Конечно же, Михаил не был ментом, но, живя тут, в Февральске, где не менее трети мужского (и четверти женского) населения отсидело на зонах, немудрено знать такие вещи: о них в поселке наслышаны даже дошкольники.

Чалый был классическим, рафинированным блатным — даже совершеннолетие он наверняка встретил за решеткой, о чем говорила роза в колючке. Пять «командировок» — по количеству куполов на спине, сторонник честной карточной игры — по изображению черта и категорического изречения насчет вазелина. Ну, а еще — звезды на плечах ("никогда не надену погоны"), на ногах ("никогда не встану на колени"), колокола на груди, распятье и прочий антураж…

Второй, судя по всему, к блатным не принадлежал — в том, что преступление было совершено не без участия женщины, свидетельствовала татуировка на левом предплечье. Ну а то, что этот самый Малинин Эс. А. любил курить анашу, — изображение космического корабля и соответствующая надпись о "плане".

"Видимо, этот самый Астафьев — матерый мужик, — прикидывал бывший спецназовец, выводя машину из юза, — к тому же — из этих мест, тайгу хорошо знает… Немудрено, что их до сих пор не поймали. А второй — так, на побегушках, шестера, слабый…"

— Преступники вооружены, их действия отличаются особой дерзостью и цинизмом. Так, двадцать пятого декабря сего года ими было совершено разбойное нападение на магазин в поселке Февральск…

Водитель на какое-то время отключился, задумался — все его мысли были только о том, сколько же еще зла могут причинить людям эти мерзавцы, если их не остановить. Позади него тускло поблескивали далекие огни — Февральск, сборище алкоголиков, развратных малолеток, бомжей, спившихся военных и коррумпированных ментов. "Ведь и они тоже люди", — думал Каратаев.

Но — и это главное! — там, в поселке, жил самый дорогой и близкий для него человек — Таня, с которой он уже связал свою жизнь…

А радио продолжало:

— Передаем еще одну неприятную новость: как уже сообщалось, в окрестностях поселка Февральск объявился тигр-людоед…

Тут уж ничего нового опытный таежный охотник услышать не мог и потому приглушил радио.

Каратаев был угрюмо-сосредоточен — он и не заметил, как подъехал к своему зимовью. Остановил машину, заглушил двигатель, хлопнул дверкой и направился к чернеющему среди заснеженных лиственниц домику.

Амур, заметив хозяина, бросился к нему с приветственным лаем.

— Ладно, ладно тебе, — произнес Михаил, заходя в зимовье, — сейчас только соберусь, и пойдем…

Он быстро почистил винчестер, взял с собой патроны, одел на Амура поводок — и вот охотник со своим любимым псом скрылись в тайге…

Лейтенант Сидоров, подведя подчиненных к ржавому и бесформенному металлическому скелету автобуса, остановился.

— Все, дальше не пойдем…

Дембеля удовлетворенно выдохнули из себя воздух и привычно выматерились — шли они очень долго, километра четыре; для дембеля, который мнит себя уже совершенно свободным гражданским человеком, — расстояние достаточное, чтобы обидеться хоть на самого министра обороны.

Однако прапорщик, высокий, жилистый, с лицом, побитым угреватой сыпью, неожиданно запротестовал:

— Че ты, Коля, мы еще половину маршрута не прошли! Дальше надо!

Сидоров только недовольно поморщился:

— Если ты такой умный, то дальше иди сам. Не хрена мне там делать, каких-то уголовников ловить. Я что — мент поганый?

Возражать начальнику патруля не приходилось, да и сам угреватый прапорщик в глубине души целиком и полностью разделял мнение младшего офицера, к тому же удаляться от Февральска в такую погоду, да еще ночью — перспектива явно не из радостных.

Да и беглые уголовники вроде бы вооружены — если верить путаной милицейской ориентировке. И тигр, подлец эдакий, человечинку любит.

Похлопав рукавицами, прапорщик ответил — но уже примирительно:

— Да что ты, Коля. Думаешь, мне самому это больно надо? Я о тебе беспокоюсь…

— Че? — на редкость лаконично поинтересовался лейтенант Коля.

"Кусок" (так в армии издавна называют прапорщиков) продолжал нехитрую мысль:

— А если проверка какая, начальство внезапно нагрянет?

— Какое, твою мать, начальство, — возмутился младший офицер, — да еще в такой дубр! Да они там с бабами третий день водяру жрут, сегодня от коменданта да начштаба так несло… — завистливо продолжил он и, не закончив мысли, поежился от холода и обернулся к дембелям: — Ну, что, орлы, стоите? Дрова собирайте, а то закоченеете на хрен здесь!

— Не будем, — послышалось из кучки дембелей очень угрюмо.

— Как это не будете?! — возмутился прапорщик. — А что — мы будем, что ли?

— Если вы будете, то идите на хрен, — невнятно, но обиженно промычал один из старослужащих и, шмыгнув простуженным носом, отвернулся.

Только теперь лейтенант Сидоров заметил, что солдат был вдребадан пьян.

Двое других дембелей своим независимым видом откровенно демонстрировали пренебрежение и к воинскому долгу, и к начальственной заботе.

— Так что — так и будем мерзнуть? — примирительно поинтересовался Сидоров.

— Не будем мерзнуть. Не положено!..

Добавить что-нибудь, а тем более возразить было невозможно: младший офицер и прапорщик, на чем свет стоит проклиная судьбу и начальство, уныло побрели в сторону бурелома.

Костер долго не разгорался, и Сидоров, разминая покрасневшие, не гнущиеся от мороза пальцы, полез в болтавшийся на ремешке планшет.

— Ты че собрался, Коля? — непонятливо спросил прапорщик.

— Закоченеем ведь на хрен, — кусая синие от мороза губы, процедил лейтенант.

— А че у тебя там, бензин или сухой спирт? — Мотивы офицерского поведения были совершенно непостижимы для скудных прапорщицких мозгов.

Сидоров вытащил из планшета большой лист разноцветной бумаги с грифом «Секретно» и сунул его в самую гущу веток. Пару раз щелкнул зажигалкой — и костер наконец-то был зажжен.

— Спирт у меня вот здесь, — наконец-то снизошел лейтенант до объяснения, похлопывая рукой по внутреннему карману шинели, — только не сухой, а жидкий.

— А что там за бумажка?

— Да карта маршрута, хрен на нее большой и толстый… — поморщился младший офицер и милостиво предложил: — Ладно, согреемся, что ли?..

Спустя полчаса импровизированный бивак патруля представлял собой замечательное и во всех отношениях редкостное зрелище: офицер и прапорщик, по-братски взявшись за руки и встав спиной к костру, говорили подчиненным такие слова, от которых наверняка бы побледнели и зашатались магаданские докеры, приамурские геологи, командиры дисциплинарных батальонов, не говоря уже о простых российских уголовниках; кто угодно побледнел бы от таких слов, но только не простые российские дембеля, которым, как известно, все по хрену и все сугубо фиолетово.

Разговор был, несмотря на пятидесятиградусный мороз, на редкость оживленный…

Когда-то великий биолог Чарлз Дарвин писал о борьбе всего живого за место под солнцем, борьбе безжалостной и беспощадной. Тут, в четырех километрах от цивилизации, тоже шла борьба, но не за животворные солнечные лучи, а за близость к светилу искусственному, то есть к костру: дембеля рвались к огню, а офицер и прапорщик, справедливо обидевшись, их не пускали.

— Вы дрова не носили, снег не расчищали, костер не разжигали! — тяжело дыша перегаром, кричал на дембелей лейтенант. — На хрен, на хрен, я сказал, на хрен отсюдова!

Ему вторил надтреснутый басок угреватого прапорщика:

— Да, бля, засранцы, работать надо, работать! — Переведя дух, он неожиданно гаркнул: — Равняйсь, смирно!..

Это очень напоминало старую добрую русскую сказку о сороке-вороне: "Ты дрова не носил, печку не топил, тесто не месил…"

Однако дембеля оказались непростые: таких, как эти, за стакан кедровых орешков не купишь, а уж тем более цитатами из родного фольклора.