Я нежно, но уверенно накручиваю хвост на руку, поворачивая её лицом ко мне. Продолжаю думать, что в этот раз у меня получится коснуться, попробовать её, не погрузившись в омут с головой. И ошибаюсь. Поцелуй накаляется и становится настойчивым в ту же секунду, как встречаются наши губы. Одна рука по-прежнему запущена в волосы Оливии, а другую опускаю ей на живот и удерживаю её приклеенной ко мне, пока одна из её ладоней взлетает вверх, цепляясь за мою шею.

Мне никогда не приходило в голову, что обжиматься в лесу, когда мы оба потные, может быть эротично, но горячий поцелуй стремительно переходит к жгучему, и я уже подталкиваю её с дорожки к недостаточно-уединённому лесу. Оливия силится повернуться ко мне, но я, будто зверь, который не может контролировать себя, продолжаю приковывать её спиной к моей груди, пока она не оказывается зажатой между мной и деревом.

Я не могу контролировать себя.

Не отпускаю её волосы, отказываясь позволять нашим ртам разорвать контакт, хотя она, кажется, не возражает, стремясь своим языком к моему, несмотря на то, что её руки припечатаны к стволу дерева.

Мои пальцы проникают под ткань её майки, касаясь влажной кожи от пояса штанов для бега до тугой резинки спортивного лифчика, но отказываясь трогать грудь, пока она не взмолится.

Много времени не проходит. Она, задохнувшись, прерывает наш поцелуй.

— Коснись меня.

Я освобождаю хвост, разрешая её голове упасть мне на плечо, пока сам неистово скольжу руками по её груди, ладонями массируя через ткань соски, пока мы оба не теряем голову.

Наблюдая, как она извивается в своём спортивном лифчике, я уже знаю, что мне не хватит терпения снять его, поэтому, когда мне уже невмоготу обходиться без прикосновений к её коже, я дёргаю резинку, обвивающую грудную клетку, вверх, нахожу пальцами её маленькие тугие соски и перекатываю их.

Наше отрывистое дыхание заполняет утреннюю тишину. Вряд ли кто-то станет здесь проходить, но сама мысль о том, что это возможно, делает ситуацию накалённой.

Я запускаю руку в её шорты, всецело намереваясь довольствоваться лишь поддразниванием её через ткань бледно-розовых трусиков, которые определённо надеты на ней. Но этот план улетает в трубу, когда я чувствую, какая она мокрая, даже через ткань, и меня хватает всего на несколько дразнящих поглаживаний, прежде чем мои пальцы забираются под кружево, погружаясь в её скользкую влажность.

Оливия издаёт тихие мяукающие звуки, которые мне ещё не доводилось от неё слышать, и я обнаруживаю, что улыбаюсь, несмотря на стояк, который, кажется, готов прорваться через шорты. Я обожаю, как она получает удовольствие от моих пальцев посреди улицы, прижатая к дереву. Во всех других отношениях Оливия прилежная девушка, но не в этом, не с моими пальцами на её клиторе и членом, вдавливающимся в её зад.

И я люблю это в ней. Дерьмо. Кажется, я всё в ней люблю.

Её дыхание учащается, но она хватает меня за запястье.

— Я хочу тебя внутри.

Я издаю разочарованный стон.

— Презерватива нет.

Она качает головой.

— Я на таблетках.

В её голосе слышится сомнение. Она спрашивает, есть ли нам о чём беспокоиться. То, о чём прошлой ночью мы даже не задумывались спросить.

В ответ я стаскиваю её шорты и трусики, делая то же самое и со своими шортами, а потом мешкаю, желая дать ей больше секса у дерева со свисающей с лодыжек тренировочной одеждой, но затем она вдруг наклоняется вперёд, упирается ладонями в дерево, выгибает спину и бросает на меня через плечо похотливый взгляд исподлобья. Она хочет этого. А я до чёртиков хочу её.

Я хватаюсь за её бёдра, погружаясь в неё с такой силой, что она ловит ртом воздух. Затем, крепче взявшись за грёбаное дерево, она толкается навстречу ко мне, пока я беру её снова и снова, проводя руками по её бёдрам, заднице и вверх к груди, пока, наконец, не возвращаю их обратно вниз, где ласкаю её так, что у неё едет крыша.

Мне хочется, чтобы это длилось вечность, но мы зашли слишком далеко, и как только она вскрикивает, я следую прямиком за ней, освобождаясь так сильно, как никогда раньше, пока она сжимается вокруг меня.

Срань.

Господня.

Она почти заваливается на дерево, и на какой-то миг мне хватает сил только на то, чтобы опустить лоб между её лопатками, прежде чем я заставляю себя двигаться, натянув шорты сначала на неё, а потом и на себя.

Я поворачиваю её лицом к себе, привлекая поближе.

После того, что мы только что сделали, целомудренные объятья кажутся почти до смешного скучными, и, наверное, она тоже так думает, потому что вдруг начинает хихикать у моей груди.

— О Господи.

Я смеюсь вместе с ней.

— Итак. Это случилось.

Она запрокидывает голову, чтобы взглянуть на меня взглядом, близким к обожанию, и я чувствую такой сильный удар жажды, что он почти выбивает воздух из моих лёгких. Жажды не по её телу… впрочем, она всегда здесь, где-то прямо под поверхностью. А жажды по ней, её смеху и тому, как легко она ждёт от меня добра, потому что думает, что я хороший.

Где-то глубоко внутри демон увещевает меня, что я её разочарую. Что я разрушу её. Но впервые со времён Афганистана я задвигаю эту мысль подальше. Впервые я позволяю себе поверить, что моё прошлое — мои шрамы — не определяют меня.

Я целую её в лоб.

— Готова бежать обратно?

— Эм, только если у этих уродливых кроссовок, которые ты купил мне, есть встроенные колёсики. Или крылья. Я не могу бежать после такого, — произносит она, едва заметно кивая в сторону дерева.

Я притворно вздыхаю и протягиваю ей руку.

— Идёшь?

Она без колебаний принимает мою руку, сплетая свои пальцы с моими.

Последние три года я думал, что нет в мире ощущения лучше, чем возможность вновь начать бегать. Но я ошибался.

Гулять за руку с Оливией лучше. 

Оливия

Мне по-прежнему, как ничто другое, нравится проводить послеобеденное время перед камином в компании Пола. Вот только теперь, когда всё изменилось, то большое кожаное кресло не кажется мне таким идеальным, чтобы ютиться на нём.

Я довольствуюсь, закидывая ноги ему на колени, пока мы читаем. И, кажется, он ничего не имеет против.

Одной рукой он монотонно переворачивает страницы своей книги, другой — то поглаживает свод моей ступни, то потягивает чай, который я сделала для нас. Не так давно на его месте был алкоголь. Пол по-прежнему пьёт его время от времени, но теперь это, скорее, второстепенное, а не опора, необходимая ему в течение дня.

Куда ни глянь, я вижу лишь прогресс. Не то чтобы Пол является для меня каким-то проектом. Больше нет. Теперь он не вершина, которую мне нужно покорить, чтобы одолеть собственных демонов и отработать зарплату. Он человек.

Тот, к кому я неравнодушна настолько, что это начинает меня беспокоить.

Улыбка едва заметно тухнет, пока я пытаюсь отбиться от этих мыслей. Но они не поддаются мне, поэтому я принуждаю себя встретиться с правдой лицом к лицу. Ну и что, что мы не обменялись словами любви? Мне двадцать два. Я уже не нуждаюсь в заверениях о бесконечной преданности, кольце или в долгих разговорах о «нас», которые сводят парней с ума.

Но намёк на то, что между нами происходит, был бы кстати. Всего лишь намёк.

— Ты хмуришься, — лениво замечает Пол, по большей части концентрируясь на книге.

— Биография Эндрю Джексона навела на размышления, — лгу я.

— Угу. Да ты прямо оторваться не можешь, — произносит он, указывая взглядом. Пол ссылается на то, что я осилила лишь десятую часть, хотя начала её больше двух месяцев назад.

Я уже открываю рот, чтобы парировать, будто наслаждаюсь ей, но вдруг захлопываю книгу.

— Ладно, хорошо. Она мне не нравится, — я бросаю тяжеленный фолиант на край стола с недовольным видом. — Я пыталась сделать так, чтобы она мне понравилась. И да, по идее она должна мне нравится, ведь это обогатит мой ум, и всё такое, но я умираю от скуки.