— Смешно? — после небольшой паузы, чтобы собеседник проникся осознанием того, что хрюкать в трубку, когда говорит начальник, не стоит, поинтересовался Роман.

— Ну я же такого не писал, — чуть обиженно сказал Семен.

— Ты недалеко ушел, — сурово сообщил Толоконников. — Ключевое слово в твоем материале, и том, что я только что воспроизвел по памяти, одно и то же — «уважительно». При этом никто уже не задается вопросом, что делал в амбаре бык-производитель, как там оказался Ваня Сидоров, что за болезнь такая «стресс» и как пионер мог покрыть все стадо. Это все — мелочи. На стариков и старушек такое вполне может подействовать, потому что собственное октябрятское прошлое они уже толком не помнят. В их памяти о тех временах осталось что-то такое праздничное с трубами, знаменами и торжественной линейкой в честь десятилетия подачи Павликом Морозовым доноса на отца в местное ЧК. Вдобавок к концу статьи они забудут, что было в начале. Но останется в сознании то, что нам надо, — «уважительно».

— Ну… — начал было Семен, но Роман не дал ему договорить, спросил, повышая голос:

— Ты так и не понял, в чем твоя ошибка? Статья, тут и последнему кретину понятно, рассчитана на возрастную категорию после шестидесяти лет и с образовательным уровнем три класса плюс подворотня, а ты ее суешь в газету стоимостью почти в гривну Купят эту газету те, кого я только что назвал?

Семен засопел.

— Не купят, — отрезал Толоконников. — Со своей пенсии они не покупают газет ценой в буханку белого хлеба или половину цены бутылки горилки. Прочтут ее те, на кого она рассчитана? Тоже нет. А это означает, что ты пытаешься продать жирную свиную колбасу вегетарианцам, у которых вдобавок нет зубов.

Роман отхлебнул чая и, не обращая внимания на неуклюжие попытки Семена реабилитироваться, повысил голос:

— Внимание! Всех касается. В данном случае мы имеем классический пример абсолютного непопадания материала к адресату. Если бы деньги, выброшенные на оплату за размещение этого текста, пошли на печать того же самого в виде отдельной листовки, которую рассовали бы в почтовые ящики, мы получили бы ожидаемый результат, а так… детский смех на лужайке и радость конкурентов. Завтра утром я буду в Киеве, и, чувствую, со многими в отделе нам придется расстаться.

Роман перевел дух и решил проверить мелькнувшую у него догадку.

— Кстати, Семен, а кем ты доводишься Федору Ивановичу?

— Откуда вы… — хотел спросить Семен, но потом передумал. — Родственник. Дальний родственник…

— Насколько дальний? — усмехнулся Толоконников.

— Племянник мужа двоюродной сестры его супруги, — без запинки сообщил Семен и с вызовом поинтересовался: — А что? Это разве имеет отношение к делу? Я со своими обязанностями справляюсь…

— Нет, ничего, — отозвался Роман, услышав то, что предполагал услышать. Но Семена явно не устраивал такой ответ. Видимо, почувствовав в словах нового начальника угрозу своему благополучию и надеясь на крепость родственных чувств, парень решил не пасовать.

— Вы объясните, почему вы об этом спросили? Вас что-то не устраивает?

— Все устраивает, Семен. Не бери в голову. До завтра.

Вот в этом-то и беда, подумал Роман, положив трубку. Даже когда решается судьба президентства, в избирательный штаб, мозг избирательной кампании, лезут полуграмотные родственники и родственники родственников, чтобы урвать себе кусок из рекламного бюджета. Что, нет в Киеве профессионалов? Есть, и очень неплохие. Но берут сначала кого попало, потому что они свои, а потом, на оставшиеся деньги, приглашают профи из Москвы для таскания каштанов из огня. Наверняка этот Семен, седьмая вода на киселе, сунулся именно в эту газету не по недомыслию, а потому, что именно там предложенный «откат» был больше. Всегда одно и то же!

Роман включил телевизор, и плоское плазменное чудо японских технологий с экраном размером в половину бильярдного стола сообщило о перестрелках в Ираке, достижениях спортсменов в Афинах и очередном избирательном скандале в Штатах.

Он пощелкал пультом телевизора, переключая программы. Смотреть все новостные передачи давно стало его профессиональной привычкой. Конечно, потом можно просмотреть аналитические сводки, но он, когда была такая возможность, предпочитал смотреть новости и читать газеты «вживую», представляя себя при этом в шкуре самого простого из обывателей, на которого и был рассчитан этот тщательно выверенный информационный поток.

На московском городском канале смазливенькая репортерша с пухлыми губками, специфическим умением которых восторгалась добрая половина мужского руководства канала, о чем сам Роман знал отнюдь не понаслышке, брала интервью у мужчины в недешевом костюме и с хорошей профессиональной стрижкой. Толоконников хотел переключить канал, но, присмотревшись к собеседнику репортерши, ахнул и, усевшись поудобнее, стал смотреть.

Репортерша, едва не заглатывая микрофон, поинтересовалась:

— Не планируете ли вы совсем вернуться в Россию? Со времени вашего отъезда произошло много перемен, сейчас это совсем другая страна. Может быть, есть смысл вернуться на Родину? — Теперь она ткнула микрофон чуть ли не в самый рот собеседника.

— Вы верно заметили, теперь это другая страна, — улыбнулся мужчина, опасливо отстраняясь. — Если у меня сложится запланированная совместно с издательством работа, я буду часто приезжать, а жить постоянно — не думаю. Моя жизнь в Америке достаточно интересна и обустроена. Маловероятно, что я вернусь в Россию. Пока это не входит в мои планы.

— Но вы, конечно же, предупредите нас, если планы изменятся? — продолжала гнуть свою линию репортерша, видимо, предполагая на свой предыдущий вопрос получить ответ про ностальгию, замучившую ее собеседника в далекой Америке, и про то, что он уже готов паковать чемоданы и перебираться на историческую родину, где все так хорошо и замечательно.

— Не думаю, что мой переезд, о котором, повторяю, я сейчас даже не помышляю, может вызвать такой же резонанс, как в случае с Солженицыным.

— Ну что ж… — улыбнулась репортерша. — И мой следующий вопрос: вот вы, русскоязычный гражданин Соединенных Штатов. За кого вы будете голосовать на президентских выборах?

Денис пожал плечами:

— Я даже не знаю, пойду ли я на выборы. Наверное, в этом основное достоинство стабильного государства: мне абсолютно все равно, кто будет президентом. Я только надеюсь, что он будет осторожнее с солеными крендельками и научится кататься на велосипеде еще в детстве, чтобы своими падениями не вызвать панику на бирже.

Расплывшись в улыбке, Роман прослушал интервью до самого конца и схватился за телефонную трубку.

— Привет, Лизочка! Да, Роман… ну ты же знаешь, как я занят, сейчас вот в Киев уезжаю, да, буквально через несколько часов… Нет, я тоже хочу, но мы просто не успеем, я же знаю твои аппетиты… Лизочка, солнце мое, ты сегодня брала у Дениса Гребенщикова… Нет, радость моя, что ты еще у него брала, меня не касается. Я про интервью. Как бы мне раздобыть его телефон, а?

Друзья, с которыми ты учился в университете, обычно остаются таковыми на всю жизнь.

Можно не видеться двенадцать лет и стать за это время уважаемым солидным человеком, отрастить брюшко и профессорскую бородку, обзавестись лысиной, язвой и женой, можно уехать за границу и вместе с фамилией и гражданством полностью изменить свою жизнь. Но даже через десять, двадцать или тридцать лет, услышав в трубке вопль бывшего однокурсника: «Денисыч! Жук навозный, америкос поганый, узнаешь?» поведешь себя так же, как тогда, и не удержишься, чтобы не завопить в ответ: «Романыч! Ты, что ли?! Ну, ты козлина вонючая! Ты где?»

Звонок Ромки Толоконникова застал Дениса, когда он от Манежной площади поднимался по Тверской и с удивлением не обнаружил на привычном месте гостиницы «Интурист». Там, где был раньше вход в гостиницу, стоял забор, а выше… выше просто ничего не было. Все остальное было на своих местах, такими же серыми были колонны перед входом в Центральный телеграф, а вот гостиница пропала. Не то чтобы Денис очень уж загрустил по этому поводу, но, как говорится в старом анекдоте, «осадок неприятный остался».