С этими мыслями Арлина вскочила на ноги, бросилась к столу, схватила холодную склянку. Прозрачное зелье недовольно заурчало. Арлина смотрела на него – кристально чистое, как утренняя роса, – и вспоминала. Вспоминала, как ненавистные будни, сопровождавшиеся болью во всём теле, мозолями и ожогами на руках, внезапно переросли в счастливейшие ночи, жарче которых девушка до этой поры не знала; как мечты, в которых Арлина видела себя рука об руку с прекрасным принцем, уступили место простому желанию любым способом продлить час волка и пробыть с любимым хоть на миг подольше; и как вся красота и великолепие роскошного розового камня меркли в сравнении с простым серебряным колечком, украшавшим безымянный палец новоиспеченной леди Тайернак и бывшим ей дороже любого другого роскошного подарка... Рука сама собой опустилась и поставила склянку обратно на стол.

– Вот это правильно. – Совсем рядом зашумел крыльями Грибо. – Дождёмся хозяина, он и решит, что дальше с теми остатками делать.

– Она правда была его женой? – не в тему спросила Арлина.

– Правда. Только ушла от него слишком спешно. Так торопилась, что даже волосы, как следует, не заколола. И шаль на плечи не набросила, а ведь на улице было морозно. Но милорд её очень любил, не скрою.

– И он по-прежнему её любит?

– Я не рылся в его голове – просто не умею, но я видел, как он на тебя смотрит. Лукавить бесполезно: вначале намерения были совсем иные, но искра перерастала в пламя с каждым новым днём. Его мысли и раньше были только о тебе, а сейчас тем более. Уж я это вижу. 

– Тогда почему он так поступил? Зачем обманом затащил сюда, врал и до сих пор не сказал правды?

– Ну, допустим, не врал, а недоговаривал. Узнай ты сразу, как обстоят дела, пошла бы за ним? Узнай позже, осталась бы в замке? Вот-вот, – подытожил Грибо, глядя на девушку, – в тот же день сбежала бы назад к принцу.

– Он испортил мне свадьбу, – процедила сквозь зубы Арлина.

– Он устроил другую.

– Основанную на лжи и расчёте? Хорошо же всё начинается.

– Он просто ждал лучшего момента, чтобы во всём признаться. Это можно простить. А врать – никогда не врал.

– Так уж и никогда?

– Никогда.

Взгляд опять застыл на портрете. Серые глаза, смотреть в которые Арлина поначалу боялась, продолжали манить к себе. Сойди Тайернак сейчас с картины, встань перед женой, положи руки ей на плечи и обожги губы страстным поцелуем, она бы и противиться не посмела, а снова бросилась бы в омут с головой. Но к счастью то был лишь холст, приколоченный к рамке, и можно было, смело глядя в эти серые глаза, взять со стола кольцо с бриллиантом и сказать самой себе еле слышным шёпотом, что даже суетившийся вокруг разбросанных книг Грибо не расслышал:  

– Есть только один способ узнать, врал ты мне тот раз или нет.

Арлина зажала в кулаке некогда любимое кольцо и незаметно выскользнула из кабинета. Одевшись и закутавшись в тёплый плащ, девушка тихонько, стараясь не шуметь и не будить слуг, спустилась по лестнице, выбежала через чёрный ход на улицу, вывела лошадь из стойла и скрылась за воротами замка. 

– Она не пошла за вами? – Чарсвина преисполняло любопытство.   

Эйгон мотнул головой, бухнулся в кресло, придвинул к себе столик, накрытый для чаепития. Из одной из двух фарфоровых чашек уже пили; пришлось плеснуть остатки из чайника во вторую. А смочив горло, можно было уже и на спинку кресла откинуться, и глаза закрыть.    

– Эх, – Чарсвин тяжело вздохнул, – теперь сиди и жди, когда ворона соизволит вернуться. Без неё Квирл совет не продолжит.       

– Лично я жду до вечера и возвращаюсь в Смоляные горы, – стиснул зубы Эйгон. – Мне моё время дорого и плевать, что думает Квирл. 

– Молодости свойственно легкомыслие. Может, оттого и все ваши беды, мой мальчик?        

Тайернак наморщил лоб.    

– О чём вы, Чарсвин?    

– Меня беспокоит, что проклятие на вас не столько древнее и сложное, сколько выстраданное.  

– Не сложное, – хмыкнул Эйгон, повторяя за старым магом. – Будь оно простым, я не стучался бы во все двери, а снял чары обычной абракадаброй. 

– Так вы не дослушали, – всплеснул руками Чарсвин, пододвинул к себе второе кресло, плюхнулся в него и зачастил: – Подобные колдовства видал я в разных местах и в разное время, но все они были наложены второпях, поверхностно и снимались одним взмахом руки. Пшик – и нет ничего. Как занозу из пальца вытащить. Хотя занозу, признаюсь, больнее. 

Старичок вытер платком пот со лба и лысеющей головы и взволнованно продолжал:

– В те чары не удосужились вложить душу, потому и убирались они мигом, словно были простым наговором третьесортной ведьмы. В вашем же случае мы все оказались в тупике. Я, Пламмель и даже Йерхен. Да что там говорить, сам Квирл рукой махнул!

– Квирл рукой махнул по другой причине. 

– Ну, вы ведь не всегда были его зятем.

– И то верно, – выдохнул Эйгон, – но невзлюбил он меня, кажется, с того самого момента, когда принимал у меня квалификационный экзамен. 

– Поверьте старому колдуну, Квирл тоже не знал, как вам помочь. Маг никогда не упустит возможности доказать другому магу, что превосходит того по силе. А Квирл никогда не упустит шанса ткнуть любого из нас носом в то, что он разгадал загадку, а мы так и не смогли. Думайте, Тайернак, вспоминайте. Может, обидели кого ненароком? Может, и не хотели ничего дурного, а на вас злобу затаили. Уповать на эликсир, конечно, можно, но я бы на вашем месте поискал причину. 

– Причину, – фыркнул Эйгон. – Мой отец умер ровно через неделю, как в кабинете по его приказу повесили мой портрет на одну линию с благородными лордами и леди из рода Тайернаков. Должен ли я считать, что причина смерти отца и мачехи в портрете, или всё же лошадь понесла? 

– И всё-таки я настаиваю на том, чтобы вы хорошенько подумали, – мягко давил Чарсвин. – Для ваших двадцати… – маг запнулся, припоминая возраст Эйгона.

– … семи, – пришёл на помощь тот.

– Для ваших двадцати семи вы слишком успешны, не находите? Иной маг только под старость получает первый ранг, а вам и тридцати нет, а есть уже всё: и статус магистра, и кресло в совете, и тесть могущественный… был, – Чарсвин осёкся, поймав на себе раздражённый взгляд. – С вашей новой женой, увы, не знаком, но, зная ваш вкус, уверен, она темноволосая красавица.

– Вы намекаете, что всё дело в зависти? Но кому мне завидовать, если кроме графа Лавиндера я ни с кем не общаюсь. Я не появлялся в обществе уже много лет. Все поездки ограничиваются Солнечной бухтой раз в год и заседаниями совета то в клубе «Махаон», то здесь. Хотя… – Эйгон потёр пальцами лоб.

– Что-то вспомнили?

– Моего горгулью пытались отравить прошлым лунным месяцем. Я так и не понял, кому это понадобилось и зачем, но мой дворецкий был с тем человеком заодно.

– Вы выбили из дворецкого правду?

– Застрял за выяснением отношений с женой… тогда ещё моей будущей женой… и упустил гадёныша. 

Чарсвин разочарованно хлопнул себя ладонями по коленям. 

– Но вы хоть нашли себе нового дворецкого? А то могу порекомендовать одного смышлёного. 

– Я до сих размышляю, нужен ли он мне. Я устал доверять людям, а затем терпеть их предательства. Проще жить отшельником и выбираться в город только, когда понадобится пошить новый камзол. Да и это лишнее: на портного всегда можно рыкнуть, и он, как миленький, примчится в замок.

– Рано вы себя в старики записали, мой мальчик. Сели бы, подумали хорошенько, глядишь, подобрали бы ключик к загадке...

Эйгон молчал и лишь нервно барабанил пальцами по столу. Гранатовый рубин на пальце Тайернака искрился и блестел – блестел так неистово, что Чарсвин даже зажмурился, а когда разлепил веки, то, покосившись в сторону перстня, поинтересовался: 

– Камень вашего отца, не так ли?

Эйгон вытянул руку, любуясь цветом рубина.