- Эти тайны не по мне, Учитель Улен... - отвечал Эмиль. - Нам просто везло, причем везло сказочно, а я не из тех, кому сказочно везет, уж поверьте! Что мне остается, кроме раздумий?
- Верить себе!
- Можно было бы играть в подобные игры, Учитель, если бы ветра не несли смерть повсюду!
- Недооцениваешь игру! Жаль! Я приложил немало усилий, чтобы вам стало хорошо знакомо значение слова "игра"!
На это Эмиль достал из-за пазухи Розу Ветров Улена и молча положил перед Учителем. Улен улыбнулся. Мы все вшестером сидели в приемной зале и безрадостно пускали кольца дыма под сосновый, залитый янтарной смолой потолок. Несколько часов сладкого сна не изменили настроения. Все были не в духе, даже Эрик превзошел самого себя в спокойствии и умиротворении. Мирно сидел он, поджав под себя пострадавшую ногу, и рассматривал в стакане недопитый чай.
-- Послушайте, я все думаю... - сказал он. - Тогда, в Запретной Земле под чарами Вечной Горы Эмиль собирался идти в лабиринты смерти. Но раз ключа в лабиринтах нет, значит, ты мог беспрепятственно попасть в тайники древности, и не только ты... - Эрик поболтал напиток в стакане. - После полыньяков там мог побывать кто угодно....
-- Вот тут я охотно отвечу тебе! - сказал Улен. - Пропажа ключа не изменила закона Гор. Хранители заперли лабиринты, лабиринты по-прежнему не выпускают всех смертных, кроме тех, кто владеет ключом.
Полыньяк из трюма ойеллей вызвал оживленный интерес Улена, и Учитель долго расспрашивал у меня подробности.
-- Он обманул меня, - признался Улен. - прикинулся мертвым. Порой полыньяки выглядят странными тварями, но они не глупы, смею вас заверить.
-- Кунты тоже казались нам глупыми и опасными существами, а на деле вышло иначе... - напомнила Ив.
-- Кунты всегда были древним загадочным племенем, - ответил Улен, - но не все это знают.
-- Открытие за открытием! - не без иронии произнес Эмиль. - Хотел бы я видеть справочник по представителям исчезающих видов! Не хотелось бы бередить старое, но раз уж нам достаются вопросы жизни и смерти всего королевства нельзя ли хоть чуть-чуть приподнять завесу и просветить нас самую малость?
-- Ты говоришь о том, о чем имеешь весьма отдаленное представление, - заверил Улен. - Древний мир под запретом! Тебе или твоему брату вообще знакомо такое слово?
- Знакомо, если оно оправданно! - Эмиль облокотился на стол, и свеча осветила его строгое, щедрыми линиями очерченное лицо.
Причину происходящего Эмиль видел в секретности. Он не принимал правила игры втемную и готов был спорить.
- Пока не откроется правда о прошлом, - весьма вспыльчиво по сравнению с обычным тоном говорил мой друг, - наш народ так и будет принимать близнецов за колдунов, музыкантов - за бездельников, а кунтов - за откормленных собак. Такое чувство, что кто-то специально прячет голову от того, что со всей очевидностью стучится в двери. Если бы Древний Мир не оставил нам немалого повсеместно плодоносящего наследия, я бы мог понять закон. Однако, даже если не брать во внимание ветра, мы имеем в руках инструменты, о происхождении и назначении которых не имеем понятия! Итта только теперь узнала о своем народе, да и то - не узнала, а так, бережно вынашивает надежду узнать! Ив ничего не известно о беспечных феях, иначе, уверен, сила ее возросла бы во много раз. Я... что касается меня, я хотел бы знать, как работают механизмы, приводящие тела в движение, позволяющие людям летать. Не те, чьи чертежи попали к нам в класс на третьем курсе от руки какого-то благодетеля, а те, что строятся только на законах ветра! Чтоб он провалился!
-- Аэростатики, ты хотел сказать?
-- Ну да, что-то вроде! А культура? Картины, музыка? Даже не мечтаю видеть древние ноты, но думаю, мой брат не отказался бы от пары-тройки старинных легенд о драконах, любви и подвигах...
-- О любви можешь оставить себе... - улыбнулся Эрик.
-- На мой взгляд, это глупость! - Эмиль взволнованно потер лоб и постучал по трубке указательным пальцем. - Во имя чего все это прячется от нас? Знания Туона исчерпали себя, нам интересно большее. Отчасти я понимаю ойеллей, велико искушение воспользоваться лабиринтами...
-- Они пользовались ими в корыстных целях, - напомнил Улен. - Ойеллям не нужны ни знания, ни прогресс...
-- Какое заманчивое слово, Учитель!
-- Прогресс? Уж не для тебя ли, музыканта, предпочитающего самосад и печеную картошку, влюбленного в море, леса и рыбалку заманчиво слово "прогресс"? Воистину, людям не угодить, а ведь тебе знакома истина, Эмиль! Самое необходимое для счастья ты всегда найдешь рядом с собой, стоит только быть повнимательнее да искать получше! Ты чуешь это сердцем, малыш, иначе не стал бы воином ветра! Прогресс - неизбежное и опасное слово, думаю, многие древние хотели бы жить в мире, подобном нашему, вдалеке от машин и опасных изобретений!
-- Зависть берет, сколько всего вы знаете, Улен!
-- Упрямый парень! Тебе предстоит узнать достаточно, чтобы я позавидовал! Слышал что-нибудь о нижнем этаже Туоновского книжного подземелья? Нет? Там хранятся книги по механике и статике и многое другое. Признаться, ты плохо думаешь о своем народе, уже изобретена машина, поднимающаяся в небеса, без горючего, конечно, но это дело нескольких десятилетий, испытывается паровая машина, в королевских кузницах ученые плавят железо. Крестьяне отстают, это правда, но поверь, просвещение не изменит их нравы. Кавен планирует школы, но для воплощения мечты короля Белой Гильдии неплохо взять на себя вопросы мира и спокойствия в королевстве, верно? Гвардейцем одним не справиться, тем более что у короля проблемы с военачальниками! В свое время мы станем более могущественной цивилизацией, чем Древняя. В свое время! Вы знаете, что Древние сделали со своим миром, не будем забывать об этом и не будем торопиться...
-- Но волшебство, - не выдержала я, - мы почти ничего не смыслим в нем! Телепатия, врожденные способности, третий глаз и все остальное! Мы бродим среди всего этого в потемках, и никто не берется пролить свет на подобные вещи. Я согласна, наука еще наверстает, но волшебство исчезнет, и никто не узнает о том, на что был способен человек несколько столетий назад.
-- Человек одинаков во все времена, Итта Элиман! Выбор разнится. Каждый волен решать, что именно он будет искать в себе и что найдет. "Кому дано - тот увидит", и я не припомню что-либо мудрее этого. Слишком просто было бы, дорогие мои, перешагнуть через эпоху открытий в эпоху знаний. Но я не решился бы на такой рискованный шаг. Чтобы это понять, вам придется повзрослеть и слегка остудить сердца... Высокая цена! Не торопитесь ее выплачивать!
Наступила тишина. Оставшиеся вопросы как будто растаяли, но каждому было, о чем подумать наедине с самим собой. Это был хороший урок, урок, которого нам всем так не хватало.
-- Спокойной ночи, Учитель, - мы встали, поклонились и покинули столовую.
-- Добрых снов, воины, добрых снов...
У порога я оглянулась, Улен сидел ко мне спиной и неторопливо прихлебывал из кружки, он остался очень доволен нашими вопросами.
Ночью я долго не могла заснуть. Улен и его молчание казались мне вынужденными. Словно ветра Унтара сами посеяли вечные недомолвки и неоправданные тайны. Я дала себе слово, что завтра же отдам Улену ключ и спрошу его об иттиитах...
Но на следующий день такая возможность не предоставилась. Улен пропал до вечера, и мы провели день бездельничая, купаясь и загорая на берегу Ааги. Пели песни, но не веселые. Надо сказать, база лесного конвоя слегка разочаровала Эрика. Он явно представлял себе нечто особенное. Возможно, он ожидал найти здесь тайное оружие, крепостные стены, армию невиданных животных, или он думал, что у конвоиров растут за плечами крылья. Тут уж я не знаю, но так или иначе, Эрик потерял интерес к лесному конвою и весь день не расставался с гитарой. Он так примерно себя вел, что мы потеряли бдительность и предоставили его самому себе. Не надо особенно хорошо знать человека, чтобы с одного взгляда сказать, что у него на душе. Эрику было скучно, его нога заживала быстро, но купаться он не мог, потому сидел на берегу и невесело ковырял струны. Я поглядывала в его сторону, но подойти и спросить не решалась. Когда человеку грустно, есть шанс оказаться лишним, к тому же рядом с ним была Ив. Они сочиняли мелодию, плели из травинок свистки и просто, взявшись за руки, смотрели в небо.
