– Он тогда сильно выпил из-за нервов, его аж трясло.

–Мне нужно все обдумать. Спасибо, что рассказал правду. Я… перезвоню, – Лукавый бросил мобильник на кровать, спрятал лицо в руках.

Мать ушла за продуктами, а отец работал. Лукавый заорал, что было сил. Он быстро выдохся и свернулся на кровати.

«Из-за меня…из-за меня Дэн погиб из-за меня из-за меня погиб», – он расчесал запястье до кровавой боли.

Поднявшись, Лукавый пошатываясь дошел до тумбы. Открыл ящик, взял пистолет. Проверил патроны, взвел курок. Услышав скрежет ключа, он нажал на спуск.

Мать вбежала в комнату с криками. Лукавый сидел на полу, а в стене торчала пуля.

– Что ты делаешь?! – мать подскочила к нему, отобрала пистолет трясущимися руками. – Не смей!

Он не ответил.

Перед началом учебного года его таскали по специалистам. Ему поставили депрессию. Лукавый держал язык за зубами, отказываясь говорить о причине своего поступка. Отец отобрал пистолет и сказал, что он его не получит.

– Заведи новых друзей, – сказал он ему. – Не застревай в прошлом. Понял меня, щегол?

Лукавый кивнул.

– Сам до школы доберешься?

– Тут идти две минуты, – хмыкнул он.

– Тогда ступай. Больше не доводи мать до нервного срыва.

Лукавый махнул отцу, вышел из квартиры и пошел на улицу.

Они еще не переехали, возникли проблемы с бумагами. С тех пор, как Лукавый узнал правду, он не мог не думать, что переезжают они вовсе не из-за его немощности. Они хотели сменить квартиру из-за Дэна.

После того, как Вик открыл ему правду, Лукавый подолгу смотрел на мать. Видел ее исхудавшее лицо, поникшие плечи, трясущиеся без причины руки; как она тайком вытирала слезы, и тут же хватала лук, будто их щиплет из-за него. Отец словно совсем не изменился, будто не терял старшего сына. Но из холодильника пропало пиво, он стал носить рубашки и галстуки, и брился каждый день. Смерть Дэна сильно подкосила родителей, а Лукавый думал только о том, как хреново ему.

Лукавый перешел дорогу, миновал несколько светофоров и очутился в школе. Ученики выпускных классов неторопливо брели на уроки. Когда кто-то приложил к турникету пропуск, Лукавый понял, что у него пропуска нет. Полгода назад вход был условно свободным, и ученики проходили мимо крупногабаритной вахтерши. Теперь же у входа поставили охранную будку: один охранник сидел у окна, другой с раздражением выслушивал от школьников просьбы «разок пропустить без пропуска».

Лукавый почесал затылок, задев шрамы под шапкой. Из толпы учеников он один стоял у входа и выглядел подозрительно. Охранник не сводил с него взгляда.

– Я без пропуска. Мне его еще не сделали, – сказал Лукавый, подойдя к охранной будке.

– Новенький что ли? Давай-ка паспорт.

– Я его не взял. Зачем паспорт в школе?

Они бы еще долго обменивались взглядами, если бы к ним не подошел староста класса.

– Я его заберу под свою ответственность, – сказал парень.

– Левицкий, предупреждай заранее. Ты же знаешь правила, – пожурил его охранник.

– В следующий раз обязательно предупрежу.

Он отвел Лукавого в сторону, вручил ему пропуск.

– Меня зовут Константин Левицкий, я староста класса, в котором ты будешь учиться, – сказал он, протянув руку.

Лукавый пожал ее, осмотрел пропуск.

– Костя, значит? А меня Лукавым зовут.

– Я знаю твое реальное имя, – сказал он.

– Кличка лучше. Она уже под кожу въелась, – они двинулись к лестнице. – Староста. Сам вызвался им быть?

– Никто больше не хотел, – Левицкий жестом показал направление и повел его к классу

Костя был выше Лукавого на полголовы. Жилистый, правильно одетый, с сосредоточенным лицом и аккуратной стрижкой. В его походке скользило напряжение: он шел прямо, широким шагом, но торопливо, будто куда-то опаздывал.

– Помедленнее, я не успеваю, – сказал Лукавый.

Костя замедлился. Его взгляд забегал по сторонам, над губой появилась испарина. Он взглянул на наручные часы.

– Нам лучше не опаздывать.

– Не парься, для меня они сделают исключение. Я теперь местная знаменитость, – хмыкнул Лукавый. – Свалишь всю вину на меня, тебя никто не тронет.

Они добрались до класса. Староста коротко представил Лукавого, тот поздоровался с одноклассниками и учителем. Затем занял свободное место за последней партой. На ее поверхности кто-то нацарапал сердечко, а внутри приписал: «Е + Л». Рядом с ним никто не сидел. Лукавый с удовольствием откинулся на стул. Он оделся свободно – футболка и джинсы, на голову нацепил шапку. В школе не ввели единую форму. На переменах к нему не приставали с вопросами. Он ожидал большего оживления вокруг себя, и теперь загрустил из-за обманутых надежд.

На большой перемене в столовой он решил ничего не есть, да и аппетита не было. Вместо этого он пошел в туалет. В голову закралась мысль о сигарете, но Лукавый покачал головой. Он бросил курить еще до аварии. Внешняя дверь в туалет не закрывалась еще с прошлого года.

«Поставили пропускные турникеты, а дверь починить не могут», – подумал Лукавый.

– Мы так не договаривались. Давай, плати налог на свою сраную скрипку, – услышал он голос.

– Это моя скрипка, с чего бы мне за нее платить? – ответил Костя.

– Так она тебе не нужна? Отлично. Пацаны, бросайте ее в окно нафиг, – щелкнула оконная ручка, звуки улицы стали громче.

– Стойте! – Костя повысил голос. – Ладно…сколько?

– Полторы тыщи гони.

Лукавый засучил рукава. Настроение испортилось: в туалет не пропустят, как свидетеля, а уйти и притвориться, что он ничего не слышал и не видел, он не мог.

– Четверо на одного? Вы чего, парни? – спросил он, прислонившись к дверному косяку.

– Тебе какое дело? – сказал один. – Не лезь не в свои дела.

Лукавый посмотрел на Костю, держащего в руке купюры. В его взгляде он прочел недопонимание и удивление.

– Вообще-то этот чел староста в моем классе. А старост нельзя бить. Они, как-никак, заслужили место в обществе в отличие от вас, кретинов.

Они накинулись на него вчетвером, избили. Лукавый вцепился в футляр со скрипкой, прижал к себе и свернулся на полу. Кто-то плюнул в него и обматерил. Хулиганы рассмеялись, пригрозили старосте увеличением налога, и ушли. Костя подошел к Лукавому, склонился, уперевшись руками в колени.

– Зачем ты влез? – спросил он.

Лукавый сел, вернул старосте футляр. Ему разбили губу и бровь, на щеках и под глазом красовались синяки.

– А ты как думаешь, придурок? – Костя помог ему встать.

Лукавый подошел к раковине, омыл лицо холодной водой, вытер его бумажными полотенцами.

– Не знаю. Ты псих? – тихо спросил Костя.

– Не люблю, когда давят количеством. Да и платить за собственную скрипку тупо. Ты должен дать им отпор.

– Ты не знаешь всего, – голос старосты стал резким. – Впредь не лезь в мои дела. Просто пройди мимо.

Костя вышел, а Лукавый посмотрел ему вслед. Раньше он игнорировал чужие проблемы, но в этот раз зов совести оказался сильнее.

– Ты мне еще спасибо скажешь, – пробормотал он, выходя из туалета.

Он поспешно закинул футляр со скрипкой в шкаф и сел за первую парту. Когда в класс зашел Лукавый, Костя устремил взгляд в учебник, изображая безразличие. Впервые по его вине пострадал человек, а он не сделал ничего, чтобы этому помешать. И человек-то какой-то странный: нажил

себе проблем в первый же учебный день. Они с ним едва были знакомы, между ними не было крепкой дружбы. Он бы на месте Лукавого за себя не заступился.

После уроков Костя мыл доску – сегодня была его очередь дежурить по классу. Он составил стулья на парты, выключил в классе свет, забрал футляр и закрыл дверь на ключ. Отнес его на вахту, попрощался с охранником и вышел.

Солнце жарило в макушку, а сентябрьский ветер уже подмораживал. Левицкий вспомнил Лукавого в шапке. Тот не снял ее, хотя в классе за урок скапливалась духота.