Обессиленная, девушка опустила руки, зашагала к привязанной к сосне и перепуганной до смерти лошади, провела рукой по её шее, успокаивая, распутала поводья и потянула за собой. О направлении не думала. Просто шла, куда глаза глядели, а они, переполненные слёз, не глядели никуда.
Крики птиц смолкли, шум деревьев прекратился, и даже ветер стих. Всё вокруг затаилось, словно в предверии чуда.
Арлина продолжала понуро брести, загребая ногами прелые листья. Лошадь послушно следовала за ней, пока вдруг не встала, как вкопанная, и громко не заржала и не забрыкалась. Так волновалась она немногим ранее на волка, но привязана было столь крепко, что не вырвалась. Иначе унеслась бы уже на другой край леса.
Девушка остановилась, подняла голову и застыла прямо у поросшего мхом пенька, который намеревалась обогнуть. Перед ней стоял Эйгон.
Тряхнув головой, Арлина замахала перед глазами рукой, прогоняя видение, но то не думало исчезать. Напротив, Эйгон решительно шагнул навстречу, взял руки девушки в свои и поднёс к губам, согревая дыханием.
Арлина наклонила голову вбок и, рассеянно улыбаясь, разглядывала того, кто стоял перед ней. Выискивала, где подвох, где фальшь, где маска, которую нужно сорвать, чтобы разоблачить обманщика. Но никакого обмана; это был он. Тот, кого она любила всем сердцем, кого ещё несколько часов назад потеряла и только что вновь обрела. Потрёпанный, в порванной и грязной одежде, но это был он. Без лоска, без блеска, присущих аристократии, но милее и ближе для Арлины сейчас никого не было.
– Я не верю глазам, – пробормотала девушка, всматриваясь в каждую чёрточку родного лица.
– А я сейчас готов поверить во что угодно.
И голос его – такой низкий, хриплый, страстный. И руки – горячие, нежные. И губы, которыми он целует её ещё не до конца согретые тоненькие пальцы.
– Не надо слов... – прошептал Эйгон, опережая вопрос Арлины.
– Но он же убил тебя. Я видела.
– А ты спасла меня, я это знаю.
– У меня ведь ничего не получилось... и склянка осталась в башне...
– Видимо, это и есть то, что магистр Чарсвин называет настоящий магией.
– Кто называет?
– Я познакомлю тебя с ним. Милый старикашка, хоть и нудный временами. А ещё расскажу тебе многое, что должен был рассказать давно, но смелости не хватало.
– И про свою обожаемую гадалку расскажешь? – дразнила Арлина.
– Она уже давно не моя.
– Точно?
– Моей можешь стать только ты, – Эйгон касался губами каждого пальчика девушки, – если, конечно, захочешь.
Арлина нежно улыбнулась.
– Глупенький. Я и так твоя. Навеки.
– И ты выйдешь за меня?
– Я давно твоя жена.
– Уже нет. Или ты забыла слова клятвы? – И, не дожидаясь ответа, пояснил: – «Пока смерть не разлучит нас…»
– Так нам придётся начать всё заново?
– Если ты не против. Я обещаю, что в этот раз всё будет по-другому.
Арлина провела рукой по лицу Эйгона – красивому и бледному.
– Ты ведь всё знал, да? Про Мартана и его планы в отношении меня… Знал от Ланса и ничего мне не сказал. Почему?
– Я хотел, чтобы ты была со мной, потому что любишь, а не потому, что тебя не ценит другой.
– Я люблю тебя.
Перед глазами всё резко завертелось, закружилось, и сердце захотело выпрыгнуть от волнения из груди, но вместо этого её губы – нежные и трепетные – нашли его губы, и земля поплыла из-под ног, а время остановилось, позволяя поцелую длиться целую вечность.
Оба оторвались друг от друга неохотно и только, когда лошадь недовольно фыркнула и ударила о землю копытом.
Приоткрыв глаза, Арлина прищурилась от яркого солнечного света, ворвавшегося в вечно-сырую темноту леса, отпрянула от Эйгона, оценивающе осмотрела его и спросила:
– Который сейчас час?
Эйгон поднял голову к солнцу, прикидывая.
– Болотной кувшинки, нет? Или розового карпа?
– Солнце высоко, а твоё лицо, руки и ты сам…
– Мне самому с трудом верится, но я держусь, чтобы не ущипнуть себя за бок.
– Может, тогда я?
– Э-э нет. Последнюю шерсть выщипаешь.
– Кстати, а кто мне объяснит про волка? – насупилась девушка.
– Не здесь. Дома. И не только про волка. Нам предстоит многое сделать и во многом разобраться.
– Нам?
– Ты ведь будешь со мной рядом?
– Всегда, но только после разговора с одним человеком.
Лицо Эйгона посерьёзнело.
– Он может помешать нашему счастью?
– Помешать вряд ли, но ворчаний и упрёков придётся выслушать вперёд на год.
– И кто же это?
***
– Пять золотых за мешок молотого чеснока? – Алистер де Врисс присвистнул и громко хлопнул ладонью по столу. – Да не смешите меня!
– Слухи идут, что из-за истории с дочерью вы сильно поиздержались, и деньги вам сейчас как никогда кстати, – вкрадчиво заметил усач, стоявший напротив стола торговца, теребивший в руках шляпу и то и дело поправлявший пенсне на носу.
– Но не за чеснок же, – фыркнул Алистер. – Берите ковры – корабль с ними вот-вот прибудет в гавань.
– Ковров у моего хозяина в три слоя лежит, – мялся делец, – а вот пресная еда желудок сводит. Так что? За десять отдадите?
– Сами твердите, я поиздержался. Десять монет дела не поправят.
– Неужели только за пятнадцать?
– Боюсь, и за двадцать не отдам.
– Ну, если и за двадцать нет, то позвольте откланяться.
– Продано. С вами приятно иметь дело, господин…
– Пакстон, милорд.
– Я, правда, не милорд… – на автомате начал де Врисс.
– Да и я не господин, – дополнил собеседник.
– Но торговаться с вами, Пакстон, – одно удовольствие. Мой нижайший поклон вашему хозяину, и вот ваш чеснок. А что за дом столь щедр на оплату специй?
– Позвольте, это останется тайной, – хитрая улыбка застыла на губах и в уголках глаз.
– Главное, чтобы чеснок покупали регулярно, – пробормотал де Врисс, смахнув в мешок столбик из двадцати золотых монет после того, как за усачом закрылась дверь.
Торговля налаживалась, хоть и не так быстро, как хотелось бы.
Когда пару недель назад двери тюремной камеры противно лязгнули и отворились, а тюремщик на редкость оказался приветлив, и в глаза ударил яркий дневной свет, Алистер подозрительно прищурился и всё равно приготовился к худшему. Ждать милости от шакала – что ждать чуда, а в чудеса де Врисс не верил, только в бездушный расчёт. Каково же было его неподдельное удивление, когда в уютном и светлом кабинете на втором этаже королевского дворца торговца встретил не пропитанный развратом и вином младший отпрыск королевской семьи, а принц Патрик, по обыкновению подтянутый, сдержанный и краткий на речи.
А чем дальше – тем чуднее.
Кафтан вернули, за условия темницы извинились и даже пообещали улучшить их для будущих пленников, напрочь истребив крыс. А ещё вернули тюки с тканями и шёлковыми нитками, мешки с солью, перцем розовым душистым и даже с лавровым листом. Только с чесноком у себя в закромах оставили. И под занавес приоткрылась дверца сбоку, с той стороны, где у Патрика стояли шкафы с книгами, где всё пестрело и умничало, и де Врисс увидел дочь.
Арлина ступила к отцу робко, виновато потупив взгляд, а он только шагнул ей навстречу, крепко обнял и поцеловал в макушку. Вопросов было много, и Алистер не знал, с какого начать, с каждым днём откладывал важный разговор, пока, наконец, не решился поставить на неведении точку. Тем более и день попался подходящий – все заказчики разошлись довольные, новые партии были ещё в пути, и времени на откровения было предостаточно.
Хрустнув костяшками пальцев, де Врисс плеснул себе из кувшина в кружку настойки на сосновых шишках и собрался уже позвать дочь, как дверь в кабинет скрипнула.
– Ты, – выдохнул Алистер, завидев Арлину, – а я как раз хотел тебя крикнуть. Входи-входи.
– А я как раз подсмотрела, что ты не занят, и решила с тобой поговорить. И не только я.
– Кто там ещё? – нахмурился Алистер. – Очередной желающий заполучить молотый чеснок бесплатно?! Знает, собака, что на моих чувствах к дочери играть можно, вот и трётся около тебя, мозги пудрит. Как тот конопатый в прошлом году. Помнишь? Гони в шею! Дармоедов развелось. Погоди! Куда пошла?
