Джентльмены, не позволяйте ему бить старуху!
У. Шекспир, «Виндзорские насмешницы»
Стук, стук, стук!
– Кто там?
– Это я, бабушка, твоя внучка.
– А что у тебя с голосом?
– Замёрзла. Холод. Птицы на юг летят. Листья летят на мёрзлую почву.
– Там, деточка, на двери верёвочка. Дёрни, как обычно, дв… А?!!!
– А! Ррр.
– Ой! Ааааааа!
Хррр. Гм… Гм… Гм… Всё! Как быстро произошло. Голод. Даже не успел укусить, разжевать. Целиком, живьём. Что это хрустит на зубах? Стёклышки. А здесь тепло. Дрова горят. Ненавижу огонь! Но тепло. И простыня ещё тёплая. Одеяло. Зубы-зубы. Не стучите. Сейчас согреюсь… А за окном – холод, сырость, осень, птицы на ю…
Хррр… Хррр… Хррр…
Что такое? Кажется, задремал. Кто стучит?
– Бабушка, это я, Головной Убор Цвета Крови!
Ой, чепчик. Здесь не очень светло, оно не разглядит.
– Ау, деточка, ты там дёрни за эту, как её… Ну, в общем, дёргай! Она и откроется!
Птицы на юг, а мне здесь тепло, как летом. Благодать!
Том пятый
Рыло
Ох, Основа! Тебя подменили!..
Пигва
… Основа, спаси тебя Бог! Ты стал оборотнем!
У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»
Млекопитающее! В постели бабушки! Оно её съело!!!
Спрашивает, что принесла. Само знает, что пирожки, а спрашивает. Чепчик надело. Решило прикинуться бабушкой! Нашло дурочку!
А почему это у тебя, «бабушка», такие большие слуховые органы? Думает, я дура. Бабушку от зверя не отличу. Эх ты, млекопитающее! А почему это у «бабушки» (что оно ответит?) такие большие органы зрения? Опять «чтобы лучше…» Старое облезлое плотоядное! Ну, вот сейчас я тебя и разоблачу так, что тебе стыдно станет. Зубы! Зубы-то хищника.
Ну, вот, хищник и есть. Сыто по горло бабушкой, а всё равно и меня глотает. Что значит зверский аппетит. И после этого оно продолжит утверждать, что оно бабушка? Нет, зверушка, теперь ты полностью разоблачена!
В лесу жёлто и холодно, птицы на юг летят, а здесь темно, горячо и влажно. Это и есть желудок? А кто это копошится? Бабушка?! Вот мы снова вместе! Какое счастье!
Том шестой
Стой! Не уйдёшь! Попался, толстый плут.
У. Шекспир, «Виндзорские насмешницы»
Бог свидетель, не хотел я есть маленькое певучее существо: и без того сыт. Но оно само полезло в рот смотреть, какие у меня зубы. Сработал глотательный рефлекс.
Теперь мне трудно будет перемещаться. Во мне больше центнера. Подождать, пока переварится и выйдет? Но это долго. А вдруг кто заглянет в эту конуру бабушки, а тут я такой беспомощный от переедания. Нет, буду, от греха подальше, потихоньку отползать в лес… Там, конечно, холодно и сыро, но…
Ой, живот…
Ой, не могу терпеть…
Оооо...
– Эх ты, млекопитающее!!!
– Ну что за манеры – глотать живых людей.
– Кто тебя, зверушка, воспитывал?
– Она просто проголодалась.
– Вот тебе, зверушка, пирожки с мясом.
– Не спеши, млекопитающее, а то подавишься.
– Славно, бабушка, что при тебе всегда аптечка! И славно, что в аптечке было слабительное!
– И совсем славно, что в моей усадьбе есть баня. Этот запах…
Осень… Птицы на…
1985 г.
________________________________
Корзинка для бумажек
Но неужели мы должны век серьёзничать, – и отчего же изредка не быть творителями пустяков, когда ими пестрится жизнь наша?
Из письма Н.В. Гоголя к Г.И. Высоцкому.
Истреблять прежде написанное нами, кажется, так же несправедливо, как позабывать минувшие дни своей юности. Притом если сочинение заключает в себе две, три еще не сказанные истины, то уже автор не вправе скрывать его от читателя, и за две, три верные мысли можно простить несовершенство целого.
Н.В. Гоголь, «Предисловие к "Арабескам"».
Время от времени на автора этих строк беспощадно набрасывалось так называемое творческое вдохновение, или, ироничнее и самокритичнее выражаясь, припадки графомании, от чего он хватал первую подвернувшуюся под руку бумажку и что-то такое на ней черкал. Многие такие внезапные мелкие бумагомарания стали заготовками предложений и абзацев, что затем пошли в тексты сочинений. А некоторые так и остались ни к чему не пристёгнутыми обрывками. Большинство бумажек, конечно, затерялись «в пыли времён». Но несколько таких бумажных ошмётков, уже пожелтевших от старости, удивительным образом уцелели, и автор, вместо того, чтобы выбросить их в корзинку для бумажек, помещает несколько из них в этот свой сборник текстов. Полагая, что ошмётки забавны и могут пусть и не расхохотать, но хотя бы улыбнуть читателя, если его чувство юмора совпадает с авторским. Медицинские работники утверждают, что хохот, смех и улыбки, то есть веселье, очень полезны для здоровья. А здоровье чрезвычайно нелишне для того, чтобы жизнь была долгой и плодотворной. Стало быть, и забавные безделушки, пусть нелепые и курьёзные, тоже целесообразны, а потому имеют право на существование,
Бокал самогона
Сценка из жизни зарубежной буржуазии
Мистер Иванов: Я хочу поднять этот бокал за процветание чего-нибудь этакого, хорошего!
Сеньор Петров: Не возражаю.
Месье Сидоров: Поехали!
(Выпивают залпом. Суетливо заедают квашеной капустой.)
Сеньор Петров: Ух, хороша жидкость! Где достали, мистер Иванов?
Мистер Иванов: Сам гнал. Позавчера, на вилле «Аксинья». Знаете, на острове Мальта? Вы там были, месье Сидоров.
Месье Сидоров: Да, я был у вас на вилле «Аксинья».
Мистер Иванов: У меня там аппаратик припрятан, так что я произвожу потихоньку первачок по-мальтийски. Когда летел на эту встречу, прихватил в оба кармана по бутыли. Таможенников пришлось подкупить картинами Рубенса, чтоб не отобрали самогон.
Сеньор Петров: Эти таможенники совсем распоясались. Я намедни вёз из Киргизии в Голландию пачку порнографических журнальчиков, так пришлось сунуть таможне древнегреческую статую третьего века до нашей эры, чтоб журнальчики не изъяли. Три шкуры дерут, гады, с трудового миллионера!
Месье Сидоров: Не говорите за столом о таможне, а то меня стошнит.
Мистер Иванов: Ну тогда наполним бокалы и выпьем за процветание ещё чего-нибудь!
(Выпивают, заедают, молчат)
Сеньор Петров (вяло): Ну шо, мужики, споём старинную буржуазную. (Поёт). Шумел тростник и пальма гнулась…
(Все трое падают под стол и засыпают)
Занавес
Август 1993 года.
_______________________________
Вываливаясь сбоку…
Нечто, написанное после двух бутылок пива натощак, жарким вечером, под музыку Манфреда Мэнна
