Рядом с табачной лавкой ураган сломал старый тополь, который теперь перегораживал всю проезжую часть улицы. Один из тружеников коммунальных служб бензопилой нарезал тополь на ломтики, как колбасу. Неподалёку работник жилищно-эксплуатационного управления обсуждал произошедшее с опирающимся на метлу дворником Феликсом Предрасположенным. Когда Кондратюк приблизился к ним, представитель ЖЭУ произносил:

– … вроде, где-то дерево, вывернутое из грунта с корнями, упало на автомобиль, в котором были люди. Кажется, даже есть человеческие жертвы. Про экономический ущерб я уж и не говорю.

– Это нас Бог наказывает за наши грехи, – отвечал дворник. – Надо не грешить, а побольше молиться Богу, вот тогда и не будет стихийных бедствий.

Хоть Остап Григорьевич, несмотря на перестройку, оставался убеждённым материалистом и атеистом, однако он не был так называемым воинствующим безбожником и к чувствам верующих относился толерантно. Если бы не непогода, если бы бухгалтер выспался, если бы он был аккуратно побрит, если бы он не видел всего этого ущерба, у него было бы хорошее настроение и он молча прошёл бы мимо занимающегося религиозной пропагандой дворника, не вступая в полемику. Но сейчас, будучи раздражён всеми этими неприятностями, Кондратюк не смог смолчать и возразил:

– Ураган – это всего лишь перемещение воздушных масс, вызванное перепадом давления, а вовсе не происки какого-то мифического Бога. Никакого Бога во Вселенной не существует! Никто его не видел.

– Бога невозможно увидеть, потому что он Дух Святой, невидимый и бесплотный, – оппонировал Феликс Предрасположенный, потрясая метлой, как пророк посохом. – Он везде, поэтому всё видит, всё слышит и всё знает. Вот из-за таких, как вы, неверующих безбожников, Бог и насылает на нас стихийные бедствия.

Дворник говорил с украинским произношением, поэтому выходило не «Бог», а скорее «Бох».

– Ай, да что с вами говорить, – отмахнулся Кондратюк и побрёл дальше своей дорогой…

* * *

И спросят Его: «Ты религиозен, о Всевышний?»

И ответит Он: «Нет, я атеист».

Книга пророка Адамыча.

Май 2003 г.[2] 

________________________________

Мы очень поцеловались.

Ф.М. Достоевский, «Подросток»

Сегодня, во что бы то ни стало, я её поцелую, думает Иван Эдуардович, потягиваясь после сна.

Яркое утреннее солнце сквозь зелень окружающих санаторий деревьев просачивается в окно санаторных апартаментов Ивана Эдуардовича и, слепя ему глаза, подтверждает, что наступающий день будет пляжным, как и планировалось. Намедни радио пророчило смену тёплой облачности на жаркую безоблачность.

Вот на пляже он её и поцелует, даже невзирая на её кокетливые отнекивания.

Жарко. Иван Эдуардович встаёт с накрахмаленной санаторной простыни и, подцепив ступнями шлёпанцы, делает несколько гимнастических движений, после чего в одних трусах шествует в душ. Скинув трусы и шлёпанцы, взбадривает себя контрастным – попеременно то студёным, то жгучим – водопроводным дождичком. Ах, хорррошо!

– Вы кто? – спросила она.

– Прекрасный принц на белом коне, – пошутил он, показав в улыбке свои здоровые белые зубы.

– А я заколдованная царевна, – пошутила в ответ она…

Это тогда, в день их знакомства, почти неделю назад…

После душа, разрумянив кожу трением полотенца, Иван Эдуардович трусы не надевает. Надевает плавки. На пляже живописного пруда нет кабинок для переодевания, ибо пруд всего нескольких шагах от корпусов санатория «Берминводы», поэтому обитатели санатория выходят на пляж уже в купальниках и плавках. На территории этого оздоровительного заведения три красивых пруда, но лишь на одном из них имеется песчаный пляж и лодочная станция, а два других хороши для любования и рыбалки.

Иван Эдуардович, почистив зубы, бреется перед зеркалом безопасной иноземной, расхваленной в телерекламе, бритвой и любуется своей фотогеничной физиономией. КрасавЕц! Ему бы не инженером на приборостроительном заводе, ему бы с такими внешними данными где-нибудь в Голливуде киноактёром… Всяких там Суперменов да Джеймсов Бондов… Не удивительно, что женщины ему так охотно отдаются… Вот только эта новенькая что-то больно долго ломается. Иван Эдуардович уже неделю её обхаживает, а она даже поцеловать себя не позволила. Слишком рано, дескать… Должно пройти ещё сколько-то там дней, прежде чем… Такая молодая, почти вдвое моложе Ивана Эдуардовича, а такая в этом аспекте несовременная… И имя у неё несовременное, старинное: Василиса.

– Василиса? – удивился он. – Редкое, редкое… Я буду звать вас Василисой Прекрасной, ибо вы действительно сказочно хороши…

Нет, чёрт возьми, что ни говори, но он действительно недурён! Ну разве дашь ему его сорок два? Ну, максимум тридцать с хвостиком. И чего она тянет? Другая бы на её месте уже давно наслаждалась бы с ним всеми прелестями неплатонического курортного романа…

Иван Эдуардович, сжав губы и выпятив давлением языка кожу под нижней губой, соскребает лезвием с таким образом созданного возвышения наросшую за сутки щетину. Под самый корень её! Большинство женщин не любят, когда мужик при поцелуе колется…

Его ухаживания она принимает, в принципе, благосклонно, с удовольствием принимает в подарок цветы, но от поцелуев шарахается, как монашка. Он ей явно нравится. А значит, она хочет его поцелуев. Почему же уклоняется? Боится показаться легко доступной? А может, она, так сказать, объект чрезмерно пуританского родительского воспитания? Но разве может в наше время девушка, которой уже за двадцать, оставаться девственницей?! А может, просто кокетничает, ломается, набивает цену… Целовать! Непременно целовать! Игнорируя её «не надо!», её отталкивания… Сама же рада будет! На пляже. Нет, лучше на лодке, это романтичнее. Да, возьму напрокат лодку, отплывём под сень красивых плакучих ив, и… Не забыть и презервативы, на всякий «пожарный» случай… Вдруг от поцелуев разомлеем, возбудимся…

Иван Эдуардович смывает с лица остатки пены и внимательно осматривает результат работы бритвой. Прекрасно! Втирает в кожу ароматный крем, чтоб не щипало…

Вечерами они гуляли по красивому парку и трепались. Корпуса санатория «Берминводы», что в развёрнутом виде звучит как «Березовские минеральные воды», – это не сталинские имперские дворцы с колоннами, шпилями, барельефами в виде орнамента из колосьев, плодов, серпов и молотов, скульптурами пролетариев и колхозников, и с прочим помпезным украшательством. Нет, это типовые брежневские коробки. Украшением этого санатория являются не корпуса, а окружающие их парк и пруды.

О чём Иван Эдуардович с Василисой щебетали, любуясь этим парком и этими прудами? О том, как виртуозно солируют соловьи под оркестровый аккомпанемент цикад, или ещё каких скрипичных насекомых. О том, какая необыкновенно яркая луна и какое невероятное стадо звёзд пасутся над «Берминводами». О том, какие восхитительные благоухания источают цветущие акации, черёмухи и прочие ботанические элементы ландшафта… Типичный трёп, предваряющий курортный роман. Но иногда Василиса заговаривала о странном…

– Ну почему же ты не даёшь, как раньше говорили, облобызать твои нежные губки?

– Пока рано… Ну представь, что я заколдованная царевна, и что если меня поцеловать раньше времени, то я превращусь в кого-нибудь другого.

– Ну мы же не дети, Василиса моя Прекрасная; зачем эти сказочки. Мы взрослые люди, хоть ты и молода… Ну, давай…