Девчонку немилосердно мучил жар, по ночам посещали кошмары. И хотели того девки и прочая прислуга, или нет, а сидели над ней, обтирая, уговаривя отвар лечебный испить. Не спали денно и нощно… Дмитрий Ильич вопил во все свое мощное детское горлышко, требуя подать ему сию же минуту любимую няньку! А знахарка разводила руками, признавая бессилие, мол, девица хоть и молода, да только жить не хочет, потому и поправляться не собирается.

— Лихорадка эта зверская, — поясняла бабка. — А девка — нежная. Сожрет ее болячка. И сроку отведено на то — два дня!

— Да за что ж это все на мою голову? — упала в кресло подле постели больной Софья Илларионовна, бросив на девушку сердитый взгляд. — Невестка одной ногой на том свете, так и эта туда же решила… Что ж с Илюшенькой будет?

Ей как раз пришло письмо от сына, где он интересовался домашними делами и состоянием своей любовницы. Как на грех, матушка отписалась, дескать, все отлично, живем счастливо: не ссоримся, вышиваем, хозяйством опекаемся. А тут… словно накаркал кто. Впрочем, она безошибочно угадала чьи козни привели Элишку в подвал, и почему уж два дня туда больше никто не ходил.

— Настасья Алексеевна, голубушка, — ласково говорила с ней Софья Илларионовна, поглаживая по головушке. — Как здоровьице ваше?

— Отлично, матушка, — с невинным видом отвечала невестка. — Чувствую, скоро поправлюсь. Спится хорошо. Слабость отступает.

— Хорошо. Вот только, если вы, милая моя, — Анастасия Алекссевна почувствовала, как тонкие пальцы свекрови впиваются в волосы, засталяя откинуть голову назад, — еще хоть раз позволите себе подобную выходку, то отправитесь вслед за этой девчонкой раньше отведенного вам срока! Уяснили? В моем доме, без моего ведома, никто не смеет наказывать кого бы то нибыло! Все ли вам понятно? — больно дернув невестку за волосы, поинтересовалась матушка.

— Но она же… — заикнулась болезная, в слезы бросаясь.

— Ничего не хочу слышать! Пусть хоть сто любовниц заводит, а сын мой должен быть счастлив! Не моя вина в том, что ты такая слабая оказалась. — Выпалила безжалостная хозяйка. И поспешила к себе, на ходу отдавая приказания прислуге: — Если еще хоть одна душа выполнит приказ этой стервы, или заговорит с ней — получит плетей, а потом будет искать себе нового хозяина… если жив останется!

Дмитрий Ильич все кричал и кричал, призывая Элишку. Но она не слышала его. Она бродила в бреду в туманах сноведений, потерянная, с одним лишь именем на устах. Звала, окликала и плакала, потому что он, как и раньше, был глух к ее мольбам…

Измотанные слуги, уверенные в том, что любовница хозяина не жилец на этом свете, с чистой совестью отправились спать, оставив девчонку в одиночестве, в темноте.

Потому в эту ночь никто не заметил, как окошко в комнате Элишки распахнулось настежь, пропуская не только холодный, уже пахнущий весной ветер, но и черную тень, заполнившую все пространство помещения, потушившую единственную свечу на столе. Тень приобрела очертания мужчины в высокой черной короне. Он сел у постели, склоняясь над больной, положил руку ей на лоб, и прикрыл глаза. Он стоял так долго. Пока жар не отпустил свою жертву. Девушка дышала ровно и спокойно, погружаясь в здоровый сон. Мужчина в черном тяжко вздохнул, еще какое-то время посидел рядом с больной, поглаживая ее искусанные крысами пальчики. Задумчиво рассматривал их, бережно, нежно поглаживал… С пересохших, потрескавшихся губ девушки вдруг сорвалось: «Квад!» — словно она почувствовала его, безошибочно угадала повелителя птиц…

— Спи спокойно, бескрылая. — Прошептал он, и на рассвете покинул мир людей, не дожидаясь предупреждения петухов о восходе солнца.

Софья Илларионовна встала с постели, предварительно позвонив в колокольчик. В доме было на удивление тихо. И женщине даже не сразу поверилось в столь удивительное умиротворение.

Девки тут же оказались рядом, подали таз с водой, чтобы хозяйка смогла умыться, вычесали длинные локоны, уложили в прическу и подали платье.

— Как там наша больная? Жива? — осведомилась она, еще вчера продумав, как объяснит смерть девчонки сыну.

— Жар спал. — Оповестили ее, и хозяйка решила проведать несчастную лично. Вошла в комнату величаво… Да только пустую кровать и застала. Бросила непонимающий взгляд на служанок, те головы в плечи вжали, сами не понимая, как упустили…

— Найти! — рявкнула Софья Илларионовна.

Да искать особо не пришлось. Девушка не пряталась… Хозяйка нашла ее по голосу — дивная нежная песня, которая уже стала привычной в этой доме, звучала в детской. И хозяйка остановилась у порога комнатки на втором этаже, тихонько приоткрыв дверь, чтобы убедиться: девушка, едва только встав на ноги, пришла к ребенку. Она пела для него, сидя на полу, у колыбели. А малыш внимательно слушал ее, опираясь на перильца, и улыбался от счастья.

— И что ж в тебе только находят наши мужчины? — хмыкнула Софья Илларионовна, но спустя секунду улыбнулась с облегчением. — Приворожила, что ль?

Признаться, на нее саму голос этой девчонки производил довольно странный эффект. Успокаивал, подчинял. Только по этой причине Софья Илларионовна, давно отвыкшая подчиняться, и злилась. Но сегодня она простила этой странной девчонке все. Ведь все складывалось лучше некуда: ребенок остался при няне и больше не тревожит никого криками, сын — при драгоценной любовнице, а сама Софья Илларионовна…ей не придется оправдываться перед сыном.

Она передвигалась по кухне, с веником и савком, как и прежде собирая мусор. Не обращая внимания на тычки и оскорбления… будто бы случайные. Это не так тревожило ее, как подозрительно внимательные взгляды и тишина. Все были увлеченно сосредоточены на передвижении Элишки.

Казалось, все занимались своими делами: повариха готовила обед, поварята метались по кухне, норовя утощить хоть что-то вкусненькое, за что не получат оплеуху, уставшие после работы мужики, наскоро перекусывали борщом, сидя за столом около окна. Лишь один сегодня будто и не планировал уходить с кухни — Ванька-конюх. Он не сводил глаз с Элишки, пожирая взглядом. И все тайком посмеивались, наблюдая то за ним, то за ней, будто знали что-то и предвкушали.

— Тут еще грязь осталась. Смотри. — Указал Ванька на горстку луковой шелухи у своих ног.

Сердце Элишки ушло в пятки, как только она подумала о том, что надо сделать шаг в его сторону. Кожей почувствовала всеобщее напряжение. Нож перестал стучать по деревянной дощечке, ложки — скребсти по мискам, а кот — мяукать, требуя кусочек мяса. Элишка сделала два, три, четыре шага к Ваньке, медленно, с опаской наклонилась, готовая отпрыгнуть в любую минуту… Но ее быстро и ловко схватили за волосы на затылке, заставив сесть на колени и поднять голову на уровне пояса мужчины.

— Не пискнула даже. Видать, привычна! — хохтнул Ванька. — И главное, вровень так стоит! Будто для того и создана!

Мужики у окна не сдержались от смешка. А Ванька ткнул девчонку себе в пояс. Элишка взметнула вверх руку, в которой сжимала веник и угодила им в лицо мужчины. Неожидавший такого поворота событий, конюх разжал хватку, что позволило девушке вырваться. Правда, ей это стоило клока волос. Она быстро отползла подальше.

— Су… — высказался Ванька, отплевывая попавшие в рот клочья мусора и кошачьей шерсти. — Только под хозяев стелишься?

— Не мил ты ей, Ванечка, — повариха усмехнулась и вернулась к прежнему занятию, нарезая тонкими ломтиками мясо.

— Еще бы! Ты ж не барин! С холопами, вроде нас, она не водится! — кивал старик Феня, зачерпывая ложкой густой, наваристый борщ.

Элишке очень захотелось закричать, выругаться, перебить всю посуду на кухне, высказать этим негодяям все, что накипело в ее душе. Но трезво рассудив, что завтра ей вновь придется находиться среди этих людей, ужаснулась и прикусила язык. Бросила веник и савок, мысленно послав всех подальше, и развернувшись на пятках, быстро побежала прочь. Преодолев гостиную, взлетев по лестнице, словно за ней погоня, она прошмыгнула в комнату Анастасии Алексеевны, куда по велению Софьи Иллариононы никто из слуг более не имел права входить. Захлопнула дверь и сползла по стене, сев на пол, обхватила колени руками. Чуть не расплакалась…