– О боже ты мой!

– Ты навощишь ему струны.

– Сирил!

– Подтянешь его смычок.

– Сейчас я тебе врежу!

– Кстати, я намерен напиться вдрызг и заночевать у тебя. Не обременю?

– Если ты не против улечься в своей старой комнате, откуда будет слышно, как под аккомпанемент дикого детского ора твоя бывшая жена отдается мужчине на пять лет моложе тебя, то и у меня никаких возражений.

– Весьма заманчиво. Буду к четырем. Даю слово.

Следующие полчаса мы с Лиамом провели возле молодой матери, а затем спустились в больничное кафе и парой пива отметили прибавление в нашем неординарном семействе. Я был в приподнятом настроении от того, что я снова дед, что нынче Рождество, что впереди праздничный обед.

– Очень мило, что ты позволил мне первому взять малыша на руки, – сказал я. – Не знаю, достоин ли я этого. Наверное, у Алисы и Лориных родителей…

– Вся эта чепуха меня больше не занимает, – перебил Лиам. – Она осталась в прошлом.

– Приятно слышать. И тем не менее.

– Послушай, Сирил… то есть папа… – Он поставил бутылку на стол. – Все путем, ясно? Я знаю, что поначалу со мной было непросто, но теперь все по-другому. Как я ни противился, ты заставил себя полюбить. Меня это злило, потому что я был решительно настроен тебя ненавидеть.

– А я столь же решительно был настроен тебя любить.

– Ты понимаешь, что я не мог поступить иначе? – помолчав, спросил Лиам.

– О чем ты?

– Об имени малыша.

– Все правильно.

– Не сочти, что это тебе назло.

– Даже мысли такой не возникло. Вы с дядей были близки и любили друг друга. Это вызывает уважение. И у нас с ним была крепкая связь, только иная. Я его очень любил. У нас были сложности, и не скажешь, что мы оба с честью из них выбрались. Но мы через многое прошли и были рядом до конца.

Лиам вдруг спрятал лицо в ладонях и расплакался.

– Что случилось? – Я взял его за руку.

– До сих пор я по нему тоскую. Как жаль, что его нет с нами.

Я кивнул, но скверная моя часть позавидовала, что сын никогда не полюбит меня так сильно, как любил Джулиана.

– Перед смертью он говорил обо мне? – спросил Лиам. – Вспоминал меня?

Теперь и у меня потекли слезы.

– Ты еще спрашиваешь? Лиам, ты был ему как сын. Он говорил о тебе беспрестанно. Скучал по тебе, но не хотел, чтоб ты видел его таким. Он безумно тебя любил. Ты был самым главным человеком в его жизни.

Лиам улыбнулся и поднял бутылку:

– За Джулиана.

Чуть замешкавшись, я с ним чокнулся и тихо повторил:

– За Джулиана.

По сию пору не знаю, кого мы чествовали – его покойного дядю или новорожденного сына.

Телефонный звонок застал меня на первом этаже больницы; я посмотрел на дисплей, уже зная, что там высветится Алисино имя.

– У тебя час, – с места в карьер сказала она.

– Я уже в пути.

– А потом я запру двери.

– Вот прямо сейчас выхожу из больницы.

– Близнецы спрашивают, где ты.

– Какие?

– Обе пары.

– Не ври. Девчонки еще не умеют говорить и уж тем более не могут интересоваться моим местонахождением.

– Просто будь здесь. И перестань меня злить.

– Как там Сирил Второй? Изнемог от готовки на такую ораву?

– Время пошло. Пятьдесят восемь минут.

– Еду.

Я дал отбой и направился к выходу, но меня остановил тихий плач из-за приоткрытых дверей часовни; интерьер ее, разительно отличавшийся от холодной белизны больничных стен, манил заглянуть внутрь.

В часовне не было никого, кроме пожилой женщины, сидевшей на краю центральной скамьи. Негромко играла какая-то знакомая классическая музыка, дверца исповедальной кабинки была открыта. Я пребывал в нерешительности – оставить старуху наедине с ее печалью или справиться, не нужна ли какая помощь? Ноги сами сделали выбор, но, подойдя к женщине, я опешил:

– Миссис Гоггин? Это вы?

Словно очнувшись ото сна, она подняла бледное лицо и несколько секунд меня разглядывала.

– Кеннет?

– Нет, я Сирил Эвери, парламентский библиотекарь.

– Ой, Сирил! – Она схватилась за грудь, словно от внезапной сердечной боли. – Ну конечно! Прости, я обозналась. Как поживаешь, дорогой?

– Хорошо. Давно мы с вами не виделись.

– Так уж давно?

– С ваших проводов на пенсию.

– Ах да, – сказала она.

– Что-то не так? С вами все хорошо?

– Нет, не совсем.

– Я могу чем-то помочь?

– Вряд ли. Но все равно спасибо.

Я огляделся – нет ли кого из ее родных, однако часовня была пуста, входная дверь сама собой затворилась.

– Можно я немного посижу с вами?

Она довольно долго раздумывала, но потом кивнула и, чуть подвинувшись, освободила мне место на скамье.

– Что случилось, миссис Гоггин? – спросил я. – Что вас так расстроило?

– Сын у меня умер, – тихо сказала она.

– Не может быть! Джонатан?

– Два часа назад. Вот так и сижу здесь.

– Я вам очень сочувствую, миссис Гоггин.

– Мы знали, что это случится. – Она вздохнула. – Но все равно не легче.

– Он долго болел? – Я накрыл ладонью ее безвольную руку в синих прожилках.

– Было то лучше, то хуже. Рак. Обнаружили еще пятнадцать лет назад, но тогда Джонатан с ним справился. А в прошлом году случился рецидив. Через шесть месяцев врачи сказали, что надежды нет. И вот сегодня все закончилось.

– Надеюсь, он не мучился.

– Мучился. Но боль переносил мужественно. Теперь вот страдаем мы – те, кто остался.

– Мне уйти или, может, позвать кого-нибудь из ваших родных?

Миссис Гоггин носовым платком промокнула глаза.

– Не надо никого звать. Посиди еще немного, если можешь.

– Конечно.

– Ты никуда не спешишь?

– Меня ждут, но не страшно, если я слегка опоздаю. Тут есть кому за вами приглядеть? Вы же не одна, правда?

– В пригляде я не нуждаюсь, – сердито сказала миссис Гоггин. – Пусть я старая, но во мне еще полно сил.

– Я даже не сомневаюсь. Но вернетесь-то вы не в пустой дом?

– Нет, конечно. Здесь была моя невестка с внучками. Сейчас они поехали домой. Скоро и я отправлюсь.

– Кажется, я их видел. – Я вспомнил женщину, в больничном коридоре обнимавшую двух девочек.

– Возможно. Они провели тут всю ночь. Все мы были здесь. Ужасно, что дети так вот встретили Рождество. Им бы поджидать Санта-Клауса, а не смотреть на умирающего папу.

– У меня просто нет слов. – Я перевел взгляд на большое деревянное распятие, с которого на нас смотрел сердобольный Христос. – Вы верующая? Бог дает вам хоть какое-то утешение?

– С ним у меня свои отношения, а вот с церковниками я с юных лет не в ладу. А ты сам веришь?

Я покачал головой:

– Ни вот столько.

– Сама не знаю, зачем я тут. Шла мимо, а здесь так спокойно. Просто хотелось где-нибудь присесть. Я никогда не дружила с католической церковью. По-моему, Господу она нужна как рыбе зонтик.

– Наши мнения сходятся, – улыбнулся я.

– Вообще я редко бываю в церкви. Только на свадьбах, крещениях и похоронах. Пятьдесят с лишним лет назад приходский священник за волосы выволок меня из храма, и с тех пор здесь я не частый гость. Постой, а ты-то почему тут? Наверное, что-то случилось, коль в Рождество ты приехал в больницу?

– Нет, все хорошо. Сегодня сноха родила мальчика. Я приехал посмотреть на внука.

– Ну хоть у тебя приятная новость, – через силу улыбнулась миссис Гоггин. – Имя уже придумали?

– Джулиан.

– Необычное. Сейчас оно не в ходу. Сразу вспоминаешь римских императоров. Еще, кажется, одного из «Великолепной пятерки» звали Джулианом, да?

– Вроде бы. Уж сто лет я не читаю такие книжки.

– Как там дела в парламенте?

– Да бог-то с ним, в такой день не до него.

– Да я так просто, чтоб отвлечься от своих мыслей.

– Там всё по-старому. Ваша преемница железной рукой правит буфетом.

– Молодец, – улыбнулась миссис Гоггин. – Не зря я ее учила.