Теперь лицо его было каменным и непроницаемым…

И прапорщик, и подчиненные ныне покойному лейтенанту Сидорову дембеля от происшедшего были в шоке — бросив горящий костер и даже недопитый спирт, они помчались в гарнизон. Четыре километра, отделявшие бивак патруля от Февральска, военные преодолели за пятнадцать минут, и, когда добежали до КПП, от них валил густой пар, подозрительно отдававший перегаром.

Прапорщик, с вытаращенными от ужаса глазами, сразу же побежал докладывать о происшедшем ЧП в штаб части — в столь позднее время найти командира и начштаба стоило огромного труда.

Когда последний, застегивая на ходу ширинку, появился на крыльце, угреватый «кусок», бессмысленно таращясь на начальника, пробормотал:

— Товарищ майор, Сидорова съели!..

Товарищ майор, только что поднятый из чужой постели, а потому очень недовольный, естественно, посчитал фразу подчиненного пьяным бредом — об этом говорил безумный вид прапорщика и явственный запах алкоголя из его рта, который не мог не почуять даже сильно нетрезвый майор.

— Кто съел? — непонимающе заморгал майор. — Где съел? Вы съели? Младший по званию? Почему без моего разрешения? — Видимо, начальник штаба понял изречение не буквально, а переносно.

— Тигр, товарищ майор, — пробормотал безумный прапорщик, — лично и съел…

— Ты пьян, как свинья, прапорюга, — поморщился майор. — Что ты несешь, козел? Сгною на губе!..

— Я только чуть-чуть… Честное слово, чтобы согреться! — оправдывался прапорщик. — С солдатами… С Сидоровым… По пятьдесят граммов, и все.

Однако на сердитого майора это не произвело должного действия.

— Отпуск на расцвет таежной зимы перенесу! Квартиру до самой пенсии получать будешь! Да я… я из тебя прямо сейчас младшего прапорщика сделаю. — Угрожая, начштаба безуспешно пытался застегнуть ширинку, но безнадежно плюнул, попав при этом на сапог подчиненного.

Обладатель двух маленьких звезд на погонах от такого уничтожающего недоверия окончательно пришел в ужас.

— Да я… Да мы… Да у нас еще и бунт был…

— Что — тигр взбунтовался? — язвительно спросил майор. — Так вы же его съели на закуску, ты же сам докладывал, алконавт!

Несчастному прапорщику долго пришлось объяснять происшедшее — часа через полтора майор, немного протрезвев, наконец-то поверил в реальность его рассказа.

— Во бля, делов… — присвистнул он, — так Сидоров че — там так и лежит?.. Дежурный по части, — скомандовал майор, — подать к штабу мой "уазик"!..

А прапорщик, совершенно опустошенный, понуро отправился домой — теперь его могла спасти только полноценная доза спиртного…

Так уж получилось, что в тот злополучный вечер в гарнизонном медпункте дежурили две медсестры — Таня Дробязко и ее подруга Наташа Мирончук. В виду наступающих праздников дежурный врач-офицер третий день находился в безудержном запое — запасы спирта были почти что опустошены, и несчастный ходил по Февральску в поисках полноценной замены медицинского спирта — домашнего самогона.

Пациентов, к счастью, не было: подруги, скучая, обсуждали последние события.

— А как ты думаешь, — поинтересовалась Наташа, почему-то уверенная, что с зоны сбежали не банальные уголовники, а сексуальные маньяки, — они уже кого-нибудь изнасиловали?

Таня, занятая невеселыми мыслями о женихе, что-то ответила невпопад.

— Нет, наверное, все-таки изнасиловали, — мечтательно произнесла Мирончук. — Интересно, а когда насилуют, это больно? Или все-таки чуточку приятно? А, Тань, как ты считаешь?

В свои двадцать лет медсестра была девственницей — она хотела, чтобы это свидетельствовало об ее исключительных порядочности и целомудрии. Однако физиологическое присутствие девственной плевы ни в коем разе не мешало предаваться иному разврату: по мнению гарнизонных плейбоев, Наташа была непревзойденным специалистом в области анального секса и французского поцелуя.

— Ладно, — тяжело вздохнув, Таня посмотрела на часы, — через двадцать минут уходим.

— Домой?

— А то куда же. — Лицо Дробязко было очень озабоченным.

Наташа что-то очень бессвязно лепетала, перескакивая безо всякой связи с сексуальных маньяков на французское белье, недавно появившееся в военторге, с военторга — на косметику, купленную у китайского фарцовщика Ли Хуа, с Ли Хуа — на свежий порнографический журнал, всего только за позапрошлый год, недавно подаренный ей милицейским старшиной Петренко (украденный, кстати говоря, из вагончика того же китайца), с поселковой милиции — на последние моды от Кардена, виденные ей в том же журнале (глупая Наташа приняла за карденовский вечерний костюм набор эротического белья для лесбиянок), затем — на молодых офицеров, недавно сосланных в гарнизон из Хабаровска…

Дробязко кивала, поддакивала, чтобы не обидеть подругу, а сама мучительно размышляла: ее жестоко бросили, над ней насмеялись; было немного жаль жениха — такой мороз, такая темень, а он из-за каких-то непонятных принципов пошел один против маньяков-уголовников и тигра; жаль подругу за то, что она такая дура…

Но больше всего, конечно же, было жаль себя.

В это время дверь медпункта открылась, и на пороге появился высокий старший лейтенант — молодцеватые усики, запах одеколона «Шипр», густо нагуталиненные сапоги, новенькая скрипучая портупея и густой дембельский начес на парадной шинели — все выдавало в нем опытного гарнизонного сердцееда.

Таня, равнодушно посмотрев на вошедшего, отвернулась, а Наташа просияла:

— На что жалуетесь?

Старший лейтенант откашлялся в кулак.

— Да на жизнь…

— Как это?..

— Да вот, попал в эту дыру, девушек красивых мало… Ресторанов приличных нет, начальство — одни дебилы, тоска, душа болит.

— Как это красивых нет! — деланно возмутилась Мирончук. — А мы как же?

— Вот я и говорю… Вы — самые красивые девушки во всем Февральске, нет, даже во всем Хабаровском крае, да нет же, — офицер наморщил лоб и завершил обрадованно: — Во! На всем Дальнем Востоке!..

Продолжать сравнительную прогрессию не пришлось, потому как в военном училище географию не преподавали — только политическую.

Донжуан, пожирая Таню откровенным взглядом, подошел к ней и как бы невзначай взял ее руку — та отдернула кисть, будто бы прикоснувшись к раскаленному утюгу.

— А что вы такая дикая? — промурлыкал лейтенант. — Что — за ручку подержать нельзя?

Мирончук посмотрела на подругу так, как, наверное, смотрит понурый хабаровский бомж, опохмеляющийся по утрам просроченным денатуратом, на преуспевающего нового русского, покупающего к завтраку флакон «Абсолют-цитрона», — с неприкрытой завистью.

— А у нее муж, между прочим, бывший спецназовец из «Альфы», а еще он — мастер спорта по боксу и дзюдо, потомственный таежный охотник, хорошо стреляет из винчестера и к тому же очень ревнивый, — заговорщицки сообщила медсестра.

Видимо, тон Наташи не оставлял сомнений, что это именно так, и потому старлей, отойдя на несколько шагов, процедил зло:

— Сразу предупреждать надо, а не морочить людям голову…

Дальнейшие события разворачивались без участия страдающей невесты — к ее облегчению.

Сперва старший лейтенант, сняв щегольскую портупею и не по-уставному длинную шинель, осторожно подсел к Наташе. Затем подержал ее ручку. Затем осведомился, кто ее муж, а узнав, что такового нет, обрадовался. Затем сказал, что сегодня очень замерз. Затем благосклонно отнесся к предложению распить чуть-чуть разведенного спирта, чтобы немного согреться. Затем полез к Наташе под белый медицинский халатик. Затем поцеловал ее взасос. Затем, расстегивая ширинку, представился — звали его Васей, и Наташа нашла это имя редкостным и аристократичным.

— Таня, у нас тут бинты заканчиваются, может быть, посмотришь у сестры-хозяйки? — прерывисто дыша, предложила Мирончук.

"Ох, дура же она, дура, — подумала Дробязко, закрывая за собой дверь, — ведь все равно не женится…"