Потому и сложился, наверное, у большинства людей образ предпринимателя как человека, получающего от жизни сплошные блага.

Анастасия улавливала не внешние проявления чувств, а более тонкие, скрытые внутри. Она определяла состояние человека по количеству видимого ею света. Мне кажется, картинки и ситуации, видимые ею, виделись мне скорее с её голоса. Об этом я сказал Анастасии. Она ответила:

– Я тебе сейчас помогу. Это просто. Ты закрываешь глаза, лежишь на траве, руки в стороны, должен расслабиться. Мысленно представь всю Землю, попробуй увидеть её цвет и голубоватое свечение, исходящее от неё. Потом сужай луч своего воображения, не охватывай им всю Землю, а делай его всё ýже и ýже, пока не увидишь конкретных деталей.

Людей ты ищи там, где свет голубоватый будет больше. Ты ещё больше сужай свой лучик и увидишь одного человека или нескольких. Давай ещё попробуем с моей помощью.

Она взяла меня за руку, направила свои пальцы вдоль моих, упёршись их кончиками в мою ладонь. Пальцы другой её руки, лежащей на траве, были направлены вверх. Я мысленно проделал всё то, что она сказала, и не очень отчётливо передо мной возникла картина сидящих за столом и возбуждённо разговаривающих между собой троих людей. Их слова мне были непонятны.

– Нет, – сказала Анастасия, – это не предприниматели. Сейчас мы найдём их.

Она водила и водила своим лучиком, попадая в большие и маленькие кабинеты, закрытые клубы, застолья и бордели… Голубоватое свечение было или очень слабым, или не было его вообще.

– Смотри – там уже ночь, а он всё сидит в прокуренном кабинете один, что-то не ладится у этого предпринимателя. А этот, смотри, какой довольный, в бассейне, и девочки рядом. Он под хмельком, но свечения нет. Он просто пытается забыться от чего-то, его самодовольство искусственно…

Этот дома. Вот его жена, ребёнок у него что-то спрашивает… Телефон… Вот, пожалуйста, он снова посерьёзнел, даже близкие люди отодвинулись на задний план…

И снова одна за другой высвечивались всевозможные ситуации, внешне хорошие и не очень, пока мы не наткнулись на ужасающую сцену.

Вдруг возникла комната, вероятно, в какой-то квартире, довольно респектабельной, но…

На круглом столе лежал обнажённый человек, его ноги и руки были привязаны к ножкам стола, голова свисала, рот заклеен коричневатой плёнкой. За столом сидели двое молодых, плотного телосложения мужчин, один коротко подстриженный, другой – с гладко прилизанными волосами. В кресле поодаль, под торшером, сидела молодая женщина. Рот у неё тоже заклеен, ниже груди стягивал её бельевой шнур, прижимая к креслу. Каждая нога была привязана к ножке кресла. Она была в одной нижней разорванной сорочке. Рядом с ней сидел пожилой худощавый мужчина и пил что-то, наверное, коньяк.

На маленьком столике перед ним лежал шоколад. Те, что сидели за круглым столом, не пили. Они налили на грудь лежащего мужчины жидкость – водку или спирт – и подожгли.

«Разборка», – понял я.

Анастасия увела лучик от этой сцены. Но я воскликнул:

– Вернись. Сделай что-нибудь!

Она вернула эту сцену и ответила:

– Нельзя. Всё уже произошло. Этого нельзя остановить, раньше надо было, сейчас поздно.

Я смотрел как заворожённый и вдруг ясно увидел глаза женщины, наполненные ужасом и не молящие о пощаде.

– Так сделай! Сделай хоть что-нибудь, если ты не бессердечная! – крикнул я Анастасии.

– Но это не в моих силах, это уже как бы запрограммировано раньше, не мной, я не могу вмешиваться напрямую. Они сейчас сильнее.

– Ну где же эта твоя доброта, способности?

Анастасия молчала. Ужасная сцена слегка помутнела. Потом вдруг исчез пожилой, пьющий коньяк.

Вдруг я почувствовал слабость во всём теле.

Ещё почувствовал, как начинает неметь моя рука, к которой прикасалась Анастасия.

Я услышал её какой-то ослабевший голос. Она, с трудом выговаривая слова, произнесла:

– Убери руку, Владими… – она не смогла даже договорить моё имя.

Я, вставая, оттянул от Анастасии свою руку.

Рука висела, словно онемевшая, как бывает, когда отлежишь руку или ногу, и была вся белая. Пошевелил пальцами, и онемение стало проходить.

Я взглянул на Анастасию и ужаснулся. Её глаза были закрыты. Исчез румянец с лица. Под её кожей на руках и лице, казалось, не было вообще ни кровинки. Она лежала словно бездыханная.

Трава вокруг неё, примерно радиусом метра три, была тоже белой и поникшей. Я понял, что произошло нечто ужасное, и крикнул:

– Анастасия! Что с тобой произошло, Анастасия?!

Но она никак не отреагировала на мой крик. Тогда я схватил её за плечи и встряхнул уже не упругое, а какое-то обмякшее тело. И всё равно – её абсолютно белые, бескровные губы молчали.

– Ты слышишь меня, Анастасия?

Чуть приподнялись ресницы, и на меня посмотрели потухшие глаза, уже ничего не выражающие. Я схватил фляжку с водой, поднял голову Анастасии и попробовал напоить её, но она не могла глотать. Я смотрел на неё и лихорадочно думал, что же делать.

Наконец её губы едва зашевелились и прошептали:

– Перенеси меня на другое место… к дереву…

Я поднял её обмякшее тело и унёс подальше от круга с белой травой, положил у ближайшего кедра. Через некоторое время она стала понемножку приходить в себя, и я спросил:

– Что это с тобой произошло, Анастасия?

– Я постаралась выполнить твою просьбу, Владимир, – тихо ответила она и добавила спустя минуту: – Думаю, у меня это получилось.

– Но ты ведь так плохо выглядишь. Ты чуть не погибла?!

– Я нарушила естественные законы. Вмешалась в то, во что вмешиваться не должна. Это потребовало от меня всех моих сил, энергии. Удивляюсь, что её хватило.

– Зачем ты рисковала, если это так опасно?

– У меня не было выхода. Ты ведь хотел этого. Я боялась не выполнить твою просьбу, боялась, что совсем перестанешь меня уважать. Будешь думать, что я только говорю, говорю всё… И ничего не могу в реальной жизни, – её глаза смотрели на меня умоляюще, тихий голос немного дрожал. – Но я не могу объяснить тебе, как это делается, как работает этот природный механизм, я его чувствую, но объяснить, чтоб тебе понятно было, не могу, и учёные ваши, наверное, пока не смогут.

Она опустила голову, помолчала, словно набираясь сил. Снова посмотрела на меня умоляющими глазами и произнесла:

– Теперь ты ещё больше будешь считать меня ненормальной или ведьмой.

И мне вдруг очень сильно захотелось сделать для неё что-нибудь хорошее. Но что? Я хотел сказать, что считаю её нормальным, обычным человеком, красивой и умной женщиной, но у меня не было ощущения обычного к ней отношения, и она со своей интуицией не поверила бы мне.

Я вдруг вспомнил её рассказ о том, как в детстве здоровался с ней её прадед. Как вставал седой прадед на одно колено перед маленькой Анастасией и целовал её ручку.

Я встал перед Анастасией на одно колено, взял её ещё бледную и немножко холодную руку, поцеловал и сказал:

– Если ты и ненормальная, то ты самая лучшая, самая добрая, самая умная и красивая из всех ненормальных.

Губ Анастасии наконец-то снова коснулась улыбка, глаза благодарно смотрели на меня. На щеках стал появляться румянец.

– Анастасия, картина довольно сумрачная. Ты специально выбирала?

– Искала, хотя бы для примера, хорошее, но не нашла. Они все в клещах забот своих. Они один на один со своими проблемами, у них почти нет духовного общения.

– Так что же делать? Что ты можешь предложить кроме жалости к ним? А я должен сказать тебе: это сильные люди – предприниматели.

– Очень сильные, – согласилась она, – и интересные. Они за одну жизнь как бы две проживают. Одна жизнь, известная только им и никому из близких даже, другая – внешняя, для окружающих.

А помочь, думаю, надо с помощью усиления их духовного и искреннего общения между собой. Нужно открытое стремление к чистоте помыслов.

– Анастасия, я, наверное, попробую сделать то, что ты просила. И книгу попробую написать, и объединение предпринимателей с чистыми помыслами создать, но только так, как сам это понял.