— Михаил Андреевич! Не прячьтесь, я вас заметил. Здравствуйте!

Так и есть, опять Алексей Гаврилович! Пискунов в замешательстве стал бормотать, что безмерно удивлен, приложенный к губам палец его остановил, призывая говорить тихо.

— Не удивляйтесь! Я здесь работаю. По совместительству. Надзираю! — добавил с важностью.

— Надзираете за манекенами? Но ведь это же…

— Ну не только. — От дальнейших объяснений уклонился, видимо, тема была секретная, не подлежала огласке.

«Магазин омикрофонен, осторожничает!» — догадался Пискунов. А тот скользнул за портьеру и схватил нетерпеливо за руки.

— Ну, как вы насчет меня решили? Разговор на пляже, помните? Положительно?

Вот уж совсем некстати. Пискунов нахмурился, соображая, как бы тактичнее отказать, чтобы не обидеть.

— Боюсь, не получится, — отверг он с натянутой усмешкой. — Слишком уж банальная история.

— Есть другая кандидатура? Кто он? — Знакомый вонзился оком, сквозь розовую улыбочку проглянуло что-то жесткое, требовательное. Ждал.

— Да не в том дело. Ну отрезали вы клиенту голову, и что? Где тут проблема, конфликт? Кто с кем борется?

— Позвольте, позвольте, мой дорогой, — перебил Алексей Гаврилович. — Вы ведь меня даже не дослушали, а уже отвергаете с порога. Я же не все сказал. Что далыне-то было не сказал. И вообще…

— И не обязательно вовсе. Я и так знаю.

— Бог мой, да откуда?

— Ну хорошо, — Пискунов сосредоточился. — Тогда слушайте. С отрезанной головой, как говорится, все ясно. А дальше происходит следующее. В тот самый момент, когда опомнились, ощутили весь ужас положения и нужно было как-то уничтожить следы, не дай Бог, кто-нибудь… В этот самый момент перед парикмахерской останавливается великолепная машина черного цвета и требовательно клаксо-нит: ду-ду-ду… — Алексей Гаврилович, как эхо, чисто машинально тоже изобразил губами звук автомобильной сирены — подтвердил. А Пискунов продолжал: — Вы заметались в страхе. Открывать? Не открывать? Но как не открыть, когда уже раздается стук в дверь, настойчивый, властный. Единственное, что можно сделать, это набросить простынку на кресло с сидящим трупом, а голову спрятать в корзинку для мусора и накрыть газетой, что вы быстренько и делаете, причем, как мне кажется, газета была не центральная, а местная…

— Центральная, — вздохнул Алексей Гаврилович, слушавший с большим вниманием и все возрастающим удивлением, но уважительно. — Газета «Труд».

— А дальше так. Вытираете платком руки и суете платок в карман. Дверь открываете… Важный клиент садится в кресло, и вы начинаете его обслуживать. Ноги подкашиваются, бледны, как полотно, но специалист вы отменный и несмотря ни на что постригли, побрили по высшему классу. Клиент остался весьма доволен. Вот он достает кошелек, отсчитывает деньги и оглядывается… А на белом-то уже красное пятно величиной с тарелку… Жуткий момент! Подходит к креслу и простыню откидывает. Смотрит. Находит взглядом корзинку, газету приподнимает двумя пальцами и говорит такую фразу: «Побрили хорошо, но немного перестарались…» Тут у вас чуть ли не обморок, схватились за что-то и опрокинули флакон с цветочным одеколоном.

— Это был одеколон «Шипр», — уточнил Алексей Гаврилович, он был потрясен.

— Ну возможно, не спорю. А клиент продолжает: «Садитесь в машину, поедете с нами. Вы нам подходите!» Ну и так далее. Могу лишь добавить, что это было еще тогда, когда… Отсюда и пошла удача.

— Поразительно! — Алексей Гаврилович морщил узенький лобик как бы в тщетной попытке разгадать фокус. — Невероятно! Именно так — отсюда и пошла удача. Значит, не подхожу?

— Да главное-то даже не в этом! — Пискунов наседал. — Тут вопрос принципиальный. Преступник должен быть изобличен и наказан, таков закон жанра. Да вы и сами говорили, помните, в ресторане? А с вами, похоже, ничего подобного не случилось, никаких следов от наручников. Наоборот, преуспеваете!

— Преуспеваю! — согласился Алексей Гаврилович. — В каком-то смысле. — Он в досаде крутанулся на каблуке, видно, забыл, где находится. — А насчет того, кто с кем борется… Вот это и самое главное. — И сам себя перебил: — А если я вам еще кое-что о себе?.. Голова — это, между нами говоря, чепуха, мелочь.

Пискунова же опять напрочь выбило из седла, ибо в ответ на эти слова один из манекенов чуть усмехнулся. Алексей Гаврилович заметил и пояснил:

— Не обращайте внимания, мой напарник.

Тут его прямо-таки в жар бросило, потому что манекены сочувственно заулыбались, как бы понимая, что положение у него затруднительное. На подгибающихся ногах да скорее — к выходу. И как приударит бежать. А вслед ему кричат:

— Михаил Андреевич! Да подождите же, все вместе… Мы вас сейчас догоним…

Летел напропалую, вопреки правилам движения, чуть не угодил под колеса, кто-то бешено ругался. Расталкивая прохожих, нырнул в один переулок, затем в другой, чтобы запутать следы, а когда оглянулся, то увидел Алексея Гавриловича. Тот бежал с согнутыми локотками, высоко поднимая коленки, шажками маленькими, но быстро. И не один бежал, а вместе с манекенами, они двигались кучкой, немного приотстав. Видимо, субординацию соблюдали. Было также несколько женских манекенов. На одинаково кукольных личиках одинаково искусственные улыбки. Ничего угрожающего, а Пискунов был весь в холодном поту, чувствовал, вот-вот рухнет замертво.

— Михаил Андреевич, куда вы так торопитесь? — раздавалось сзади. — Вы мне подарили прекрасные окуляры, чистейший антиквар! Навеки вместе…

Тогда он приналег, перемахнул через каменную ограду и очутился на какой-то служебной площади с довольно густой зеленью и коротко подстриженным кустарником вдоль всей ограды. Маленькое приземистое здание как бы приглашало своей прохладой, и он нырнул в полумрак после яркого солнца. Обычный лечебный зал: люди лежали, едва прикрытые простынками, под сильным электрическим светом, принимали, видимо, процедуры. Он бросился на один из свободных столов и накинул на себя простынку, с головой укрылся. Успел увидеть: Алексей Гаврилович тоже заскочил, покрутился и, по всей видимости, решил, что потерял след. Исчез. Пискунов перевел дух и выглянул из-под простынки. Рядом с ним лежит женщина, он ее не заметил сначала. Довольно молодая и совершенно голая, не стесняется, только личико ладошкой заслонила. В глубине суетился кто-то в белом. Миша повернулся в другую сторону — там был мужчина, но довольно странного вида: заботливо придерживает голову руками, но она у него не там, где надо, а зажата между колен, как бы смотрят друг на друга с некоторым недоумением — голова и шея. Теперь он разглядел и обитые цинком столы и уже смутно, проваливаясь в трясину обморока, услышал молодые голоса. Его стайкой окружили студенты.

— Василий Павлович, Василий Павлович! Посмотрите! А почему покойник одетый? — Это Маша, как всегда, настырно влезла со своим вопросом. Руководитель практики крикнул куда-то в глубину:

— Слава! Помоги девочкам…

Из темного угла нехотя выполз развалистый малый лет под тридцать. Спутанные волосы, как мочалка, мешковатое лицо с прилипшим окурком вместо соски: прижился тут возле спирта. Одет, однако, по форме: черного цвета халат с засученными рукавами, фартук из клеенки. Пискунов остался в чем мать родила. Студентки, стесняясь, отводили глазки. Ассистент объяснял:

— Тема нашего занятия — устройство кишечника. Маша, берите скальпель. Делаем продольный разрез брюшины сверху вниз сильным движением. Постарайтесь не повредить внутренние органы.

А Маша, существо неуемное, опять влезает, отвлекает от дела:

— Василий Павлович, Василий Павлович! Посмотрите! Покойник живой… Нет, правда, дышит!

— Сейчас перестанет. Берите скальпель! И сколько раз вам объяснять: здесь не покойник, а труп, понимаете? Учитесь медицинской терминологии! — Тут Пискунов чуть пошевелился. — Да придержите его, черт возьми! взорвался ассистент. — Труп какой-то недоделанный! Привозят черт знает что!

— А может его головой в формалин? — присоветовал Славик, но вяло, без энтузиазма: тащить опять, возиться…