— Надо, что-нибудь белое! — осматривалась она.

Попытка порисовать на зеленых широких листьях лопуха не привела к желаемому результату. На камнях получалось краше. К примеру, лягушка вышла получилась натуральная… Цапля чуть себе клюв не сломала, когда пыталась поддеть примеченный «завтрак», прикорнувший на камне.

Аисты явились на столь редкое событие — аудиенцию у владаря — всем семейством: родители прихватили с собой все свои три яйца. Будущие птенцы были предъявлены хозяину Ирия, то есть, поставлены прямо на стол.

Борис Васильевич, вновь в облике человека, встал позади хозяйского кресла, принял, самую что ни на есть, серьезную маску лица, и кривил губы, покусывая, когда очень хотелось рассмеяться.

— Вот! Разберитесь! — выпалил папа-аист, подтолкнув корзину поближе к владарю. Тот с интересом заглянул… Чего он только ни ожидал увидеть: и огромных червяков, и пятнистых яиц, и чужих яиц (хоть бы совиных), даже дохлых мышей. Но яйца с глазами видел впервые.

— Могу представить, как он прилетает в гнездо, а оттуда на него таращатся эти! — все же хохотнул Бориска, и прежде, чем владарь признался бы, мол, не знает, что тут даже поделать (кроме как просто помыть скорлупу, ну и отлупить одну проказину), обратился к аистам: — А не надо, дорогие мои, оставлять яйца там, где любой дура… то есть ребенок достать может!

— Это где это? — возмутился аист. — На самой верхушке дерева?

— Ну, значит, дерево выбирайте повыше! — нашелся сокол.

Мужчины бы устроили веселенькое препирательство, измерили бы то самое дерево, на котором обитало семейство, если бы не вмешалась мама-аист.

— Вы уж объясните ей, — заговорила женщина. — Что так баловаться нельзя. Вы же сами знаете, как долго все мы ждали птенцов.

— Обязательно. Поговорю! — пообещал владарь.

Хотя их воспитательный диалог с Элишкой сложно было назвать успешным, да и долгим. Владарь явился в комнату с таким зверским видом, что девочке захотелось спрятаться под кровать. Она бы отделалась одним строгим взглядом, да только настроение господину подпортил второй ходатай — цапля с побитым клювом. В результате, Квад отобрал угольки, сказав: «Никогда больше! Не смей!». Да с таким рокотом звучали слова те, что даже гром во внезапно накативших тучах, и то тише шумел.

Владарь ушел.

Девочка проревела сутки. И небо вторило ей, щедро поливая Ирий дождем.

— Не отдаст он тебе больше твои палки-рисовалки! — припечатал откровением сокол, заглянув на вразумительную беседу. — А нечего по окрестностям шастать и народ пугать! В чем птицы виноваты???

Борис Васильевич уже подошел к завершению монолога о вреде рисования.

— И вообще, извиниться надо пойти: перед цаплей, перед аистами. Кладку трогать у нас нельзя!

— Святые яйца? — утирая слезы и сопли, Элишка припомнила любимое высказывание воспитателя.

— Да! У нас они священней некуда! Пол века, а то и больше, новых птенцов не было. А тут такое счастье привалило!.. И ты со своими художествами. Да аист чуть заикой не стал!

— Извините! — вновь разревелась девочка.

— Не у меня, дуреха! — брезгливо отшатнулся сокол, и торопясь скорее покинуть хнычущего ребенка, бросил наставление: — Посиди тут сама и подумай над своим поведением!

И Элишка долго думала. Плакала и думала.

И становилось ей так невыносимо стыдно, что еще задолго до рассвета она ушла из черной башни…

Ее звали Глашенькой. Шла она по лесу. Вышла засветло, пока другие в деревне не проснулись, чтобы в окутанном туманом, и таком привычном лесочке насобирать грибов для супа. Глаше очень хотелось кушать. Живот так и сводило от боли. Чтобы отвлечься хоть немножечко, девочка запела. У нее был удивительный тонкий голосок.

И вот она шла по тропинке, нагибалась то за одним грибочком, то за другим, да песенку пела. Как вдруг, обычный для здешних мест, туман разошелся, предоставив Глаше поглядеть на чудо: стоял напротив нее братец ее — Степка. Босоногий, улыбающийся, но такой бледный.

— Глашенька! — кричал он.

— Степка, — обрадовалась сестра, и бросилась к нему. — Как же ты?.. Жив! Прости меня, Степка!

Как же Глаша плакала, как ревела. А Степка, вроде и не понимал, отчего так мучится сестра его. Все успокаивал.

— Не волнуйся, Глаша. Я здесь пещерку нашел, а рядом поляна — сколько на ней ягод и грибов! Пойдем, покажу! — он взял сестренку за руку и повел за собой.

Туман обволакивал их, совсем укутав. Глаша наивно шла за братом, не подозревая, чем закончится короткий путь…

В Ирие второй день погода нагоняла тоску. Солнце лишь изредка выглядывало из-за тяжелых серых туч, чтобы приласкать смельчаков, высунувших нос или клюв на улицу из домов да гнезд.

В замке владаря, особенно в башне, стало холодно. Сам правитель, практически неуязвимый для ветров и сквозняков, передернул плечами, кутаясь в накидке из черных перьев. Он шел по лестнице, спускаясь вниз, и остановился перед дверью, за которой жило создание, сеющее хаос и неразбериху в его владениях. Прошел внутрь, ожидая увидеть то чудище еще спящим. Однако, ребенка в постели не было.

Посмотрев на угольки в собственной ладони, владарь Квад положил их на столик — еще один предмет мебели, появившийся благодаря местным умельцам. Взял один из листочков, вгляделся в черты весьма своеобразного портрета и узнал… По глазам, по их выражению узнал Аглаю. И внутри владаря разыгрался целый шторм, тут же усмиренный здравым разумом.

Вернувшись к себе и сев в кресло у окна, Квад не сразу понял, что тот листок, он так и держал в руках, принеся его с собой.

— В самом деле, что за напасть такая? Верните солнце, повелитель! Я знаю, вы можете! — не успев толком поздороваться, сокол начал разговор с требований. Он недовольно переминался с лапы на лапу, прохаживаясь по столу, и периодически струшивал прицепившиеся к перьям капли на бумаги и книги. — А что это у вас? Наше чудище запугивает очередным творческим порывом? Дайте-ка гляну… О! Наша маманя! А ничего — прогресс на лицо! Почти похожа. Глазами! Остальное смазалось, наверное, потому что забывает девка мамку-то!

— Вот, верни ей. — Попросил владарь, закрыв клюв соколу бумагой.

Обиженный подобным поведением помощник, не став спорить (да и не вышло бы — клюв то занят!), удалился. Вернулся же опять о чем-то досадуя:

— Дурная Аннутка! Ну, как можно шастать где-то с ребенком по такой погоде? Я вот бы сидел в тепле! Хотя, может я просто такой старый, что ничего не понимаю в подобной погоде?

Владарь не вслушивался, приказал только растопить камин (что случалось ой-как редко) и улетел в мир людской за новыми душами…

Маленькие светящиеся голубки прилетели в черную башню Ирия. И была в стайке той та самая девочка Глашенька, правда себя она уже не помнила. Да и зачем, когда тут ее уж точно никто не обидит, да и именем старым называть не будет.

Владарь опустился на ноги в своих покоях. Прошел к столу, уселся и задумчиво посмотрел на игривый огонь в камине.

— Поди, устали! — отозвался из полумрака комнаты Бориска. — Настоечки на шиповнике не отведаете?

Квад перевел взгляд на сокола, вечно пытавшегося накормить или напоить его чем-то.

— Заботливый! — заметил владарь.

— Сейчас схожу за настойкой, — пообещал Борис Васильевич, оборачиваясь человеком. У дверей в очередной раз посмотрел на окно и поежился. — Гроза будет! Вон какие тучи!

— Постой! — зачем-то остановил его Квад, задумавшись о грозе. — Вернулись ли Аннутка с Элишкой?

— Нет. Не приходили. Наверное, пережидают непогоду где-то…

Черные брови владаря вдруг сдвинулись к переносице.

— Отправь кого-нибудь за Аннуткой! Немедленно!

Пришлось Борису Васильевичу спускаться не только за настойкой, но и будить ласточку — Варвару. Она единственная вестницей оставалась при черном замке, тут и жила. Правда, работы ей толком не было.