– Наверное, большинство. А что им там делать было, в раю? Это потом человек развиваться стал и придумывать всякое. Труд развил человека. Он и умнее стал благодаря труду.

– Трудиться нужно, но первый человек был неизмеримо умнее теперешнего, и труд его был более значимым, требовал великого интеллекта, осознанности и воли.

– Что же делал Адам в раю? Сад возделывал? Так сейчас это каждый садовод может, не говоря уже об учёных-селекционерах. В Библии о деятельности Адама ничего больше и не сказано.

– Если в Библии изложить всё подробно, то её невозможно было бы прочитать за всю человеческую жизнь. Библию нужно понимать – за каждой её строчкой стоит огромная информация. Ты хочешь знать, что делал Адам? Я расскажу тебе. Но сначала вспомни, ведь именно в Библии сказано, что Бог поручил Адаму дать названия и определить предназначение каждой твари, живущей на Земле. И он – Адам – сделал это. Он сделал то, чего не постигли до сих пор все научные учреждения всего мира вместе взятые.

– Анастасия, а ты сама к Богу обращаешься, просишь у него для себя чего-нибудь?

– Что же я могу просить, когда мне так много дано? Я благодарить Его должна и помогать Ему.

По дороге к реке, когда Анастасия провожала меня к катеру, мы присели отдохнуть в том месте, где она оставила свою верхнюю одежду, и я спросил её:

– Анастасия, как мы будем воспитывать нашего сына?

– Постарайся, Владимир, осознать – ты пока ещё не можешь его воспитывать. И когда его глаза в первый раз осмысленно посмотрят на мир, тебя не должно быть рядом.

Я схватил её за плечи и встряхнул.

– Ты что говоришь? Что ты себе позволяешь? Мне непонятно, откуда у тебя такие своеобразные умозаключения. И вообще, сам факт твоего существования невероятен, но всё это не даёт тебе права решать всё самой в нарушение всех законов логики.

– Успокойся, Владимир, пожалуйста. Не знаю, какую логику ты имеешь в виду, но попытайся спокойно всё осмыслить.

– Что я должен осмысливать? Ребёнок не только твой, но и мой, я хочу, чтобы у него был отец, хочу, чтобы он был всем обеспечен, мог получить образование.

– Пойми, никакие материальные блага в твоём понимании ему не нужны. Он будет иметь всё изначально. Ещё в младенчестве получит и осмыслит столько информации, что обучение, опять же в твоём понимании, просто смешно. Это всё равно что великого математика направить учиться в первый класс.

В тебе возникает желание принести младенцу какую-нибудь бессмысленную побрякушку, но она ему не нужна совершенно. Она нужна тебе для самоудовлетворения: «Какой я хороший, заботливый». Если ты считаешь, что сотворишь благо, обеспечив своего сына машиной или ещё чем-то, что у вас считается благом, то, пожелав этого, он и сам всё сможет получить. Подумай спокойно, Владимир, что ты можешь конкретное и важное сказать своему сыну, чему научить его, что ты такого сделал в жизни, чтобы быть ему интересным?

Она продолжала говорить мягким, спокойным голосом, но слова её повергали в дрожь.

– Пойми, Владимир, когда он начнёт осмысливать мироздание, ты рядом с ним будешь казаться недоразвитым существом. Разве хочется тебе, чтобы твой сын мог видеть рядом своего отца недоумком? Единственное, что может сблизить вас, – это степень чистоты помыслов, но эта чистота в вашем мире достижима немногими. Ты должен стремиться к достижению…

Я понял, что спорить с ней абсолютно бесполезно, и крикнул в отчаянии:

– Он, значит, никогда обо мне не узнает?!

– Я расскажу ему о тебе, о вашем мире, когда он будет способен всё осмысленно понимать и принимать решения. Что он станет делать – не знаю.

Отчаяние, боль, обида, страшная догадка – всё смешалось во мне. Захотелось двинуть изо всей силы по этому красивому интеллектуально-отшельническому лицу.

Я всё понял. И дыхание перехватывало от того, что я понял.

– Всё понятно! Теперь всё понятно! Да ты… Да тебе переспать здесь не с кем было, чтобы ребёнка заполучить. Ломалась ещё вначале – интриганка! Монашку из себя строила. Тебе нужен был ребёнок. Ты же ездила в Москву. Грибочки свои, ягодки она продавала. Так пошла бы там на панель. Телогрейку, платок сняла бы. На тебя сразу бы клюнули. Не плела бы свою паутину, не запутывала меня.

Конечно! Тебе нужен был человек, мечтающий о сыне. И ты добилась своего.

Ты о ребёнке подумала? О сыне? Которому заранее предначертано жить отшельником. Жить так, как ты считаешь нужным.

Надо же, про истину она распространялась. Много берёшь ты на себя, отшельница.

Ты, что ли, истина в последней инстанции? А обо мне ты подумала?

Да! Я мечтал о сыне! Мечтал, чтоб дело ему передать своё. Научить бизнесу. Любить его хотел. А теперь как жить? Жить и знать, что сын твой малюсенький в глухой тайге где-то беззащитный ползёт? Без будущего. Без отца. Да от этого сердце разорвётся. Тебе этого не понять, самка лесная…

– Может, сердце станет осмысленным и всё будет хорошо? Боль такая душу очистит, ускорит мысль, призовёт к творению… – тихо произнесла Анастасия.

А во мне такая ярость бушевала, такая злость… Собой уже не владел. Схватил палку. Отбежал от Анастасии и стал бить палкой изо всех сил по небольшому дереву, пока не сломалась палка.

Потом повернулся в сторону стоящей Анастасии и… как увидел её… Невероятно, но злость стала проходить. Подумалось: «Да что же это я опять потерял контроль над собой, разбушевался». Как и в прошлый раз, когда я ругался, Анастасия стояла, прижавшись к дереву, с поднятой кверху рукой, наклонённой вперёд головой, словно противостояла потоку ураганного ветра.

Уже совершенно не злясь, я подошёл ближе и стал рассматривать её. Теперь её руки были прижаты к груди, тело слегка дрожало, она молчала. Только добрые, по-прежнему добрые глаза ласково смотрели на меня. Так мы стояли некоторое время, рассматривая друг друга. Я размышлял: «Несомненно, она не в состоянии сказать неправду.

Ведь могла бы не говорить мне всего, а она…

Знает, что будет ей плохо, но говорит. Конечно, это тоже перегиб. Невозможно прожить, если всё время говорить только правду, только то, что думаешь. Но что поделать, если она такая и не может быть другой?

Всё произошло так, как произошло. Случилось то, что случилось. Теперь она будет матерью моего сына.

Она станет матерью, раз так сказала.

Конечно, странная она будет мать. Образ жизни её… Мышление… Да ничего не поделать с ней.

Зато она физически очень сильная. Добрая. Природу хорошо знает, животных. И умная. Хоть и своеобразен её ум.

Всё же она знает много про воспитание детей. Всё время так хотела рассказывать о детях. Она вынянчит сына. Такая вынянчит. Сквозь стужу пройдёт, сквозь метели. Нипочём они для неё. И вынянчит. И воспитает.

Надо как-то приспособиться к ситуации. Буду приезжать к ним летом, как на дачу. Зимой невозможно. Не выдержать. А летом буду играть с сыном. Подрастёт – расскажу ему о людях больших городов. Надо всё-таки в этот раз перед ней извиниться».

И я сказал:

– Извини, Анастасия, снова я понервничал.

Она сразу же заговорила:

– Ты не виноват. Ты только не ругай себя. Не переживай. Ты ведь о сыне беспокоился. Переживал, что плохо ему будет. Что мать твоего сына как обычная самка. Любить не умеет настоящей любовью, людской.

Ты только не переживай, Владимир. Не расстраивайся. Ты так сказал, потому что не знал, ничего не знал о моей любви, любимый.

– Анастасия, если ты такая умная и всесильная, так, значит, и мне ты могла бы помочь?

Она взглянула на небо, снова посмотрела на меня.

– Во всей Вселенной нет существа, способного развиваться сильнее, чем человек, и иметь большую свободу. Все другие цивилизации преклоняются перед человеком. Всевозможные цивилизации обладают способностями развиваться и совершенствоваться только в одном направлении, и они не свободны. Величие человека им даже непонятно. Бог – Великий Разум – создал человека и никому не дал большего, чем ему…