– Что значит – только и всего? Тебе мало, что ли?

– Многие заводят детей. Без них не было бы взрослых.

– Не юродствуй, Сирил.

– Я не юродствую.

– Юродствуешь. Сара-Энн не замужем.

– Ах вон что. Тогда история приобретает несколько иной окрас.

– Еще бы. Несчастные родители вне себя. Тетя Мэри под круглосуточным наблюдением, потому что хватается за разделочный нож.

– И кого хочет зарезать? Себя или Сару-Энн?

– Видимо, обеих.

– Отец ребенка известен?

Мэри-Маргарет брезгливо скривилась:

– Конечно, известен. За кого ты ее принимаешь? Похоже, ты очень невысокого мнения о семействе Маффет.

– Я ее даже не знаю. О ней у меня вообще никакого мнения.

– Отец ребенка – какой-то козел из Ратмайнса, если тебе угодно. Работает на льнокомбинате, я бы на такого и не взглянула. Жениться-то он согласен, однако на венчание очередь, им предложили дату через шесть недель, а к тому времени уже будет видно, что невеста с пузом.

– По крайней мере, парень поступает честно, – сказал я.

– После того как совершил бесчестье. Бедняжка Сара-Энн, она всегда была такая хорошая. Не понимаю, что на нее нашло. Я надеюсь, ты ни о чем таком не помышляешь, Сирил? Лучше выбрось из головы, потому что я не собираюсь потакать всяким непристойным выходкам.

– Можешь мне верить. – Я отложил вилку и нож, поскольку сразу пропал аппетит. – И мысли не было тебя совратить.

– Пометь в своем ежедневнике семнадцатое число следующего месяца. Это день свадьбы.

– Ладно. Что ты подаришь кузине?

– В смысле?

– На свадьбу. Наверное, что-нибудь для младенца будет уместно.

Мэри-Маргарет хмыкнула и покачала головой:

– Я не буду ничего дарить.

– Как это? Кто же на свадьбу приходит без подарка?

– Будь это свадьба по правилам, я бы, конечно, что-нибудь подарила. Но у них же не так. Подарок станет знаком моего одобрения. Нет уж, сами виноваты, пусть теперь расхлебывают.

– Почему ты всегда всех осуждаешь?

Мэри-Маргарет вздрогнула, как от пощечины:

– Что ты сейчас сказал?

– Почему, говорю, ты всех осуждаешь? Мы и так живем в пропитанной ханжеством стране, где старики не понимают, что мир изменился. Но мы-то с тобой молодые. Неужто нельзя проявить кроху сочувствия к тому, кто переживает нелегкое время?

– Надо же, какой ты дико современный! – Поджав губы, Мэри-Маргарет откинулась на стуле. – Иными словами, ты хочешь проделать это со мной, да? Отправить соседа погулять, затащить меня к себе на квартиру, разложить и отодрать хорошенько?

Настал мой черед изумиться. Я и подумать не мог, что она об этом заговорит, да еще в таких выражениях.

– Если таков твой замысел, меняй свои планы. На это меня никто не уговорит. А когда поженимся, не рассчитывай, что сможешь лакомиться всякую ночь. Только по субботам и в полной темноте. Меня, знаешь ли, воспитали правильно.

Я мысленно пометил – в субботу всякий раз придумывать себе дела, но тотчас меня ошпарило паникой. Когда это мы решили пожениться? Об этом не было и речи. Или я забыл, что сделал ей предложение?

– Я лишь к тому, что сейчас не тридцатые годы, – сказал я. – На дворе 1966-й. Девушки залетают сплошь и рядом. Чего уж тут, если я не знаю судьбу даже собственной матери.

– О чем ты? – нахмурилась Мэри-Маргарет. – Ты прекрасно знаешь жизнь своей матери. Вся страна ее знает. Книги ее изучают в университетах, ведь так?

– Я говорю о своей родной матери, – уточнил я.

– О ком?

Только сейчас я изумленно сообразил, что она знать не знает о моем усыновлении, и поведал свою историю.

– Кто ты?.. – Мэри-Маргарет заметно побледнела.

– Приемыш. В смысле, меня усыновили. Давно. В младенчестве.

– А почему ты никогда об этом не говорил?

– Я думал, это не так уж важно. Ей-богу, в моей жизни есть кое-что похуже.

– Не так уж важно? А кто твои настоящие родители?

– Понятия не имею.

– И тебе не интересно? Ты не хочешь это выяснить?

– Не особенно. – Я пожал плечами. – По сути, мои родители – Чарльз и Мод.

– Боже праведный! Выходит, и твоя мать – падшая женщина?

В груди моей забурлила злость.

– Глядя правде в глаза – почти наверняка, – сказал я.

– О господи! Что будет, когда папа узнает! Нет, я ему не скажу. И ты не говори, понял?

– Я и не собирался.

– Его хватит удар. Или очередной сердечный приступ.

– Слова не скажу, – заверил я. – И потом, я вправду не считаю это важным. Приемные дети – не такая уж редкость.

– Да, но иметь такие корни… Это плохая наследственность.

– То же самое случилось с твоей кузиной.

– Там другое, – отрезала Мэри-Маргарет. – Она всего-навсего совершила ошибку.

– Может, и моя мать совершила ошибку. Ты этого не допускаешь?

– Нет, с тобой что-то происходит, Сирил Эвери. – Мэри-Маргарет раздраженно потрясла головой. – Что-то ты утаиваешь. Но я дознаюсь. Уж поверь мне.

Восьмого марта состоялась помолвка моего соседа Альберта и его подруги Долорес. В компании их сильно пьющих родственников это событие было отмечено в пивной «У Нири». После торжества мы вернулись домой, но уснуть я не смог из-за ритмичного стука кроватной спинки о стену и еле сдерживался, чтобы не ворваться к обрученным и не вылить на них ведро воды. Аккомпанемент их безудержной страсти меня разбередил, породив отчаянную жажду общения, и я уступил своему томлению – накинул одежду, в которой был днем, и, спустившись по лестнице, вышел в ночную тьму, уже слегка взбудораженный надеждой на возможную встречу. Шагая по Четэм-стрит, я как будто услыхал шаги за спиной и испуганно обернулся, но улица была безлюдна.

Порой в узких мощеных проулках, огибавших «Оленью голову», встречались парни моего возраста, однако нынче там никого не было. Тогда я пересек Дейм-стрит, свернул направо и на Краун-аллее увидел двух молодых людей, склонившихся друг к дружке. Я скрылся в нише подъезда, готовый удовольствоваться ролью соглядатая, если уж не дано иного. Однако вместо звука расстегиваемых молний и торопливых поцелуев я расслышал северный выговор, на котором шла беседа в столь напряженном тоне, что я пожалел о своем шпионстве.

– Да я только гляну, – говорил высокий детина, казавшийся опасно возбужденным. – Когда еще такое увидишь?

– Плевать, – отвечал второй. – Нечего там крутиться, а то еще сцапают.

– Да не сцапают!

– Поди знай. Ты, что ли, будешь объяснять командиру, зачем мы туда поперлись?

Под ногой моей хрустнул камешек, парни обернулись, и мне ничего не осталось, как выйти из своего укрытия, надеясь, что как-нибудь пронесет.

– Чего тебе здесь надо? – Детина двинулся ко мне. – Ты что, гад, подслушивал?

– Не надо, Томми. – Второй парень его удержал, и я, не теряя времени, припустил по улице. Погони, слава богу, не случилось.

Я перешел через мост Полпенни и свернул в один из укромных проулков, ответвлявшихся от Эбби-стрит, где раз-другой у меня уже бывали тайные встречи. Вот и сейчас я увидел одинокую фигуру. Привалившись к фонарному столбу, человек затянулся сигаретой и подал мне знак, стукнув пальцем по козырьку кепки. Я подошел ближе, но, поняв, что он годится мне в дедушки, тотчас развернулся обратно, кляня злосчастную судьбу. Я уже почти смирился с мыслью, что вернусь домой неудовлетворенным, но тут вспомнил об общественном туалете в конце О'Коннелл-стрит, о том самом, где семь лет назад Джулиан получил непристойное предложение.

До этого секс в общественном туалете у меня был всего два раза, первый раз – случайно (если это бывает случайно). Мне было семнадцать, я проходил мимо Тринити-колледжа, и мне вдруг жутко приспичило отлить. Я забежал в корпус искусств, поднялся в туалет на третьем этаже и встал к писсуару. Рядом какой-то студент мыл руки. Я почувствовал его взгляд, обернулся, и от его улыбки у меня мгновенно возникла эрекция, из-за чего я оросил стену и собственные брюки. Парень рассмеялся и кивнул на кабинку, куда я и проследовал, чтоб официально распрощаться с невинностью. Второй раз это случилось в обстоятельствах столь же огорчительных, как нынешние. Парень моих лет чуть не силком затащил меня в общественный туалет, но толком ничего не вышло – он извергся, будто Везувий, едва я к нему прикоснулся. Обычно я держался подальше от скверны подобных мест, но сегодня зашагал к колонне Нельсона, ибо хотел только одного – поскорее разделаться со своей маетой и завалиться спать.