– Не очень, неподалеку от Графтон-стрит, – проговорил я. – Но есть кое-какие сложности. Может, к тебе?

Он покачал головой:

– Исключено.

Я подумал, как быстро мы сговорились, как мало слов нам понадобилось, чтобы выразить обоюдное желание оказаться в постели. Что там ни говори, натуралы были бы счастливы, если б в подобных обстоятельствах всякая женщина вела себя так же.

– Давай прогуляемся, – сказал я, готовый удовольствоваться всегдашним, раз не дано иного. – Погода хорошая.

Киаран на секунду задумался и опять покачал головой:

– Извини, я не шастаю по кустам. – Он положил руку мне на колено, и меня будто пронзило током. – Без обид, ладно? Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Может, в другой раз.

Киаран встал, и я, поняв, что сейчас его потеряю, мгновенно решился:

– Хорошо, попробуем ко мне. Но очень тихо.

– Уверен? – с надеждой спросил он.

– Шуметь нельзя, – повторил я. – За стенкой сосед, внизу хозяйка с сыном. Подумать страшно, что будет, если нас застукают.

– Я буду как мышь. Во всяком случае, постараюсь, – улыбнулся Киаран, и я, несмотря на все переживания, рассмеялся.

Мы вышли из бара и зашагали в сторону парка Сент-Стивенс-Грин. Имелась уйма веских доводов не приводить незнакомца к себе, но все они меркли перед мощным желанием соединиться с ним каждой клеточкой тела, а потому вскоре мы стояли перед крашенной суриком дверью и оставалось лишь вставить ключ в скважину. От волнения я не сразу в нее попал.

– Подожди здесь, – прошептал я, почти касаясь губами лица Киарана. – Я гляну, чист ли горизонт.

В прихожей свет не горел, на лестничной площадке тоже было темно – видимо, Альберт уже спал. Обернувшись, я поманил своего спутника, и мы взошли наверх. Там я втолкнул Киарана в свою комнату, запер дверь, и через секунду мы, точно пара юнцов, уже срывали друг с друга одежду, напрочь забыв о тишине, ибо занялись тем, что было нам написано на роду.

Я переживал нечто доселе неизведанное. Обычно хотелось поскорее все закончить и сбежать, но сейчас я желал, чтобы это происходило медленно. У меня не было опыта постели в ее буквальном смысле, и ощущение простыней под голым телом возбуждало невероятно. Еще никогда рука моя не скользила по чужой обнаженной ноге, а ладонь не чувствовала ее волоски, еще никогда ступня моя не касалась чужой ступни, а язык не пробегал по позвонкам, заставляя чужую спину выгибаться в наслаждении. В тусклом свете уличного фонаря, пробивавшемся сквозь занавески, все происходившее казалось неподдельным, и вскоре я, напрочь забыв о Джулиане, думал только о своем новом друге.

К рассвету я осознал, что испытал нечто прежде неведомое и оно гораздо сильнее вожделения и безумного желания излиться. Меня окатило счастьем, я был полон дружеского тепла к человеку, о котором не знал ничего, даже, наверное, его настоящего имени.

Он посмотрел на меня и покачал головой, на губах его появилась уже знакомая сожалеющая улыбка.

– Пора уходить, – сказал он.

– Останься. – Я сам удивился своим словам. – Уйдешь, когда сосед отправится в ванную. Тебя никто не заметит.

– Не могу. – Он вылез из постели и стал собирать свою одежду, разбросанную по полу. – Жена ждет. Я сказал, что работаю в ночную смену.

У меня ухнуло сердце, и только сейчас я понял, что царапало мне спину, когда он меня обнимал. Обручальное кольцо. Он женат. Ну да. И теперь застегивает рубашку, ищет ботинки, ничуть не смутившись своим признанием.

– Давно здесь живешь? – спросил он, тяготясь молчанием.

– Прилично.

– Ничего, тут славно. – Он огляделся. – Мне кажется или эта трещина в стене похожа на русло Шаннон?[28]

– Да, смахивает. Я просил хозяев ее заделать, но они волынят – мол, ремонт обойдется слишком дорого, а трещине уж сто лет, от нее никакого вреда.

Я лежал, укрывшись простыней, мне хотелось, чтобы он поскорее ушел.

– Можем как-нибудь повторить, если хочешь, – уже в дверях сказал он.

Я вернул ему его фразу:

– Не могу. Извини.

Он пожал плечами:

– Нет так нет.

Вероятно, для него все это было очередной заурядной случкой. Завтра будет другая, потом еще и еще. Он вышел, и мне было безразлично, если вдруг он столкнется с Альбертом, миссис Хоган или ее слепым сыном. Но внизу никто не зашумел. Видимо, он выскользнул незаметно.

Через несколько дней я пошел к врачу. Кабинет доктора Доуриша располагался в краснокирпичном доме в районе Дандрум, который я знал неважно. У некоторых врачей, сотрудничавших с государственными учреждениями, служащие получали значительную скидку, но я, не доверяя профессиональному кодексу эскулапов, практикующих в католической Ирландии, не рискнул разоблачиться (буквально или образно) перед тем, кто может открыть мой секрет моим работодателям. Я надеялся, что врач окажется молодым и посочувствует моему положению, а потому расстроился, увидев человека предпенсионного возраста, в ком дружелюбия было не больше, чем в сонном школьнике, которого утром понедельника растолкали, чтоб шел на уроки. Весь прием он дымил трубкой, временами снимая табачинки с языка (показав желтые зубы) и пристраивая их в давно не мытую пепельницу. Сердце мое екнуло, когда на стене я увидел крест святой Бригитты, а на тумбочке – жутковатую статуэтку Святого сердца с мерцающей лампочкой внутри.

– Мистер Сэдлер, верно? – Врач взял полученный от секретарши формуляр, в котором я, естественно, указал вымышленное имя.

– Да, Тристан Сэдлер. Так меня зовут. С самого рождения.

– На что жалуетесь?

Я посмотрел на кушетку возле стены. Хорошо бы мне лечь, а врач пусть сядет в изголовье, как психоаналитик. Чтоб я поведал о своих горестях, не видя неизбежного отвращения на его лице.

– Может, я прилягу? – спросил я.

– Зачем?

– Так мне будет легче.

– Нет, – помотал головой врач, – это не для пациентов. Там я дремлю после обеда.

– Ладно. Значит, останусь на стуле.

– Сделайте одолжение.

– Я хотел кое-что рассказать. По-моему, со мной что-то не так.

– Разумеется, иначе зачем вам сюда приходить. Что у вас?

– Тема деликатная.

– Угу. – Врач усмехнулся и покачал головой. – Ничего, если я спрошу, сколько вам лет?

– Двадцать один.

– Дело интимного свойства?

– Да.

– Так и я думал. Что-то подцепили, а? Все пошло к чертям собачьим, вот что я вам скажу. Все здешние женщины – грязные сучки. Будь моя воля, никогда не дал бы им право голоса. А то возомнили о себе.

– Нет, дело совсем не в том. – Пару раз со мной, конечно, случались подобные неприятности, но врач с северного берега Лиффи что-то мне прописывал, и напасть вскоре исчезала.

– А в чем? Ну же, выкладывайте.

– Видите ли, доктор… по-моему, я стал не вполне таким, как меня замыслила природа.

– Не понимаю.

– Я хочу сказать, у меня нет должного интереса к девушкам. Как у моих сверстников.

– Вон оно что. – Ухмылка врача угасла. – Но это не такое уж отклонение. У некоторых юношей задержанное развитие. То есть вас не особо тянет? К сексу, я хочу сказать.

– В том-то и дело, что тянет жутко. Я думаю о нем с утра до ночи. А потом вижу во сне. Иногда мне снится, что я сплю и во сне вижу сны о сексе.

– И в чем проблема? – Мое хождение вокруг да около врача заметно раздражало. – Не можете найти себе девушку, что ли? Парень вы симпатичный, многие девицы охотно закрутят любовь с вами. Робеете, да? Боитесь с ними заговорить?

– Я не робею. – Собравшись с духом, я решил выложить все, и будь что будет. – И девушка у меня есть, не беспокойтесь. Но я ее не хочу, вот в чем вся штука. Понимаете, я думаю не о девушках. О парнях.

Повисло долгое молчание. Не смея поднять глаз, я уставился на ковер, истертый сотнями пациентов, что сидели здесь до меня и в волнении, горе или унынии туда-сюда возили ногами. Молчание все длилось, и я испугался, что от потрясения доктор Доуриш умер и теперь на моей совести еще один покойник. Но вот я услышал, как кресло отъехало от стола, и, подняв взгляд, увидел, что врач подошел к шкафчику, с верхней полки которого взял какой-то пакетик. Потом он запер дверцу и вернулся на свое место, положив загадочную упаковку на стол.