Черник начал говорить. Петр Сергеевич не перебивал.

— Ну хоть что-то, — удовлетворенно кивнул он. — То, что они не нашли ничего, это хорошо. А что девку замочили… Ну да что с них взять, бандюками были, бандюками и сдохнут. Плохо, что теперь полиция будет под ногами путаться… С борзописца этого глаз не спускать и пылинки сдувать. На него сейчас единственная надежда. — Петр Казаренко недобро прищурился. — Ваша надежда, Семен Данилович… Так что копайте, землю ройте хоть носом, хоть членом.

Смотрите сами, чем вам удобнее…

— Все сделаем, Петр Сергеевич.

— Будем надеяться, будем надеяться…

Лимузин подъехал к особняку, совсем недавно принадлежавшему оскароносному голливудскому актеру, и тяжелые кованые ворота отгородили его от любопытных глаз.

На другом конце света, в Донецке, грузный мужчина в черном халате с широкими рукавами и иероглифом на спине подскочил на диване, грохнул пивной кружкой по дорогому, инкрустированному слоновой костью столику, ткнул толстым пальцем в большой экран телевизора:

— Нет, Явно, ты видел?! Пик, сучий потрох! Он все-таки трахнул эту американскую девку с мечом и весами. Купил, как шлюху на Крещатике, и трахнул!

Сидящий рядом в кресле Явно отхлебнул из своей кружки и философски заметил:

— Ну так что с нее взять, у нее ж глаза завязаны.

— А по херу метель! Зато руки у меня теперь — развязаны! Никуда этот козел от меня больше не спрячется.

Часть первая

ЗА БУГРОМ И ДОМА

Глава 1

проверке почтового ящика Денис Гребски всегда относился с благоговением. Он поставил «бьюик» в гараж, но не стал подниматься к своей квартире на лифте, а прошел несколько лишних шагов, чтобы оказаться в холле и насладиться процессом обретения…

Именно обретения, потому что в почтовом ящике, как правило, его дожидались конверты, в которых приятно прощупывались чеки из различных редакций. Случались, конечно, исключения, но, будучи человеком вполне философского склада, Денис безропотно принимал удары судьбы в виде требований к оплате или, попросту, счетов. За десять лет американской жизни он привык стоически переносить эти удары и платить по счетам за газ, воду и электричество, счетам по кредитным карточкам и банковским счетам на выплату процентов за квартиру, которую всегда называл именно «квартирой», а не «кондоминиумом».

Ну не нравилось ему это слово — «кондоминиум», хоть тресни. Было в нем какое-то родство с «кондомом», хотя, если провести соответствующий анализ, вполне можно выстроить ассоциативную цепочку от «кондома» до «мой-дом — моя-крепость».

Сенатор Боб Дженкинс, давний знакомец Дениса и большой любитель «Столичной», название которой он сокращал до привычного его уху «столи», хохотал до слез, когда услышал, что кондомы в России именуют презервативами. Денис не понимал причины веселья, пока сенатор сквозь смех не пояснил: «Так чего там сохранять-то?»

И правда, подумал Денис — preservation на английском означает — сохранение, консервирование…

Сегодня, в середине месяца, исследование содержимого почтового ящика не грозило неприятными сюрпризами. Денис вынул из кармана куртки связку ключей на брелоке с крохотным «кейблкаром». Увидев этот допотопный трамвайчик в первые же дни в Сан-Франциско, Денис сказал вслух: «А у нас такие уже не водятся». Сказал не кому-то, а просто в воздух. Вокруг сновали, глазели, жевали, ходили черт знает в чем и много еще непонятного делали, говоря при этом на совершенно варварском английском, сплошные американцы самых разных расцветок и разрезов глаз. Сказал самому себе и добавил: «Приехали».

Осторожно, словно азартный игрок, боящийся спугнуть карту, Денис отыскал маленький ключик и открыл дверцу. Конвертов было около десятка. Как минимум в шести из них предполагались чеки. Он сразу выбросил в урну кучу рекламной макулатуры и зашел в мягко опустившийся и бесшумно раскрывший двери лифт.

Первым делом, войдя в квартиру, Денис Гребски быстренько вскрыл конверты.

«Русский дом»… 120 долларов… «Сан-Франциско кроникл»… 260… «Горизонт»… соточка, тоже неплохо… «Бостон ньюс»… «Русский город»… «Семь дней»… «Сакраменто таймс»…

— Вполне сносно, — пробормотал Денис. Пустые конверты отправились в огромную плетеную корзину, стоящую в прихожей как раз для таких вот случаев.

Денис Гребски не был ни скаредным, ни алчным. К деньгам он относился с уважением, прекрасно сознавая, что они являются средством для удовлетворения потребностей, но никак не целью, а потому идола из «зеленых» не делал. В нем силен был инстинкт ловца, охотника, мужчины-добытчика, мужчины-первооткрывателя, но… достигнув цели, он тут же терял к ней интерес. Все сказанное в равной степени относилось и к увлекательному процессу добывания денег, и к не менее увлекательным отношениям с женщинами…

Конверты он разберет в воскресенье, так у него принято, отправит чеки в свой банк и будет заниматься дальше своими интересными и не очень интересными делами.

Денис скинул кроссовки, нашел валявшийся возле тахты на мягком ковре пульт «от всего сразу», чертыхнулся, как всегда путая кнопки, но с управлением справился и включил то, что хотел — не телевизор, не видеомагнитофон, не кейбл, а проигрыватель. Из шести колонок, маленькой гордости Дениса, полилась роскошная, по мнению его подруг, песня: «…Смеется гордо Арлекин, на карнавале властелин… И это все как мир старо… Но где-то слышен плач Пьеро…»

Денис не раз слышал этого парня в ресторане «Русский медведь» на Клементе. Ресторан держали его приятели, сменив вывеску «Кинг оф Чайна», что вообще-то в Сан-Франциско редкость. Обычно бывает наоборот: русские, итальянские, мексиканские заведения закрываются, уступая место китайским. Гребски часто приводил в этот ресторан своих американских друзей, всегда готовых отведать хорошо дозированной и безопасной экзотики.

«Танго, сан-францисское танго…» — лилось из динамиков, пока Денис, стягивая на ходу джинсы, футболку и все остальное, направлялся, двигаясь в стиле этого самого танго, в ванную комнату. Напевая негромко: «Сан-францисское танго… над нами парит…» — он раздумчиво поглядел на джакузи, от которого едва не падали в обморок его приятельницы, допущенные разделить с ним восторг пребывания в этом чуде помывочной техники, решил, что нежиться в бурлящей воде будет позже, и решительно шагнул под душ.

Подставляя прохладным струям загорелое, чуть полноватое тело, с удовольствием ощущая запах шампуня, Гребски прикрыл глаза…

После душа он бережно расчесал густые каштановые волосы, оформленные в дорогой парикмахерской в современную стрижку. Потом, подслеповато щурясь, приблизил лицо к зеркалу, занимавшему практически всю стену, провел тыльной стороной ладони по подбородку и слегка огорчился. Возникла даже малодушная мысль снова отрастить бороду. Чтобы не растерять жизнерадостности, Денис быстро, но тщательно выскоблил лицо, растер гелем с терпким запахом папоротника и, морщась от приятного пощипывания, еще раз придирчиво оглядел свое отражение в зеркале. То, что он увидел, ему определенно понравилось.

Конечно, если больше времени уделять физическим упражнениям, а не качаться от случая к случаю, если бегать вдоль океана не раз в неделю, а каждый день, и не полчаса, а хотя бы по часу, то…

Что именно произошло бы в этом случае, он не смог вразумительно сформулировать, но отражение его вполне понимало и строго не судило.

— И так сойдет, — вслух сказал Денис, подмигнул отражению, и оно подмигнуло ему в ответ. Вот и поговорили.

Денис имел обыкновение иногда беседовать вслух с собственной персоной и не видел в этом ничего предосудительного. Еще в первые свои эмигрантские годы, когда он только познавал этот мир, а то, что называют «американским образом жизни», в свою очередь, обламывало и притирало его к себе, он очень обрадовался, поймав себя как-то на том, что разговаривает сам с собой по-английски. В конце концов, когда человек большую часть времени проводит один, дома или в машине, должен же он кому-нибудь высказать свои мысли, учитывая, что порой они не лишены здравого смысла. Накинув легкий халат, Денис прошел в комнату, возложил на крупный породистый нос минусовые очки-хамелеоны, делающие его похожим на профессора модного университета. Обычно он носил контактные линзы, но дома отдавал предпочтение очкам.