Когда Остап Григорьевич дошёл до табачной лавки, в глубине его ноздри защекоталось и, как читатель уже, конечно же, догадался, бухгалтеру невыносимо захотелось чихнуть. Только не думай, читатель, что Кондратюк чихал каждый день, доходя до этого места. Нет, Остап Григорьевич вообще чихал крайне редко, а на данном конкретном месте, рядом с табачной лавкой, он чихнул лишь один раз, тогда, в марте. Теперь, в апреле, Кондратюка повторно посетило на этом же месте такое желание. От какового желания лицо Остапа Григорьевича, как читатель опять-таки догадался, исказила непроизвольная гримаса: зрачки глаз наполовину закатились под верхние веки, брови подпрыгнули, сложив лоб гармошкой, нижняя челюсть отвисла, рот приоткрылся и растянулся в форме коромысла, на нижнюю губу выполз кончик языка. Бухгалтер уже начал было издавать звук «а…», предваряющий «…пчхи», когда вдруг ему послышались ритмичный рокот барабанов и молитвенные стенания тысяч голосов, причём в этих стенаниях Кондратюк расслышал собственную фамилию. А кроме того, ему почуялся запах неизвестных благовоний и горелого мяса. Конечно, на улице Джордано Бруно никто в барабаны не бил, молитв хором не орал, благовоний не курил и мяса не жёг. Конечно, всё это Кондратюку лишь померещилось. Но после этой слухо-обонятельной галлюцинации бухгалтеру вдруг совершенно расхотелось чихать, и он, так и не чихнув, привёл лицо в нормальное состояние и продолжил шествовать по улице Джордано Бруно к типографии № 2, где по-прежнему возглавлял бухгалтерию. Если бы я сказал: «он продолжил шествовать, как ни в чём не бывало», это была бы не совсем правда. Галлюцинация Кондратюка огорчила, ибо он был уверен, что всякая галлюцинация есть явление патологическое, свидетельствующее о наличие в организме каких-то отклонений от нормы. «Если такое повторится, обязательно обращусь к врачу-психиатру», – решил Кондратюк.
***
В небольшой империи на планете Раедэм между тем продолжалась религиозная реформа. Верховный Жрец Шур-Оэф Бэх объявил народу, что прежние представления о происхождении человека, как выяснилось, являются ложными. До сих пор считалось, что первого человека – по имени Амад – родила чудесная обезьяна – по имени Памва. А первую обезьяну родила землеройка – по имени Ткир. А первую землеройку родила ящерица – по имени Щакияр. А первую ящерицу родила саламандра – по имени Убзолуг. А первую саламандру родила рыба – по имени Быкра. А первую рыбу родил червь – по имени Бхокар. А первый червь произошёл от инфузории – по имени Кибмор. А первая инфузория зародилась в чудесном рассоле под названием Лунёб, каковой рассол образовался от смешения чудесных вод Неба с чудесными водами Недр. На самом деле всё было не так, объявил теперь Верховный Жрец, а вот как: Великий и Всемогущий Кондратюк вылепил тело первого человека Амада из Великой Почвы, а затем наполнил это тело душой, созданной по образу и подобию самого Кондратюка. Тела других живых существ, обитающих на планете Раедэм, Кондратюк, мол, также вылепил из Великой Почвы, но души для них он сделал не по своему образу и подобию, а попроще.
Когда учёный Шав-Аоф Бох услышал эту реформаторскую проповедь Верховного Жреца в главном храме столицы, то мысленно обозвал новую религию мракобесием, но в полемику вступать не стал, боясь изгнания.
Шав-Аоф Бох изучал, кроме прочего, случаи выкидышей у беременных женщин, и обратил внимание, что плоды более поздних сроков беременности напоминают обезьянок, более ранних – зверьков типа землероек, ещё более ранние зародыши похожи на ящериц и саламандр, ещё более ранние – на червячков, а на самой ранней стадии внутриутробного развития человек является просто икринкой. «Это яркое доказательство того, – думал мыслитель, возвращаясь из храма домой, в здание, почти восстановленное после разрушительного урагана, – что прежняя наша религия была более правильной. Верховный Жрец сам, наверно, придумывает неправдоподобные небылицы, а кивает на Высшие Сферы Знаний».
Вернувшись в свой дом, который служил учёному одновременно и жилищем, и научной лабораторией, Шав-Аоф Бох запер дверь на засов и занавесил тряпкой окно, дабы ничей злой глаз не подглядел, чем он тут занимается, приготовил птичье перо, очинённое для письменных работ, пузырёк чернил, достал из тайника пергаментный свиток и, пристроившись за столом, принялся писать.
Это был философский трактат, в котором Шав-Аоф Бох доказывал, что никакого Кондратюка во Вселенной не существует. Конечно, с точки зрения новой религиозной идеологии, эти писания являются еретическими, и попади они в руки жрецов, мыслителю несдобровать, поэтому придётся трактат хорошо спрятать. Мыслитель надеялся, что когда-нибудь в будущем, когда с мракобесием будет покончено, потомки найдут этот свиток и поймут, что даже в эпоху мракобесия в империи жили прогрессивные здравомыслящие люди.
Задумавшись, как бы повыразительнее изложить на пергаменте очередную мысль, Шав-Аоф Бох приподнял над столом руку, в которой держал перо, и мягкий, длинный, узкий кончик пера некстати угодил мыслителю в ноздрю. От этого в ноздре защекоталось, и учёному невыносимо захотелось чихнуть. Лицо Шав-Аоф Боха исказила непроизвольная гримаса: зрачки наполовину закатились под верхние веки, брови подпрыгнули, сложив лоб гармошкой, нижняя челюсть отвисла, рот приоткрылся и растянулся в форме коромысла, на нижнюю губу выполз кончик языка. Мыслитель, начиная издавать гортанный звук, положил перо и, закрыв нос и рот обеими ладонями, дабы не забрызгать рукопись слюной и соплями, мощно чихнул, свибрировав всем телом и чуть не сбив локтем чернильницу. После чего, вытерев тряпочкой ладони, рот и ноздри, продолжил работу над трактатом.
Конечно, Шав-Аоф Бох и предположить не мог, что, согласно неизвестным ему законам существования Вселенной, после его чиха, где-то в другой галактике, на планете Земля, над городком, название которого не играет в данном случае большой роли, пронесётся ураган…
***
В эту майскую ночь бухгалтер Остап Григорьевич Кондратюк и его супруга Эльвира Потаповна практически не спали, ибо за окнами их квартиры со страшным шумом буйствовал сильный ветер, то как зверь воя, то плача как дитя, выражаясь образами великого поэта. Завывания, гул и свист ветра сопровождались аккомпанементом в виде треска ломаемых веток, рокота сорванных листов кровельного железа, дребезжания водосточных труб и оконных стёкол, и тому подобных шумовых эффектов. Во время этой свистопляски в квартире Кондратюков погас электрический свет. Выглянув в окно, бухгалтер выяснил, что свет погас во всех окнах на улице Джордано Бруно, а также на всех уличных фонарях, из чего следовало, что ветер где-то оборвал электролинию…
К рассвету стихия угомонилась, но спать уже было некогда: пора собираться на работу. Стихия не стихия, а рабочий день никто не отменял. Собираясь, Кондратюк попытался позвонить по домашнему телефону сыну, жившему в другом городе, мол, а как там у них с погодой, но телефон будто в трубку воды набрал. Стало быть, и телефонная линия стала жертвой урагана.
Не выспавшийся и не побрившийся (ибо электробритва в данном случае была не дееспособной), и оттого не в лучшем настроении, Остап Григорьевич вышел из подъезда на улицу, и вид улицы настроения ему не поднял, скорее наоборот. Вся улица Джордано Бруно представляла собой свалку всякого мусора: обломанных веток деревьев, покорёженных листов сорванного кровельного железа, каких-то тряпок, которые, видимо, кто-то сушил на балконах и не успел снять… Кондратюк перешёл улицу, чтобы со стороны глянуть на свою пятиэтажку и визуально оценить ущерб. Первое, что бросилось в глаза: ветер повалил телевизионные антенны на крыше, сорвал пару листов кровельного железа и утащил кусок водосточной трубы.
Вздохнув, бухгалтер поплёлся к типографии № 2, обходя многочисленные препятствия. Конечно, печатные машины без электричества работать не будут, но бухгалтеры могут трудиться и без электросети, делая расчёты на калькуляторах с батарейками. Тем более что в помещении бухгалтерии большие окна и хватает естественного света.
