— Мы долго будем тут сидеть? — устало поинтересовался Денис, прерывая мыслительный процесс детектива, сидевшего с задумчивым лицом и вот уже минут пятнадцать не повторявшего свои вопросы.

Детектив удивленно встряхнул головой, широко и не без злорадства улыбнулся:

— Тебе в камеру не терпится? Так там не очень-то уютно, а?

— Надоело, — признался Денис.

— Надоело? — с угрозой в голосе переспросил детектив.

— Ага! — спокойно подтвердил Денис. — Я уже все сказал, выжимать из меня еще что-нибудь — бесполезно.

МакКормик восхищенно стукнул кулаком по столу, воскликнул нарочито громко:

— Все сказал?! Да ты, кроме как «я отказываюсь от показаний», ничего и не сказал! Тебе светит несколько пожизненных сроков! Четыре трупа! Убийство первой степени! А ты в молчанку играешь! Ну ты, русский, даешь!

Денис усмехнулся:

— Ну ты, ирландец, достал меня уже!

— Чего?! — приподнимаясь со стула, угрожающе протянул детектив. — Ты как разговариваешь?! Забыл, где находишься?!

В комнату вернулся детектив Лопес, наблюдавший за допросом через зеркальное стекло. Похлопав по плечу, остановил напарника:

— Чего шумишь? Успокойся. Сейчас его адвокат придет, приехал уже…

Денис с усмешкой наблюдал, как МакКормик, продолжая ворчать, демонстративно вышел из комнаты, напоследок бросив в сторону журналиста не сулящий ничего хорошего взгляд. Но Денису было наплевать на чувства детектива, его больше беспокоила собственная судьба, так быстро и так круто повернувшаяся.

Лопес привез Дениса в участок и передал в опытные руки коллег, которые обыскали его, изъяли все, что было в карманах, указали, в каком месте расписаться под списком изъятых вещей. После чего сняли отпечатки пальцев и сфотографировали в фас и профиль. Потом он был помещен в комнату для допросов с привинченными к полу столом, тремя стульями и зеркальным стеклом вместо окна.

Вскоре детектив Лопес провел опознание. Денис поразился, как за столь короткое время детектив сумел найти пять человек, очень похожих на него, журналиста Гребски. Но Лопес сделал это. И, судя по довольной физиономии детектива, свидетель, которого Денис не мог видеть, но который прекрасно видел всех мужчин, стоявших у стены, успешно опознал в нем человека, вышедшего из дома убитой русской эмигрантки в субботу утром. И, думается, также человека, благодаря которому трое американских парней мексиканского происхождения так безвременно расстались со своими непутевыми жизнями.

Америка, конечно, не Россия, где, как Денис помнил по своей журналистской работе, правду найти было не просто трудно, но часто вовсе невозможно. Если уж кто попал в милицейские жернова, то, как правило, этими жерновами стирался в порошок. Здесь проще, но не легче. Поэтому, как только Денис получил возможность сделать положенный ему по закону звонок, он не преминул этой возможностью воспользоваться.

Позвонил он знакомому сенатору. Боб Дженкинс был удивлен столь поздним звонком всегда деликатного во всех отношениях журналиста. Узнав, в чем дело, он на секунду потерял дар речи. А когда обрел его, переспросил, правильно ли понял, что Денису требуется адвокат, специализирующийся на уголовных преступлениях, желательно на убийствах. Утвердительный ответ журналиста не вызвал лишних вопросов и выяснений кого и за что убил его добрый знакомый, с кем они иногда не без пользы для обоих проводили время за бутылкой «Столи».

Тон Дженкинса стал сугубо деловым:

— Не беспокойся, Дэн, все будет сделано!

Голос его звучал на фоне шума океанских волн, и Гребски понял, что сенатор проводит время на своей яхте. Веселые женские голоса позволяли судить, что ему не приходится скучать, учитывая, что его жена, как помнил Денис, уже неделю путешествовала по Старому Свету.

Ну что ж, все имеют свои маленькие слабости. Главное, чтобы мы их имели, а не они нас.

Адвокат Рон Лоренсон не вошел в комнату, а ворвался в нее. Но не было в этом ни суетливости, ни нарочитой деловитости. Напротив, подобное появление производило впечатление. Детективы впали в оторопь, наблюдая это разрешенное законом вторжение. Гребски тоже слегка растерялся, не ожидая, что за его защиту возьмется один из сильнейших адвокатов, известный не только в Сан-Франциско, но и по всей Калифорнии.

Денис не был близко знаком с преуспевающим на ниве защиты потомком викингов. Их знакомство сводилось к нескольким встречам на вечеринках все у того же Дженкинса и ничего не значащей пустой болтовне. Однако просьба сенатора сделала свое дело, и двухметровый, белокожий и рыжеволосый Лоренсон, выбритый и пахнущий дорогой туалетной водой, несмотря на позднее время стоял посреди комнаты для допросов и сверху вниз смотрел не только на невысокого детектива Лопеса, но и на его вполне рослого коллегу.

— В чем обвиняется мой клиент? — поздоровавшись с Денисом, поинтересовался он, не делая даже малейшей попытки присесть. Совершенно не обращая внимания на Лопеса, собравшегося было ответить на этот серьезный вопрос, адвокат перевел взгляд на своего клиента. — Вы признаете свою вину? Вы хотите давать показания?

— Нет, — с готовностью сообщил Гребски.

— Отлично!

Лоренсон белозубо улыбнулся и, глядя на детективов, не то сообщил, не то приказал:

— Утром встречаемся в суде.

Так же величаво и стремительно он покинул помещение для допросов, оставив после себя запах туалетной воды и всеобщее молчание. Понимая, что раздумья детективов могут затянуться, Денис, отгоняя от себя мысли о стоимости одного часа работы известного адвоката, ненавязчиво напомнил:

— Можно мне в камеру? Я хотел бы отдохнуть, тяжелый денек выдался.

В тюрьме Денис Гребски был впервые.

Его поместили в камеру, где пребывала в ожидании завтрашнего суда пестрая разномастная компания.

Пьяный бездомный инвалид все пытался отстегнуть протез ноги и продемонстрировать сокамерникам, каким образом он избил своего приятеля, не пожелавшего добровольно поделиться недопитой бутылкой.

Задержанный за ограбление своего клиента гей жаловался, что перевелись интеллигентные люди, способные оценить высокое качество предоставляемых им сексуальных услуг. При этом он кокетливо стрелял подведенными глазами в сторону Дениса, но, не обнаружив ответного чувства, переключился на крепкого чернокожего, пойманного при продаже наркотиков.

Присутствовала в камере четверка пуэрториканцев, по-английски не говоривших, но на своем языке очень оживленно что-то обсуждавших всю ночь. Посмотрев на их татуированные плечи и шеи, Гребски решил воздержаться от замечаний и даже вежливых просьб соблюдать тишину. Приткнувшись в углу, он старался не думать ни о чем и ничего не слышать. Как ни странно, ему это удалось. Он поспал часа четыре, а проснувшись, удивился не то чтобы бодрому, но вполне сносному состоянию души и тела.

Потом наступило утро. А вместе с ним — встреча с детективами. Правда, она была короткой. В их присутствии Дениса осмотрел доктор, не очень нежно отлепил пластырь, прикрывавший рану на предплечье, сделал несколько снимков, обработал рану и снова залепил ее. На вопрос Гребски, что вообще происходит, детектив Лопес таинственно улыбнулся, а на лице детектива МакКормика появилось злорадное выражение.

Дениса отвели в камеру, где он и провел несколько часов. Он уже стал подозревать, что сегодня его не повезут на судебное слушание, но около трех часов дня за ним пришли.

Подозреваемого Дениса Гребски ввели в зал суда и усадили за стол, возле которого уже возвышался адвокат Рон Лоренсон, приветствовавший его вежливой улыбкой. Денис быстро оглядел зал, где и обнаружил своих друзей. Славик, встретив взгляд журналиста, радостно замахал ему руками, хотел издать не менее радостный вопль, но был сурово посажен на место бывшим опером Куприяновым. Олег демонстративно сложил руки в знаке, означавшем всеобщую солидарность, и осуждающе нахмурил брови, заметив, что Славик одними губами произносит: «При-коль-но!»