Оливия поворачивается ко мне с лёгкой восторженной улыбкой, как и каждый день всей прошедшей недели. Она привлекает меня для игривого поцелуя, и я позволяю ей. А потом углубляю, больше от отчаяния, чем желания. В конечном счёте она уйдёт, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы замедлить этот процесс.

Потому что как только она уйдёт, мне станет ещё хуже, чем раньше.

Я буду не просто разбит.

Я превращусь в пустую оболочку. 

Оливия

Вы знаете такой момент в каждых отношениях, когда всё идёт по-настоящему, очень хорошо, и в вашу голову начинает закрадываться опасная мысль, будто ничего дурного случиться не может, но как раз это и гарантирует, что в очень скором будущем нечто кошмарно ужасное всё-таки произойдёт? Ага. Вот оно.

Итак…

У меня болят ноги. Раньше я даже не думала, что такая хрень бывает, но, чтоб вы понимали, лёгкие утренние пробежки по три мили, которые я пробегала вот уже несколько месяцев, в понимании Пола «разминка». Его нога тоже ещё не полностью восстановилась. Она до сих пор беспокоит его, если неправильно наступать, и тогда нам приходится прерываться на прогулку (ох, чёрт!), но в остальном этот парень грёбаная беговая машина. Мы бегаем вместе почти каждый день с того утра, когда я узнала, что он может бегать, и пусть я и люблю каждую секунду нашей пробежки, у меня больше не получается подстроить свой темп под его травмированный. Это совершенно новая игра, в которой новичок-бегун пытается словить темп звёздного квотербека, легенды лагеря новобранцев, Пола Лэнгдона, называющего пять миль «быстрой пробежкой». Сказать, что он вернул своё моджо — это ничего не сказать.

— Поторопись, Миддлтон! — кричит он с места, где стоит перед домом, уперев руки в бёдра и наблюдая за тем, как я ковыляю к нему.

— Кажется, кое-кто сломал мне голени, — говорю я задыхаясь.

Ему хватает приличия принять сочувственный вид.

— Боль в ногах. Это плохо. Мы найдём для тебя лёд и возьмём день-два передышки.

Я изумлённо выпучиваю на него глаза.

— Под день-два, смею предположить, ты имеешь в виду минимум неделю? Такое впечатление, будто у меня ноги раздроблены.

Он хлопает меня по заднице, когда я прохожу через дверь перед ним.

— Поверь тому, у кого вся нога на самом деле практически была раздроблена. У тебя всё отлично.

— Давно пускаешь в ход эту карту, да? — говорю я.

— Эм, ага. Почти всегда, — отвечает он с бесстыдной усмешкой.

Три месяца назад я бы поставила свою любимую сумочку от Шанель на то, что Пол никогда и ни за что не стал бы шутить о своих увечьях.

Не то чтобы это шутка. Ничуть. Он через многое прошёл, как и все солдаты, и это достойно только уважения.

Но, возможно, его подшучивания означают, что измученность, всё ещё время от времени рассекающая его лицо, однажды исчезнет.

— Хочешь сегодня посмотреть фильм? — спрашиваю я, располагаясь на кухонной тумбе, пока он вытаскивает из морозильника две пачки замороженного гороха, бесцеремонно плюхая их мне на голени. — Здесь вообще есть кинотеатр?

— Разумеется, прямо между рестораном с тремя Мишленовскими звёздами и элитным магазином от-кутюр. Разве ты не видела?

Я корчу рожицу.

— Значит, нет.

Он снимает кожуру с банана и протягивает мне половину фрукта.

— На самом деле, кажется, где-то в городе есть маленький кинотеатр. По крайней мере, раньше был.

— О-оу, ура! Так, хочешь пойти?

Он откусывает банан идеально белыми зубами.

— Не-а.

Я хмурюсь, пусть и ожидала подобного. Он никогда никуда не хочет идти, за исключением «Френчи», и сколько бы я не уговаривала себя, что это пустяки, в Бар-Харборе особо никуда не сходишь, где-то в глубине души мне страшно, что тут кроется нечто большее.

— В чём дело, Лэнгдон? Возможно, я могу понять отсутствия энтузиазма у тебя касательно поездки в Портленд, но ты отказываешься попытаться сходить в любой другой ресторан, ты не едешь к Кали, когда у неё дома новый парень, не хочешь полететь со мной домой на День Благодарения, не идёшь на пробежку днём, потому что там много людей, а теперь ещё и не хочешь сделать мне одолжение, сходив со мной в кино?

Он игнорирует меня.

Я знала, что так и будет, но у меня в животе начинает формироваться извечный комок из-за направления, в котором мы движемся. Секс — отличный. Разговоры — замечательные.

Однако здесь только мы вдвоём. Всё время. Не планируем вообще никуда выходить. Я понимаю, почему ему не хочется лететь в Нью-Йорк со мной на День Благодарения — об этом даже спрашивать излишне. Но сейчас всё становится уже смехотворным.

— Как насчёт книжного? — требую я.

— Ты можешь купить книги онлайн. С бесплатной двухдневной доставкой.

— Мне нужны ещё одни шорты для пробежек, — отстреливаюсь я.

— Тоже онлайн.

— Мне нужно подстричься, — немного отчаянно говоря я. — Это онлайн я сделать не могу.

Он пожимает плечами.

— Тогда иди подстригись.

— Ты пойдёшь со мной?

— Зачем мне с тобой идти? Мои волосы длинной в сантиметр, и я могу поддерживать их такими самостоятельно с помощью машинки.

— Но…

— Брось, Оливия, — резким голосом.

Я закрываю рот и поспешно вперяюсь взглядом в тумбу. А потом, из-за гнева, кипящим под болью, ничуть не нежно бросаю пачки с замороженным горохом на столешницу, поднимаясь на ноги.

— Пойду приму душ.

— Хорошо, — он возится со своим мобильником и даже не смотрит на меня.

Я отбиваюсь от острого желания ответить и мысленно считаю до трёх, давая ему шанс исправить своё поведение задницы.

Один, два, три…

— Эй, — говорит он, всё ещё не глядя на меня. — Я заказал на DVD дисках «Идентификацию Борна», их привезли вчера. Хочешь устроить марафон после того, как мы примем душ?

Я жду. Он по-прежнему не поднимает взгляда.

Ладно. Вот и всё.

Я выхватываю телефон из его руки, вынуждая Пола взглянуть на меня. Вместо извиняющегося вида, он выглядит озадаченным, и это ещё хуже.

— Нет, я не хочу ещё один бесконечный киномарафон, Пол. Как и не хочу провести весь чёртов день за книгами или ещё одной долгой прогулкой, где будем только мы вдвоём. Я не хочу продолжать уроки игры в шахматы, не хочу начинать новую аудиокнигу, которую ты получил по рассылке, не хочу пробовать свои силы в видеоиграх и не хочу снова идти в спортзал.

— Ты сказала, что любишь шахматы, — бормочет он.

— Дело не в шахматах! И не в шпионских фильмах! Дело не в том, люблю ли я читать с тобой у камина, хоть я и люблю. Просто это ненормально! Мы не можем оставаться здесь взаперти вечность.

Его глаза темнеют, а настороженное замешательство сменяется защитным гневом и упрямством.

Меня слегка одолевает паника, пусть злоба тоже никуда не делась. Прищурившись, я начинаю:

— Ты когда-нибудь планировал пригласить меня на ужин, Пол? Мы когда-нибудь отправимся в отпуск, даже просто отдохнуть на выходные?

Его челюсть сжимается.

— Оливия.

— Нет, постой, — прошу я, вскинув руку. — Давай я спрошу по-другому. Мы когда-нибудь покинем этот дом?

Он ничего не произносит, но его голубые глаза, твёрдые и совершенно нераскаявшиеся, остаются прикованными ко мне.

— О Боже, — отшатнувшись, говорю я, чувствуя лёгкое ошеломление, несмотря на то, что это было неизбежным с первого дня. — Ты не собираешься покидать этот дом.

Он отводит взгляд.

— Никогда? — мой голос даёт трещину.

— Послушай, почему бы нам не поехать в Кейптаун? У моего отца есть там дом, и…

— Дай угадаю, — перебиваю я. — Он полностью изолированный.

— Уединённый, — исправляет он.

— Я не могу так жить! — взрываюсь я. — Не могу прозябать свои двадцать лет, застряв у чёрта на куличиках.

Пол поднимается, сердито глянув на меня.

— С каких пор? Ты точно знала во что ввязываешься, когда ехала сюда. Чёрт, ты же поэтому и приехала сюда, разве нет? Чтобы сбежать от мира? Сбежать от чувства вины? И теперь, простив себя и увидев, что у твоего бывшего парня всё хорошо и без тебя, ты поменяла правила?