– Но почему? Почему он не хотел меня видеть? А Лиама? Они были очень близки.

– Потому что беспочвенно стыдился своей болезни.

– СПИДа?

– Да. Для Джулиана, воплощенного гетеросексуала, это было оскорблением души и тела. Он не хотел, чтобы ты и Лиам запомнили его таким.

– Ты сказал, ты был с ним в его последнюю ночь.

– Да.

– Он мучился?

Я покачал головой:

– Уже нет. Просто впадал в забытье. Ему кололи морфий. Нет, он не страдал. И умер у меня на руках.

Алиса вздрогнула и зажала ладонью рот.

– Он произнес твое имя. Это было его последнее слово.

– Я его очень любила, – тихо сказала Алиса, глядя в сторону. – С самого детства он всегда обо мне заботился. И был моим лучшим другом. Не к тому, чтоб сделать тебе больно, но он был невероятно внимателен к Лиаму. Лучшего отца нельзя и желать. Знаешь, Лиам до сих пор не оправился. Я тоже, и вряд ли когда оправлюсь. Но Лиам переживает очень тяжело.

– Мы можем… – я пытался аккуратно выстроить фразу, – поговорить о нем.

– Наверное, надо. Ради этого мы и встретились.

– Не только.

– Пожалуй.

– У тебя есть его фото?

Алиса секунду помешкала, а затем из бокового кармашка сумки достала фотографию.

– Похож на Джулиана, правда? – негромко спросила она.

Я кивнул:

– Вылитый Джулиан в этом возрасте. Знаешь, он еще на кого-то похож.

– На кого?

– Не пойму. – Я нахмурился и покачал головой: – Кого-то он мне напоминает, а вот кого, хоть убей, не соображу.

– Но характером он совсем не Джулиан. Очень спокойный. Сдержанный. Тихоня такой.

– Как думаешь, он захочет увидеться со мной? Ты позволишь?

– Нет, – твердо сказала Алиса. – По крайней мере, до его восемнадцатилетия. И прошу с уважением отнестись к моему желанию. На носу экзамены, лишние переживания ни к чему. Через год ему восемнадцать, вот тогда и встретитесь.

– Но…

– Пожалуйста, не спорь.

– Я хочу его увидеть.

– Увидишь. Через год. Ни днем раньше. Обещай, что ничего не предпримешь за моей спиной. Хоть это ты мне задолжал.

Я глубоко вздохнул. Конечно, она права.

– Обещаю, – сказал я.

– И еще одно.

– Да?

– С первой же встречи ты будешь с ним абсолютно честен. Никакого вранья. Ты скажешь, кто ты. Расскажешь о себе все.

Так я и сделал. Через год и десять дней Алиса нас познакомила. Мы с Лиамом шли вдоль причала Дун-Лэаре, и я рассказывал о своей жизни, начав с того дня, как в вестибюле дома на Дартмут-сквер, где сейчас он обитал, впервые увидел Джулиана. Я поведал о своем постепенном осознании себя. Объяснил, почему женился на его матери и почему сбежал от нее, признался, как мне за это стыдно. Я рассказал об Амстердаме и Нью-Йорке, об Игнаце и Бастиане, убитом головорезами, заставшими нас в объятиях. Почти все время Лиам молчал, однако по лицу его я видел, что мой рассказ его потряс и обескуражил. На прощание я подал ему руку, но он ее не принял и поспешил на электричку в город.

В последующие два года мы изредка встречались, Лиам чуть-чуть оттаял, но отношения наши даже отдаленно не напоминали привязанность между отцом и сыном; он вроде бы не хотел, чтоб я исчез из его жизни (никогда не затевал ссору, не укорял в своей безотцовщине), однако не впускал в нее, оставаясь замкнутым и недоверчивым.

Что посеешь, то и пожнешь, говорил я себе. Винить тебе некого.

«Гол!» – хором заорали Джимми и Лиам, когда на одиннадцатой минуте после удара Рэя Хоутона мяч влетел в девятку ворот Джанлуки Пальюки. Весь бар вопил, сшибались пинты, народ обнимался и приплясывал. Собеседники мои тоже обнимались и восторженно прыгали, а я лишь улыбался и аплодировал, понимая, что скакать с костылем было бы нелепо.

– Наша возьмет! – Джимми буквально парил над стулом. – А то итальяшки слишком борзые!

– Если наши выиграют, пойдете отмечать победу? – спросил я.

– Конечно, – сказал Лиам. – Но вам с нами нельзя. У нас своя компания.

– Я не набиваюсь, просто спрашиваю.

– А я просто отвечаю.

– Понятно.

На этом общение наше закончилось, мы вновь обратили взоры на экран. Изнемогавшие от жары футболисты подбегали к боковой линии попить воды. Потом на поле возникла драка, тренер Джек Чарльтон бросился к судье, запасные игроки повскакали с мест. Казалось, все это добром не кончится.

После смерти Бастиана я даже не помышлял о романтических отношениях, и потому приглашение на свидание стало полной неожиданностью. Исходило оно от весьма привлекательного человека лет на пятнадцать моложе меня (что ничуть не ущемляло мое эго) – депутата, который в отличие от своих коллег, сваливавших черновую работу на помощников, частенько наведывался в библиотеку. Разговорчивость и дружелюбие его я приписывал общительному нраву, пока однажды он не спросил, какие у меня планы на вечер четверга.

– Да вроде никаких, – сказал я. – А что, вы хотите посидеть в библиотеке допоздна?

– Избави бог! – Депутат посмотрел на меня как на чокнутого. – Вовсе нет. Просто надеюсь заманить вас на выпивку.

– Куда?.. – Я подумал, что недослышал. – В каком смысле?

– В прямом. То есть посидеть в баре, выпить пива и поболтать. Вы, полагаю, выпиваете?

– Да. Не чрезмерно, конечно…

– Ну так что?

– Значит, только мы вдвоем?

– О господи, Сирил! Такое ощущение, будто я веду переговоры в Европейском экономическом сообществе. Да, мы вдвоем.

– Ага. Ладно. А где?

– В каком-нибудь укромном местечке.

– Почему в укромном? – Наверное, уже тогда мелькнула мысль, что затея эта ни к чему хорошему не приведет.

– Знаете «Желтый дом» в Ратфарнеме?

– Знаю, но уже сто лет там не был. Может, лучше какой-нибудь бар в центре?

– Предлагаю «Желтый дом». В четверг, в восемь вечера.

– Нет, в четверг провожают на пенсию миссис Гоггин.

– Кого?

– Миссис Гоггин, заведующую буфетом, в котором она прослужила почти пятьдесят лет.

Депутат смотрел непонимающе:

– И что? Вы же не собираетесь идти на эти проводы?

– Конечно, собираюсь.

– Зачем?

– Потому что, повторяю, она там прослужила почти…

– Я понял, понял. – Он задумался. – И мне, что ли, там появиться?

– Для чего?

– Наверное, ей будет приятно, если я покажусь.

Я не сразу понял, что он имеет в виду.

– В смысле, что к ней пришел депутат?

– Ну да.

Я покачал головой:

– Не думаю, что это произведет на нее впечатление.

– А я думаю, произведет. – Он как будто оскорбился.

– В любом случае четверг отпадает.

– Ну ладно. – Он театрально вздохнул, точно разобиженный подросток. – Тогда в пятницу. Нет, стоп. В пятницу я не могу. Встреча с избирателями. Выходные, само собой, тоже отпадают. Как насчет понедельника?

– Понедельник годится, – сказал я, раздумывая, почему это «само собой». – Поедем вместе после работы?

– Нет, встретимся там.

– В «Желтом доме»?

– Да.

– Но если мы оба будем на службе, не проще ли…

– Я еще не знаю свою занятость в понедельник. Проще встретиться там.

– Хорошо.

В последующие дни я усиленно думал, как мне одеться. По правде, я не вполне понимал, во что ввязываюсь. Я уже давно сообразил, что депутат этот гей, но он был гораздо моложе меня, и как-то не верилось, что его может заинтересовать человек моего возраста. На проводах я поделился своими сомнениями с миссис Гоггин, которую моя растерянность вроде как даже обрадовала.

– Молодец, Сирил, – сказала она. – Я тобой восхищаюсь. Рано тебе ставить на себе крест.

– Да нет, ничего такого. Я не чувствую себя одиноким. Знаю, все одиночки так говорят, но я-то вправду не чувствую. Моя нынешняя жизнь меня вполне устраивает.

– А что это за депутат?

Я назвал фамилию.

– Понятно. – Миссис Гоггин чуть скривилась.

– Что?

– Нет, ничего.

– Да уж скажите.

– Не хочу тебя разочаровывать.