И тут мне опять почудились шаги за спиной. Я обеспокоенно оглянулся, но сзади никого не было, кроме пары пьяниц, из дерюг и картонных коробок обустроивших себе ночлег под стенами главпочтамта. По-прежнему начеку я приблизился к туалету и увидел, что дверка на лестницу открыта, а внизу заманчиво горит свет.

Спустившись по лестнице, я вошел в облицованный черно-белой плиткой сортир, где – вот невезение! – не было ни души. Готовый смириться с неудачей, я удрученно вздохнул и развернулся к выходу, но тут дверь одной кабинки приоткрылась и в щель выглянул испуганный паренек лет восемнадцати, в очках и шапочке, низко надвинутой на лоб. Он боязливо огляделся, точно щенок, осваивающийся в новой обстановке, а я ждал знака, что мы здесь за одним и тем же. Вполне возможно, парень просто зашел справить нужду и сейчас, ополоснув руки, уйдет. Скажешь что-нибудь не то – неприятностей не оберешься.

Прошло секунд тридцать, парень не шелохнулся, но я, заметив, как он обшаривает меня взглядом, понял, что бояться тут нечего.

– У меня мало времени, – сказал я и вдруг с удивлением почувствовал, что, несмотря на все мои ночные мытарства, желание пропало. Что же это за доля такая – в подвале, провонявшем испражнениями, искать хоть кроху любви у совершенно незнакомого человека? Я сгорбился и пальцами сжал переносицу. – Несправедливо это, правда? – тихо проговорил я, сам не зная, к кому обращаюсь – к парню ли, к себе или космосу.

– Мне боязно, – сказал парень, и мне стало его жалко. Мальчишку потряхивало, было видно, что все это ему внове.

– Тебе никогда не хотелось покончить с собой? – Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Что? – Парень как будто опешил.

– Порой кажется, вот схвачу кухонный нож и воткну себе в грудь.

Мальчишка ошарашенно помолчал, потом кивнул:

– В прошлом году я попытался. Только не ножом. Таблетки. Не вышло. Промыли желудок.

– Ладно, пошли по домам.

– Я не могу. Меня выгнали из дома.

– Кто?

– Родители.

– Почему?

Парень смущенно отвел взгляд:

– Кое-что нашли. Журнал. Мне прислали из Англии.

– Ну давай прогуляемся. Походим, поговорим. Хочешь, где-нибудь сядем и просто поболтаем?

– Давай, – улыбнулся парень, и меня окатило приязнью к нему. Не вожделением – обыкновенной приязнью.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Секунду он подумал и назвался Питером.

– А я Джеймс. – Я протянул руку, парень опять улыбнулся и пожал ее. И тут вдруг я понял, что во все мои встречи с незнакомцами я никогда не смотрел им в глаза. Смутно помнились их лица, прически, обувь, но не цвет глаз.

Мы еще держались за руки, когда на лестнице раздались шаги и в туалет вошел полицейский. Он окинул нас презрительным взглядом, на жирной физиономии его заиграла самодовольная ухмылка:

– Так, что тут у нас? Пара голубков?

– Командир, это не то, что вы подумали. – Я выпустил руку парня. – Мы просто разговаривали, только и всего.

– Знаешь, сколько раз я слышал такие отговорки, педрило? – Полицейский сплюнул мне под ноги. – Ну-ка, спиной ко мне, чтоб я надел браслеты, и не вздумайте дергаться, не то изуродую как бог черепаху, и ни одна душа меня не осудит.

Не успел я шевельнуться, как по лестнице вновь простучали шаги и в дверях возникло до ужаса знакомое лицо. И тогда я понял, что слежка от Четэм-стрит мне вовсе не мнилась. По пятам за мной шел человек, почуявший, что я с ним не вполне честен.

– Мэри-Маргарет… – пролепетал я, а она зажала рукой рот, обводя нас ошалелым взглядом.

– Это мужской туалет, – сказал Питер, что в данных обстоятельствах было довольно глупо. – Женщинам сюда нельзя.

– Я не женщина, я его невеста! – с дикой злобой гаркнула Мэри-Маргарет.

– Ты его знаешь, что ли? – повернулся к ней полицейский, и тут Питер, воспользовавшись моментом, оттолкнул его и кинулся к выходу, едва не опрокинув мою подругу. Он взлетел по лестнице и исчез, а я прикрыл глаза, понимая, что больше никогда его не увижу. Возникло ощущение упущенной возможности. Наверное, он мог бы стать моим другом. – Назад, гаденыш! – крикнул полицейский, сознавая тщетность погони: ему за пятьдесят, он в плохой форме и, пока одолеет лестницу, парень пролетит половину О'Коннелл-стрит. – Ладно, второго уж не упустим. Ну что, сынок, готов к трем годам в крытке? Именно столько тебе светит.

– Сирил! – Из глаз Мэри-Маргарет брызнули слезы. – Я знала, что с тобой что-то не так. Я это чувствовала. Но такого и представить не могла. В голову не приходило, что ты извращенец!

Я ее почти не слышал, перед глазами мелькали картинки из моего ближайшего будущего: заметки в газетах, суд, неизбежно обвинительный приговор, унижения, каким меня подвергнут в тюрьме. Вероятно, там меня и убьют. Подобных историй я слышал немало. Цепную реакцию событий уже не остановить. По щекам моим заструились слезы.

– Нечего нюни-то распускать, – добродушно сказал полицейский, а потом вдруг неожиданно рявкнул: – Забыл, что у нас страна добрых католиков, а?

– Ох, Сирил, Сирил! – Мэри-Маргарет спрятала лицо в ладонях. – Что скажет папа?

– Пожалуйста, отпустите меня, – взмолился я. – Обещаю, этого больше не повторится.

– Еще чего! – Полицейский размахнулся и ударил меня по лицу.

– Дайте ему хорошенько, грязному уроду! – взвизгнула Мэри-Маргарет, вся красная от злой обиды.

Полицейский не заставил просить себя дважды и так мне врезал, что я отлетел к стене и упал, ударившись о писсуар. Во рту что-то хрустнуло, пол-лица мгновенно онемело. Я сплюнул выбитый зуб, который, подскочив к открытому водостоку, завис на его краю, точно своенравный мячик для гольфа, раздумывающий, падать ли ему в лунку.

Полицейский оглаживал кулак, готовясь, видимо, продолжить развлечение. Я прикинул вариант драки и побега, но сразу понял всю его бессмысленность. Даже если я одолею фараона, Мэри-Маргарет донесет и меня все равно повяжут. Я сдался.

– Идемте, – покорно сказал я.

Полицейский ухватил меня за руку и вывел на улицу. Глотнув холодного ночного воздуха, я посмотрел на часы универмага Клери, по которым все дублинцы сверяли свои хронометры. Половина второго ночи. Три часа назад в пабе я праздновал помолвку приятеля. Час назад лежал в своей постели. Я глянул на Мэри-Маргарет и поежился, увидев неприкрытую ненависть на ее лице.

– Прости, – сказал я. – Я не виноват. Таким уродился.

– Пошел ты на хер! – рявкнула она.

Не успел я удивиться несвойственному ей выражению, как раздался страшный грохот, подобный громовой какофонии в разверзшихся небесах. Мы испуганно вскинули головы.

– Господь милосердный! – пискнула Мэри-Маргарет. – Что это?

На мгновение грохот стих, но тотчас стал еще мощнее, а статуя адмирала лорда Нельсона, чье лицо обрело невиданную свирепость, как будто ожила, покачнулась, а затем спрыгнула с пьедестала и ринулась вниз, разваливаясь на части.

– Берегись! – крикнул полицейский. – Колонна валится!

Мы бросились врассыпную, обломки громадной статуи каменным дождем накрыли улицу.

Вот оно, подумал я. Пришла моя смерть.

Под гранитной шрапнелью я бежал что было сил, каким-то чудом увертываясь от здоровенных камней. Я ждал, что вот-вот кану в небытие, которое положит конец моим мучениям. Наконец я остановился и посмотрел назад: все стихло, а место, где только что стояла наша троица, скрылось за облаком дыма. Почему-то вспомнилось, как я незвано входил в кабинет Мод и не мог разглядеть ее в табачном мареве.

– Мэри-Маргарет! – завопил я и бросился назад.

Неподалеку от входа в туалет я обо что-то споткнулся – это был полицейский, арестовавший меня. Он лежал навзничь, открытые глаза его мертво смотрели на мир. Я попытался вызвать в себе сочувствие, но оно даже не шелохнулось. Моей вины тут нет, все кончено. Не будет ареста. Не будет публичного унижения.

Слева послышался стон, и я увидел Мэри-Маргарет, придавленную огромным обломком статуи. Нос Нельсона прижался к ее щеке, словно хотел унюхать ее духи, отбитый глаз сверлил ее взглядом. Она еще дышала, но так хрипло, что было ясно: вот-вот отойдет.