Ночью тишину нарушил Галвин. 

– Окна его спальни левее, милорд. Когда зайдёт, то первым делом зажжёт свечу на столе у окна. Он всегда так делает... Видите? Еле заметное свечение. Шторы слишком плотные, и светит она тускло. 

Квирл кивнул. 

– Всё это очень и даже очень странно, – пробормотал он, кашляя на морозе. – Девица прямолинейна и остра на язык, Тайернак как всегда легкомыслен и неосторожен в своих поступках. Или они друг друга стоят, или...

– Чёрный ворон принес в клюве, что опыты над запретным эликсиром продолжаются. Делает всё она, но под его руководством и с его подачи. 

– Это меня и тревожит. Если б только найти зацепку, как его прижучить так, чтобы и Совет гарантировано поддержал. Проверить бы, действителен ли брак.

– Я попытался залезть к ней в голову и прочитать мысли...

– Я видел. Ценный у тебя дар, жаль только, что на магах не работает. Мысли некоторых и читать не надо – всё на лице написано, а вот в извилинах магистра Хитрикса я бы покопался. Ну и что творилось в голове у нашей новоиспеченной благородной дамы? 

– Вы же видели кольцо, милорд. Эйгон опередил нас на один шаг. 

– Жаль-жаль, – недовольно проронил Квирл, – а была такая возможность, не прилагая особых усилий, узнать, как обстоят любовные дела на самом деле. 

– Она и сейчас есть, – вымолвил Галвин, вытащил из кармана камзола белый шёлковый платок, скомкал его, а когда разжал кулак, то на ладони сидела маленькая юркая белая мышка с розовым носом и розовыми лапками. 

Присев на корточки, Галвин осторожно опустил руку на землю и легонько подул. Мышь повела носом, зачастила лапками, юркнула в крохотную дыру в стене и, ловко цепляясь за выступы, начала карабкаться вверх. 

Свеча трещала где-то совсем рядом. Потыкавшись в щели меж неровных камней, мышь нашла ту, что пошире, нырнула в неё и, активно толкаясь лапами, полезла на манящий запах воска, намереваясь впиться в него зубами, когда свечу нетерпеливо потушат, и комната растворится в ночной темноте и запахе страсти. 

Известняковая крошка посыпалась на пол и затерялась в высоком ворсе тёплого ковра. Розовый нос высунулся из щели и укрылся среди плотных тканей штор в пол. Острые уши навострились, ловя каждое слово и вздох, а лапы замерли, чтобы шаловливые когти ненароком не царапнули по ножке деревянного столика и не привлекли к удачному убежищу внимания.

– Он уехал? – Арлина была напряжена и усиленно вслушивалась, пытаясь уловить каждый звук, доносившийся с улицы. 

– Давно, – хриплым голосом ответил Эйгон. 

Сильные пальцы потянули на себя шнуровку, ослабляя платье. 

– Нет, – Арлина перехватила сползающую с плеча ткань и натянула обратно. 

– Мне показалось там, внизу, что у меня есть шанс...

– Вы обещали...

– Ты моя жена, – тихо, но настойчиво ответил Эйгон. 

– Я не напрашивалась, – пролепетала девушка и попыталась стянуть с пальца серебряное кольцо. 

– Не снимай, – глухим голосом проронил Эйгон, поправляя невзрачное украшение.

– Квирла с нами больше нет.

– Зато есть я, – грубо перебил Эйгон, – и есть моя страсть, и желание быть с тобой. Если я сорвусь, то только кольцо меня остановит. В нём часть моей силы, и она всегда будет оберегать тебя. Оберегать от всех, том числе и от меня самого.

– Я сделаю всё, что вы хотите, – прошептала Арлина. – Хотите, буду носить ваши кольца. Хотите, буду мило улыбаться всем вашим знакомым, стоит вам только ткнуть в их сторону пальцем. Буду разыгрывать перед ними влюблённую и заботливую жену, но сейчас позвольте мне уйти. 

Арлина подхватила платье и рванула к выходу.

– Стой, – Эйгон развернул девушку лицом к себе. – Мы теперь муж и жена, ты должна это понимать. Ты больше не Арлина де Врисс, а леди Тайернак. Что подумают слуги, если на утро прознают, что мы спим в разных спальнях? Завтра же об этом будут знать все Смоляные горы, а послезавтра и сам Квирл. 

– Вы обещали, – шипела Арлина, отбиваясь от Эйгона, но понимая, что силы уже на исходе. 

– Не шуми, – Эйгон прижал девушку к себе и не отпускал. – И не надо меня бояться – без твоего согласия тебя не трону. Но спать будешь в моей спальне. Я не хочу давать повода прислуге сплетничать за моей спиной и менее всего хочу увидеть здесь ещё раз Квирла. 

– Тогда вы спите на полу. Ковёр толстый. 

– А это мы решим, когда я приеду. 

Эйгон разжал руки, выпуская Арлину, и ещё с несколько ударов сердца стоял и смотрел, как та устало опустилась на кровать, даже не отодвинув в сторону тёмно-синего шёлкового покрывала. Тайернак взял оставленную в кресле у окна трость, задул свечу и быстрым шагом вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. 

Розовый нос вынырнул из-под тяжёлой шторы, вдохнул запах дыма и заторопился вверх по резной деревянной ножке. Белые зубы прорезали ночную темноту тоненькой полоской света и тут же вгрызлись в затвердевший воск.  

Арлина крепко спала.

Замок на Зелёном холме местные жители обходили стороной. И не потому, что по ночам там якобы бродили привидения, гремели цепями и тоскливо завывали. И не потому, что над башнями вечно кружили чёрные вороны, громко каркали и не давали спать прислуге. А потому, что вот уже много лет хозяин тех стен был неприветливым вдовцом, без жены и нянек воспитавшим дочь, которая, вместо благодарности, в день своего совершеннолетия сбежала из дома с первым подвернувшимся на базаре Тир-Арбенина циркачом. Больше девушку не видели. Деревенские мужики считали замок местом проклятым, дочерей своих туда в служанки не пускали и сами старались лишний раз дать крюк-другой, лишь бы не нарваться на цепкий взгляд ворона и не услышать пронизывающее душу карканье.   

Каменные стены давно заросли плющом, местами плохо стриженным. По последнему ловко карабкались крохотные змейки-изумрудки, цветом чешуи вторившие плющу, заглядывали в окна и поедали пауков, раскинувших липкие сети и выжидавших жирных мух. Мухи попадались, но редко. Комары залетали чаще, но пауков это не устраивало. В общем, в том круговороте природы вечно был кто-то недовольный. Точь-в-точь как в замке, где в этот день прислуга сновала из угла в угол пуще прежнего, ведь порог дома переступила не только нога сварливого и во всем дотошного хозяина, но и обутая в парчовую с золотыми бантами и лентами туфельку девичья ножка. Ноги верного слуги, конечно же, были не в счёт.

Шурша пёстрыми юбками, позвякивая колокольчиками на поясе и дешёвыми браслетами, нанизанными по десять штук на каждую руку, Лачтна неторопливо поднималась по ступенькам широкой белой лестницы. В её походке улавливалась грациозность пантеры; в легкой, едва заметной улыбке – мурлыканье довольной кошки, которой досталось целое блюдце жирных сливок; во взгляде – хитрость лисицы, пушистым хвостом завлекающей охотника и знающей, что за её спиной прячется волк, давно раскрывший пасть и приготовившийся к прыжку на заманиваемую в ловушку жертву.   

Лестница закончилась, и красивая ножка утонула каблуком в мягком ковре, на котором весёлые незабудки кружили хоровод с белыми колокольчиками и небесными васильками. Длинные пальцы, украшенные недорогими колечками, коснулись малахитовой вазы и придвинули её ближе к стене – иначе ваза непременно свалится при первом удобном случае. Разбиться не разобьётся, но красивая охапка засушенных подсолнухов будет напрочь испорчена.

Напольные часы пробили полдень. Где-то неподалёку  зашумела платьем служанка и зазвенел фарфор – хозяину спешили подать чай в кабинет.

– Я сама.

Лачтна перехватила поднос у рябой горничной; та сделала книксен и убежала обратно на кухню. 

Взгляд первым делом упал на чашку. Столько лет прошло, а его привычки не изменились: чашка всё та же белая, с золотой, слегка потёртей от старости, каёмкой; тот же чайник, из носика которого привычно вырываются ароматы лимонника и чабреца; и ржаной сухарь с мёдом.