– Опять безобразничаете! – гневно вещала уборщица. – Опять чёртов раскардаш, а мне всё это убирать! Как дети малые! Давненько вас, учёных, не жгли на кострах, вот вы и расшалились! Выметайтесь из помещения, голубчики, мне пора прибираться! Ну и нагадили, ну и нагадили! А ещё профессора́! Э-ээх! Шваброй бы вас!

– Вы уж не серчайте, Глафира Перфильевна, – лепетал смущенный, как и все остальные коллеги, Михайло Ломоруков, отбирая свой оторванный рукав у Михайла Выщипобровьева. – Погорячились, конечно. Переборщили. Вы уж того… Не того… Ладно?

– На этом, уважаемые коллеги, объявляю сегодняшнее заседание закрытым. Обсуждение этого вопроса продолжим завтра в то же время, – громогласно произнёс Михайло Ломоспинов, затыкая платочком кровоточащие ноздри.

Присмиревшие профессоры стали покидать зал, двумя потоками робко обтекая уборщицу, с опаской, как бы она не осуществила своё желание насчёт швабры.

И Глафира Перфильевна принялась привычно подметать обломки очков, окровавленные карандаши и ручки, вставные челюсти, обрывки галстуков и прочий профессорский мусор, ворча, кряхтя и напевая: «Мой номер двести сорок пять, на телогреечке печать...»

Эта жестокая научная разборка свидетельствует о том, что криминальный стиль общения проникает в разные сферы нашей жизни и охватывает почти все слои общества. Зуб даю, господа, век воли не видать!

2003, 2011 гг.

________________________________

Меня интересует только «чушь», только то, что не имеет никакого практического смысла.

Даниил Хармс

По какой-то улице шёл какой-то человек Иванов и думал: «Сегодня моему сынишке Дормидонту Поликарповичу исполняется шесть лет. Что бы ему такое подарить на день рождения? Может, подарить ему кирпич? Нет, кирпич я ему уже дарил пять лет назад. Может, подарить ему сарафан? Нет, зачем ему сарафан, он же не девочка. Может, подарить ему бутылку водки? Нет, детям водку нельзя. Прямо и не знаю, чем порадовать мальца».

Он остановился у витрины книжного магазина и сказал себе:

– Говорят, книжка – лучший подарок! Подарить ему, что ли, вот эту книженцию «Внешняя политика Ватикана в 1967 году»? Пусть ребёнок читает.

Но тут человек Иванов заметил очередь, вонзившуюся в дверь зоомагазина, имевшего место на противоположной стороне улицы. Как почти всякий советский гражданин, он не мог равнодушно пройти мимо очереди, не прилипнув к оной и не купив что бы то ни было, ибо если есть очередь, значит, в продажу выбросили что-то нужное и даже дефицитное, поэтому обязательно надо брать, и даже не брать, а хватать, пока другому не досталось. Оттого, не заходя в книжный, человек Иванов метнулся к зоологическому.

Крайним в этой очереди стоял невысокий сухопарый старичок, бодрый и живой пенсионер в чёрной майке, на которую методом трафарета белой краской был нанесён импортный, кажется, английский текст:

– Чем торгуют? За чем очередь? – поинтересовался человек Иванов.

– Говорят, каких-то репугнаростенсусов продают, – ответил старик, совершая челюстями жевательные движения и источая изо рта аромат мяты.

– Чего продают? – переспросил человек Иванов, озадаченный незнакомым словом.

– Репугнаростенсусов каких-то, – повторил черномаечный дед и выдул губами резиновый пузырь, который, лопнув, стал каучуковыми лохмотьями, кои он всосал обратно и продолжил жевать.

– А чего это такое? – продолжил допрос человек Иванов.

– А хрен его знает, – пожал плечами жвачный пенсионер. – Наверно, зверушки какие-то, – и он кивнул на вывеску зоомагазина, дескать, не колбасу же тут будут продавать. – Понятия не имею. Но раз очередь, раз люди покупают, значит, что-то стоящее, не барахло какое-нибудь. Надо брать.

«А куплю-ка я своему Дормидонту Поликарповичу этих репу… репу… тьфу, ну в общем этих самых! Детишки, они зверушек любят», – решил человек Иванов и сделался частицей очереди.

Из зоомагазина вышла дама в очках, прижимая к себе пакет из плотной коричневой бумаги, в каковом пакете что-то шевелилось и шуршало. В боках пакета имелись маленькие дырочки, вроде тех, что пробивают в проездных билетах трамвайные компостеры; видимо – для вентиляции, дабы зверушкам внутри свободно дышалось; а горло пакета было завязано шпагатом, как шея висельника.

– Сударыня, – вежливо обратился к ней отец Дормидонта Поликарповича, то бишь человек Иванов, – это вы сейчас не этих, случайно, купили, не репу… эээ…

– Не репугнаростенсусов? – доделал вопрос старик в чёрной майке.

– Репугнаростенсусов, ага, – кивнула дама.

– А можно посмотреть, какие они? – сказал пенсионер и снова выдул резиновый мятный пузырь.

– Ой, нет, я открою, а они выпрыгнут, и хрен потом словишь. Нет-нет-нет, – испугалась покупательница, и еще нежнее прижав к себе пакет, быстро удалилась.

Не прошло и пяти минут стояния в очереди, когда человек Иванов выучил наизусть слово «репугнаростенсусы» и смог произносить его без запинки. Из дверей, протискиваясь между косяком и очередью, выходили покупатели с шуршащими и шевелящимися бумажными пакетами. Очередь постепенно втягивалась в магазин, как мясная вырезка в раструб мясорубки, но меньше от этого не становилась, даже наоборот, росла гораздо быстрее, чем побег бамбука. Ибо к ней прилипали, как мухи к липкой ленте, всё новые и новые прохожие, возжелавшие приобрести таинственных и неизвестных им репугнаростенсусов, кем бы те ни оказались. В сказке про Маугли питон Каа заглатывал обезьянок – бандерлогов, воздействуя на них гипнотически так, что они сами лезли в его пасть. Вот так же гипнотически воздействовала на советских граждан похожая на питона очередь: поглощала их, не способных сопротивляться её притяжению.

Коротая время в этом неспешном путешествии к прилавку, человек Иванов завёл разговор со стоявшим впереди стариком в чёрной майке с белым текстом. Мол, этих самых репугнаростенсусов он хочет купить для сынишки по имени Дормидонт Поликарпович, у которого нынче день рождения – шесть лет исполняется мальцу. И, дескать, очень даже хорошо, что в продажу выбросили этих репугнаростенсусов, а то он, человек Иванов, не мог придумать, что подарить потомку. А зверушка – для ребёнка отличный подарок.

Пенсионер тоже оказался разговорчивым и поведал собеседнику вкратце свою трудовую биографию, периодически выдувая резиновые пузыри. До выхода на заслуженный отдых он де был металлургом. Именно поэтому на нём майка с надписью «Я балдею от тяжёлого металла» (старик выпятил грудь и провёл мозолистым пальцем работяги по белым латинским буквам на ткани). Дескать, за сорок с лишним лет работы с металлом он этот самый металл очень даже полюбил, несмотря на то, что тот тяжёлый.

Затем собеседники стали предполагать, какими они могут быть, эти загадочные репугнаростенсусы. Судя по величине коричневых бумажных с дырочками пакетов, в которые сии существа были, так сказать, расфасованы, репугнаростенсусы – животные небольшие по размеру, не то что лошадь или вообще слон. И это удобно для тех, кто хочет держать фауну в малогабаритной советской квартирке.

– Может, они вроде хомячков, – предположил старый фанат тяжёлого металла.

– Или наподобие попугайчиков, – сказал человек Иванов.

– А то ещё бывают такие большие тропические тараканы, – припомнил резинодув, снова хлопнув пузырём.

– А может, типа ящериц, – изрыгнул очередную догадку любящий отец.

– Или лягушек.

– Или черепах.

– Или змей.

– Но уж точно не рыбки.

– Да, в бумажных пакетах с дырочками…