По парку гуляли мамы с детьми, собаководы, спортсмены пробегали круг за кругом. Рома всматривался в лица людей и представлял, как бы они отреагировали, если бы узнали, что в их парк пришел преступник. Смерть Егора висела на его шее тяжелым камнем, и как бы Лисов ни отмахивался от мыслей об однокласснике, они все равно проникали в голову; давили на совесть.

Впервые он загремел в участок за украденную пачку жвачки. Станислав, тогда еще не такой толстый, довел его до слез. Рома сидел на шатающемся стуле и ревел, поджав губы. Его спрашивали, почему он так плохо себя повел, почему позарился на чужое? Потом прибежала мама, наорала на полицейского и увела сына домой за руку. Ему было шесть лет, мама ни о чем его не спрашивала, а папа тогда уже ушел из семьи. Никому даже в голову не пришло, что Рома забыл выложить жвачку из кармана на ленту, и случайно забрал ее, не заплатив.

Дождавшись, пока бабушка с дедом уйдут в магазин, Рома вышел из квартиры. Он шел в полицейский участок, прокручивая в голове речь.

«Не я это был. Да не было в меня в тот день на крыше, ну! Нельзя меня подозревать только из-за записки. Я тоже много че на клочке бумаги написать могу!» – Рома перебежал дорогу на желтый, остановился перед участком и глубоко вдохнул.

Набравшись храбрости, он зашел внутрь. У кофейного автомата стоял Станислав.

– Лисов, ты чего здесь забыл? – он вскинул брови, помешивая одноразовой ложкой темную терпкую массу.

– Поговорить пришел.

– И о чем же?

– Да про Полоскова, о чем ж еще?

Станислав вытащил ложку, облизал ее и выкинул в мусорное ведро. Он повернулся и лениво махнул пухлой рукой.

– Пойдем, провожу тебя к Феде. Он сейчас как раз должен освободиться, – они петляли по узким коридорам. Роме приходилось пригибаться, чтобы не стукнуться о низкий потолок. Летняя жара наверху ощущалась в десять раз сильнее, и к концу пути его лицо покраснело и покрылось потом, а волосы прилипли к голове.

– Подожди тут пару минут, я проверю, – сказал Станислав.

Рома сел на стул, провел руками по лицу волосам и волосам, закурчавившимся от влаги. Рядом кто-то хихикал. Он не заметил блондинку с вьющимися волосами. Она уткнулась в айфон и смотрела видео в белых беспроводных наушниках, торчащими из уха, как запятые из предложения.

«Вряд ли она когда-нить нарушала закон», – подумал Лисов.

– Идем, – позвал Станислав. Размяв шею, Рома зашел в кабинет.

Федор разговаривал по телефону, стиснув зубы:

– Очень надеюсь, что вы не будете сливать прессе какие-либо детали без нашего ведома. В противном случае я вас засужу, – он быстро положил трубку, едва не смахнув стационарный телефон на пол. Подняв злой взгляд, он нахмурился пуще прежнего. – А ты чего здесь забыл?

– Не виноват я.

– Доказать можешь? – Федор усмехнулся, разгладив кончики усов указательным и большим пальцами.

– Вы мне скажите, – Рома уперся кулаками в стол и смотрел на полицейского сверху вниз. – Дядя Федя, я-то уж права свои знаю, не такой тупой, как вы думаете. У нас, может, не все почитывают конституцию, но про презумпцию невиновности каждый слышал.

Федор со Станиславом переглянулись. Вдохнув свободнее, Лисов сел на край стола и расслабился. В этом кабинете он проводил много времени, пока ждал маму. Его всегда отпускали, но задерживали при малейшем подозрении в хулиганстве. Со временем это переросло в предвзятое отношение со стороны полицейских. Несмотря на это, его маме всегда удавалось убеждать их не ставить сына на учет в ПДН. Но одно дело, когда тебя обвиняют, например, в нанесении граффити в неположенном месте, и совсем другое, когда предъявляют статью 110 УК РФ2.

– В записке Полоскова указан ты, – Федор ткнул пальцем в Рому. Тот пожал плечами. – Что, нечего сказать? Даже оправдываться не будешь?

– А чего мне оправдываться? Я ж не делал ничего. И кстати это ваш косяк, господа полицейские. Подозреваемый так-то себе срок выпрашивать не должен. Мое дело спокойно жить дальше, а ваше – доказать мою причастность. Только вот не выйдет у вас ни шиша, потому что я никакого отношения не имею к этому.

– Не дерзи! – Федор треснул кулаком по столу, побагровев.

– Тише, Федя. Там дочка твоя в коридоре сидит, – предупредил Станислав, допивая кофе.

Рома с усмешкой дожидался, пока лицо полицейского приобретет нормальный оттенок. Федору понадобилось немало времени, чтобы обуздать свой гнев.

– Про презумпцию невиновности ты, конечно, прав, – процедил он. – Но как только я найду другие улики, ты у меня сядешь.

– Ну, когда доказательства соберете, тогда мож и перетрем, – с улыбкой ответил Лисов. – Только не будет их, улик. Потому что их не существует.

– Радуйся, пока можешь, – Федор вдруг расслабился. Заметив это, Рома напрягся. Они словно поменялись местами. Он даже привстал со стола и отошел. – Поговорим по душам на допросе, – полицейский облокотился на стол и посмотрел на Лисова исподлобья.

– Это мы еще посмотрим, – Рома повернулся к двери.

– Конечно. Только ты никуда не пойдешь, – Федор потряс в воздухе наручники. – Ты – главный подозреваемый. Так что либо ты пройдешь со мной сам, либо нам со Станиславом придется тебя скрутить. Выбор у тебя невелик, – Лисов стиснул кулаки. – И да, прежде чем ты решишь, скажу еще кое-что: я сейчас позвоню тебе домой. Без родственников мы тебя допросить не можем, так что не делай глупостей. С нами лучше сотрудничать.

– Я-то знаю, что не виноват ни в чем, – сухо ответил Рома. В горле у него пересохло, колени задрожали. Он надеялся, что полицейские не заметили, как он струхнул.

– Тогда тебе всего лишь нужно ответить на наши вопросы и предоставить алиби. Мы его проверим и будет ясно, виноват ты или нет. Все просто как дважды два.

– Смотрите тока, чтоб у вас пять не получилось, – Лисов взглянул на наручники и покачал головой. – Сам пройду, куда скажете… уберите.

– Поскольку ты у нас главный подозреваемый, мы имеем право тебя задержать на двадцать четыре часа, – сказал Федор. – Стас, скажи Яне, чтоб шла домой. Не хочу, чтобы она видела Лисова.

– Хорошо, – Станислав вышел из кабинета и вернулся минуту спустя. – Она велела передать…

– Потом. Не при Лисове, – отрезал Федор, посмотрел на Рому и кивнул на дверь. – Иди.

Его провели в тесную комнату для допросов. Даже сидя на стуле он был ближе всех к потолку, и снова вспотел, но теперь не cтолько от жары, сколько от нервов.

– Жди здесь. Мы вернемся, когда приедут твои родственники, – Федор поставил на стол бутылку с водой и вышел.

В замке щелкнул ключ. Сердце Ромы сжалось. Он спешно открутил крышку и сделал два больших глотка, залив подбородок и футболку. Затем закрутил крышку и стал гонять бутылку между ладонями. Одежда прилипла к спине.

«Вот и все… В этот раз они точно на учет поставят меня», – с горечью он представил разочарование в глазах матери. Гнев деда и причитания бабушки он бы еще вынес, но боль матери заставляла страдать его самого.

Когда в комнату наконец зашел дед, Рома почти смирился со своей участью.

– Присаживайтесь, – сказал Федор.

Георгий Анатольевич сел рядом:

– Ты в порядке?

Рома вяло кивнул.

– Надеюсь, ты не допрашивал его без меня, Федя, – строго сказал дед.

– Я четко следую правилам, Георгий Анатолич, – ответил тот, и включил запись на диктофоне. – Перейдем к допросу. Мы записываем показания, – Федор пробежался взглядом по Лисовым. – Рома, расскажи, в каких отношениях ты был с Егором Полосковым?

– Да ни в каких. Не общались мы.

– Тогда как ты объяснишь его записку? Цитирую: «Во всем виноват Рома Лисов», – полицейский передал Лисову записку в запечатанном файле.

Рома раздраженно повел плечами.

– Он всегда странным был. Почем мне знать, че он в свою записку дурацкую вписал меня?