Его я и потребовал, когда охранник остановил меня на входе.

Однако, в этой церкви пропускной режим. Я невольно поиграл словами: «Face-контроль», «Faith-контроль», «Вера-контроль». Или даже «Fate-контроль»?

Меня пропустили внутрь, когда охранник оповестил отца Максима об имени пришедшего и о деле, не терпящем отлагательства.

Внутри тускнели светильники, тянуло смрадом свечей и ладана из церковной залы. Я невольно напрягся, как всегда бывало: стоило зайти в церковь, как я стразу же ощущал спинным мозгом, что здесь внутри — нечто противоположное мне, порицающее меня, отторгающее.

Вряд ли это имело отношение к Богу: обычная реакция на принудиловку и диктат идей. Достаточно упомянуть, что подобное же я замечал за собой, посещая не только церковь, но и военкомат, милицию, некоторые школы и прочие структуры с претензией на менторство в области духа и права.

Отторжение вызывал запах ломки человеческой свободы мышления, независимости духа, посягательства на чистоту души. Стоило отцу Максиму появиться передо мной, как я догадался, почему возлагал на разговор с ним такие надежды: исповедь, они все здесь исповедовались ему. И Александра, и её соратницы — всё, о чем они знали, подозревали, боялись, любили, ненавидели, словом, то, что было у них на душе и в мыслях — знал этот человек.

Предстояло не мытьём, так катаньем вынудить его нарушить тайну исповеди и навести меня на след Александры.

В ожидании беседы я заново перебирал в памяти последние события, в том числе и то, что я утаил от Олега.

* * *

Воспоминания о последних минутах жизни Виктора преследовали меня, я снова и снова возвращался к его смертному одру. Виктор умер не сразу. Напротив, он пришёл в себя, едва я только оказался рядом и взял его за горячую ладонь. Он распахнул глаза так неожиданно, что я вздрогнул.

— Здравствуй, — поприветствовал Виктор слабым голосом, но оттенки его обычной трезвости были как никогда сильны и отчётливы в его интонациях.

— Зачем ты уехал? — с укором спросил я.

— Неверный вопрос, — возразил Виктор, — у нас мало времени.

— Я никуда не уйду, мы вернёмся в Москву, и всё будет как раньше, — неуверенно предложил я.

— Это не в наших силах, — Виктор прикрыл глаза в знак несогласия со мной.

— А что в наших?

— В моих — сказать то, что знаю, и умереть там, где считаю нужным.

— Нужным зачем?

— Ты поймёшь после.

— После чего? — взбесился я. — После твоей смерти? Я главный во всей нашей комбинации, я самый сильный, я взял под гипнотический контроль Машу! Рядом со мной пистолеты дают осечки, камни падают мимо, катастрофы минуют нас! Или ты знаешь нечто иное?

Виктор пожал плечами:

— Ты знаешь, почему Маша ушла от тебя?

— Подозреваю.

— Я не в этом смысле.

— А в каком?

— Твой гипноз не удался из-за телефонного звонка.

— Да, чёрт побери, откуда ты знаешь?

— Потому что это я звонил, — признался Виктор.

Меня осенило:

— Так это ты был её первым возлюбленным?

— Да, — отрезал Виктор угрюмо. — Я научил ее всему, что знал.

Я с невольным уважением поглядел на Виктора. Ботаник оказался Казановой.

— Что с ней теперь? — спросил я, отбросив ревность.

— Пока ничего, но она ведёт свою игру.

— Какую?

Виктор ухмыльнулся:

— Она воспользовалась тобой, чтобы забеременеть, в надежде на то, что часть твоей силы передастся ребёнку, и тогда бы она обрела независимость от всей этой ситуации.

— Чей это был план? — догадался я, но я должен был услышать ответ.

— Мой, — шёпотом подтвердил он.

— Но зачем?

— Чтобы сохранить ей жизнь.

— Мы все хотим сохранить ей жизнь, — возмутился я.

— Ошибка, Ваня: при определённых обстоятельствах ты попытаешься убить её.

— При каких, Господи!? Витя, ты в своём уме? — отшатнулся я.

— В своём, — печально возразил Виктор.

— Неужели ты отправился в Ленинград, чтобы отвлечь меня и дать ей возможность спрятаться? — холодея, сделал роковой вывод.

— Да, — коротко согласился Виктор, не глядя на меня. — Пока она носит твоего ребёнка, ты не сможешь уничтожить её, а потом тот, кто сейчас уничтожает меня и пытается уничтожить остальных, сам защитит её.

Последние слова вспыхнули во мне желанием разгадки.

— Что ты знаешь о нём? Выкладывай ради всего святого!

— Именно ради этого ты не услышишь от меня ни намёка, — отказался Виктор.

— Но почему?

— Ты будешь уничтожен, как только настанет миг вашей встречи.

— Почему? — возмутился я.

— Ты слишком слаб и ещё долго будешь таковым оставаться, — в устах Виктора это звучало приговором.

Дальнейшее он говорил с изрядной долей скепсиса:

— Как пешка в шахматах, ты не справишься с ферзём, твоё спасение — мы! Ты должен хорониться за нашими спинами: моей, Олега, Александры, Маши. Когда фигур не останется, ты, надеюсь, достигнешь своей красной черты и обретёшь необходимое для победы.

Сказать, что произносимое Виктором мне понравилось, означало соврать. Информация настолько походила на бред, что таковым я решил его и считать.

— Я всё понял, этого следовало ожидать: ты настолько же человек, насколько и все мы. Я не могу осуждать тебя за действия, предпринятые ради любви, — размышлял я вслух.

— Я не нуждаюсь в твоём прощении! — гордо прошептал Виктор.

— Мы победим. Вся эта ситуация, когда любовь требует подобных жертв, будет отомщена. Я лично прослежу за тем, чтобы ваше общее счастье состоялось, — с преувеличенной уверенностью торжественно пообещал я.

Виктор хранил молчание, а я, подумав, продолжил скороговоркой:

— Прости меня, брат, за то, что тебе пришлось пережить, когда мы были с Машей вместе.

Он засмеялся:

— Я тебя прощаю, хотя вина твоя неизмеримо больше, чем ты предполагаешь.

— Виктор, объясни, почему я захочу убить Машу? Возможно, я сумею избежать этого?

— Не сумеешь, — тоном, не терпящим возражений, ответил он.

Минуло пять минут тяжёлого молчания.

— Я пока жив, — напомнил странным голосом Виктор.

Это знак мне? Всё ли так очевидно, как сказал он? Или Виктор в самом деле умирает, и этот процесс начался задолго до настоящего момента, и события последних дней, как и плоды его последних стратагем и расчётов, ошибочны изначально? Он сходит с ума?

Не способ ли это запутать меня? Свести с ума Олега?

— Виктор, помоги мне, — взмолился я.

— Увы, мне осталось мало, я как никто из вас близок к красной черте.

— Какой?

— Ты знаешь, о чём я, — ответил Виктор. — Стоит мне сказать всё, и я буду уничтожен… Всё, что я сделал раньше, я сделал не зря… Я трезв, и каждое моё движение во вселенной продумано и осмысленно.

Я хотел, было, дать предположительный ответ, но Виктор взглядом остановил меня:

— Я достаточно сделал, чтобы ты смог догадаться.

— Тогда что же ты ещё можешь сказать? — недоумевал я.

Виктор обрывками обрисовал свои записи, но создалось впечатление, что он больше утаил, нежели рассказал. А напоследок он передал тот самый листок, который я переправил Олегу.

— Ты попытаешься убить Машу, как только Олег расшифрует мои записи. Вот, держи, это ключ, — тяжело дыша, выкрикнул Виктор, заталкивая мне в ладонь смятый лист бумаги.

— Ключ к чему?

— Ко всему, — сквозь зубы процедил Виктор, глаза его закатились, тело завибрировало и затряслось в конвульсиях, а взмокшая голова, истекавшая испариной, замоталась из стороны в сторону.

Я же пребывал в ступоре.

Врачи вбежали в палату, сёстры вытолкнули меня вон.

Если вы спросите, почему, я не буду знать ответа, но было ясно, что Виктор умирает.

Не было смысла дожидаться конца. Я бросился назад к Олегу: надо было срочно возвращаться в Москву…

* * *

— Что вам от меня угодно? — обычным хрипловатым голосом прервал мои воспоминания отец Максим. Странно, я ожидал, что он заговорит низким басом, каким обычно священники читают проповеди.