот только мысли о птичьем рае утяжеляли некий призрачный груз на сердце. Из-за него становилось трудно дышать. И потому Элишка сбавила ход, чтобы восстановить дыхание.

Приметив укрытый, словно одеялом, лес, кони перешли на легкий прогулочный шаг, позволив наездникам завести разговор.

— Не каждой женщине нравится конная прогулка. Да еще и ночью. — Заметил Илья. — Но ты другая. Расскажи мне о себе все. Я хочу узнать тебя. Что ты любишь? Что приносит тебе радость? Чем тебя порадовать? Мать сказала, что у тебя нет никого. Где ты жила все это время?

Элишка задумалась. Почему-то ей не захотелось рассказывать об Ирие, и о Кваде. Потому она обошлась такими словами:

— Мои родители умерли, когда я была маленькой. А меня забрал к себе мамин друг. Он ее очень любил и любит до сих пор, потому взял меня к себе в память о ней. Там все грустили о ней… А я… Я была не нужна. Так что однажды меня выгнали.

Эти слова порезали нежное сердце не только самой Элишки, но и Ильи, который не понимал, как можно было вот так запросто выгнать нежное создание. Он высек бы каждого, кто осмелился навредить белокурой девушке. От ярости он сжал в побелевших кулаках поводья.

Она остановила коня, быстро разобравшись как управлять четвероногим другом. Лес кончился. Впереди, где-то далеко на горизонте, виднелся город с высокими каменными домами и припорошенными крышами. От него исходил свет, словно среди этих домиков прикорнуло солнышко, и через пару часов поднимется, чтобы осветить небосвод.

— Нам надо разворачиваться, — осознал Илья, подсчитав, что рассвет и впрямь не за горами. И к тому моменту, следовало бы вернуться домой, причем сделать это до того, как слуги проснутся.

— Может поедем дальше? — с надеждой спросила Элишка.

— Не хочешь туда? — догадался Илья, кивнув в сторону дороги к имению. — Понимаю. Матушка встретила сурово. Настасья Алексеевна… неприветливые слуги… — Перечислял он, а Элишка добавила бы в список собственные кошмары, но промолчала. — Потерпи немного. Матери придется принять тебя. Слуги будут в ноги кланятся. А Настасья… — Он не договорил, опустил взгляд на собственные руки, и сцепил челюсти так, что мышци на скулах подрагивали. Через секунду он отвлекся от собственных тяжелых дум, спрыгнул на землю, и спустил Элишку, чтобы идти дальше держа ее за руку. Они вели посторонние разговоры, смотрели себе под ноги… И чем ближе становилось поместье, тем замедляла шаг девушка. Так что вскоре мужчине пришлось вернуть ее в седло и гнать лошадок до самого дома.

Увы, как бы ни хотелось Илье поспеть до пробуждения дворовых и прочих, но несколько слуг их приметили, и не забыли донести о том Софье Илларионовне… Так что на следующий день у Элишки стало вдвое больше обязанностей.

Настасья Алексеевна сверлила свирепым взглядом свою невольную няньку, даже не замечая, что злость сия прибавляет ей сил и здоровья. К примеру, появилась мощь в руках, чтобы вот так запросто дотянуться до стакана на столе и демонстративно его уронить на пол. Стакан вдребезги, нянька — за веник и тряпку.

— Чтоб ты поранилась и кровью истекла! — пожелала Настасья Алексеевна.

Элишка и поранилась. Палец к губам приложила, и ничего не ответила хозяйке. Но следующий стакан принесла покрепче — он упорно не хотел биться при столкновении с полом. Зато в полу едва ли ямка не образовалась.

— Давайте-ка, Настасья Алексевна, сядем! — заботливо подсела к ней девушка, отбросив веник с савком, и крепко обняв за плечи, как дитя, попробовала усадить. Больная не теряла времени даром, и плюнула сопернице в золотые волосы… Элишка скривилась. Подавив желание найти кляп для подопечной, потому отыскала для себя косынку и спрятала локоны.

— Вы б еще кусались, как лошадь дурная! — посоветовала девушка, и глаза Настасьи Алексеевны кровью налились, а рот раскрылся… Дальше звучали традиционные вой, ругань… К которым Элишка быстро привыкла, и обращала на них внимание не больше, чем на докучливую муху в свинарнике, куда частенько приходилось ходить, кормя поросят по приказу Софьи Илларионовны. Впрочем, после стирки белья, чистки картошки и выгребания печной золы, уборки в комнате хозяйки, ее сынишки, Элишка от усталости мало на что обращала внимание.

— Что стряслось? — ворвался в комнату Илья, и тоже много чего выслушал. С тем, что он изменник, сукин сын и предатель, спорить не стал. Покивал головой, со всем соглашаясь, и присел на край постели, приобняв супругу.

— Элишка помогает тебе и делает все, чтобы ты поправилась. Зачем ты так с ней? — приговаривал он, а сам то и дело посматривал с нежностью на девушку, которая отвернулась ко всем спиной, снимая паутину в углах.

— А мне ее расцеловать прикажешь? — запротестовала, спихивая мужа с постели, Настасья. — Это уж ты без меня и сам сделаешь! Что так смотришь на меня? Или считаешь, будто я не знаю, чем вы вечером занимаетесь, уезжая на конях?

— К вашему сведению, — не выдержала Элишка. — Мы просто катаемся на лошадях и все! Вот вы выздоровеете, и вас с собой возьмем. А то совсем бока себе отлежали. — И притопнула. — Хватит валяться на подушках! А-ну, поднимайтесь!

— Да я тебя… — больная огяделась, выискивая тяжелый предмет, коим смогла бы прибить любовницу мужа.

— Все! Успокойтесь обе! Элишка, пойдем. — Увел ее Илья и притворил дверь. — Не вступай с ней в перепалки. Она больная женщина. Ей нужен покой…

— Я сейчас встану и упокою ее! — закричали за дверью.

— Жду с нетерпением, когда вы от постели оторветесь! — выкрикнула в ответ Элишка.

— Да что ж тут творится? — вышла в коридор Софья Илларионовна, привлеченная шумом. — До коли в нашем доме этот балаган будет продолжаться? Илья, вернись к работе, дружочек. А ты, — она смерила взглядом девушку, да таким, что ничего хорошего ожидать от истинной хозяйки дома не следовало. — Пойди ко мне. Поговорим.