После развилки края задичали. Сенокос протянулся немного и потерялся в березовых рощах. Старые, давно поросшие расчистки да брошенные хутора. Никто не хотел жить поблизости заколдованного леса. Пробовали, да раскаивались. Мы проскакали еще немного и вскоре повстречали ручей. Он резво пел меж пригорков, пританцовывал вокруг берез и разливался тихой заводью у поляны, сплошь устланной колокольчиками и заячьей капустой. То ль ее приветливый вид, то ль наша усталость, но дело перевалило к вечеру, и мы решились сделать привал.
Погоня потерялась. Может, и в Гавань повернула, но коней на всякий случай не распрягали, так пустили к ручью. Разномастные, взмыленные, они поплелись далеко в воду, опустили головы пить. Ручей бесцеремонно расползся вокруг сильных тел, походя обласкал, остудил жар погони.
Поначалу умылись, раскидали хворосту на костерок, Эмиль платком перевязал мою шею. Потоптав колокольчики, завели огонь и вот тут, раскинув поперек всей поляны ноги, братья Травинские всерьез взялись за Тигиля.
-- Какого лешего происходит, Тиг?! - начал Эмиль. - Дожили до вооруженной стычки с гвардейцами короля! Попали в засаду, как маленькие дети! Итта ранена!
-- Да что ты с ним якшаешься? - перебил брата Эрик. - А ну выкладывай, Тиг! Выкладывай немедленно, не то я тебе не позавидую! Чего такого ты знаешь, чего мы не знаем?
На это заявление Тигиль только ухмыльнулся, достал свою длинную бамбуковую трубку, ногтем соскреб старую смолу и молча протянул Эмилю. Тигиль курил редко.
- Это не мы, это король чего-то не знает, - вдруг сказала Ив, она спокойно поворачивала на огне копченое мясо и, казалось, этот процесс незримо для нас открывал перед ней те тайны, которые мальчишки пытали у Тигиля. - А, может, кто-то помог королю истолковать события в невыгодном для Белой Гильдии свете. Ведь ищут не только нас, верно? Ищут Улена, ищут других...
-- К сожалению, все куда хуже, - глядя в сторону, вздохнул Эмиль, - ищут только нас и Улена.
-- Так ты знал? - завопил Эрик. - Ты что-то знал об Улене! Здорово! Просто отлично! Может быть, мне вообще не стоило отправляться работать, а? Сидел бы дома, окучивал картошку, полол табак? Как считаешь?
-- Не кипятись! - строго вставила Ив. - Эмиль пришел только вчера, он знает лишь то, что видит собственными глазами. Кому-то выгодно, чтобы ветра не сгинули с лица королевства. И тот, кому это выгодно, очень боится Белой Гильдии...
-- Похоже, тебе нравится, когда тебя боятся... - сердито проворчал Эрик, он ревновал Ив к ее дару.
Тигиль переждал, улыбнулся ниточкою хитрых губ, задымил трубкой и рассказал, наконец, обо всем, о чем вчера говорил Эмилю и о том, о чем не успел ему сказать. Вряд ли стоит объяснять, какое впечатление произвело на Эрика известие об аресте Улена и о том, что горбоносый подчиняло-стражник оказался ни так уж не прав. Эрик точно кол осиновый проглотил. Сидел бледный, свои хитрющие глаза в ботинки вперил, ни звука не издал. Если бы он кричал и махал руками, это еще можно было бы пережить, но Эрик расстроился, а расстраивался он так, что никто не мог остаться равнодушным к его горю, и никто не в силах был ему помочь. Мы дорого отдали бы, чтобы его успокоить, но что мы могли сказать? Эрик так переживал, что долго не находил слов, побродил туда-сюда по поляне, посидел у ручья, вернулся. Растратив таким образом свой гнев, Эрик сел подле томившихся углей и все еще ни на кого не глядя, взял у Ив давно протянутую гитару. Единственным утешением гитара легла ему в руки, и сама собой запела так грустно, так сердечно, что даже колокольчики замерзли от горя в теплый июльский вечер... Откинув лохматую голову навзничь и закрыв, даже зажмурив, глаза, Эрик призвал на свет старую балладу о погибшем короле. У этой баллады была чудесная музыка и прекрасные слова, однако Эрик только играл. Обычно баллады пел Эмиль, но нынче он был что-то не в голосе, да, в общем, все и так помнили, о чем идет речь.
Порой случается, что боль покрепче, чем вино,
А потому кто сердцем чист, тому и суждено
За посох, за булат и меч отведать боль потерь,
Кто знает - наполняй бокал и не гляди на дверь.
Король был молод и упрям, упорства не тая,
Не раз от счастья умирал, а умер от огня.
В его обители всегда теснился добрый люд,
А сам он в битвах и боях искал себе приют.
Его слуга собой хорош, был верен и силен,
Король пускался в долгий путь, слуга всегда при нем.
Стоптали сотни пар сапог, отличнейших сапог,
Врага теснили, пили эль в корчме чужих дорог.
И каждый знал о том, что друг ему почти как брат,
Когда один точил мечи, другой чинил бушлат.
Я мог бы многое сказать про дружбу, но тогда,
Зимою у слуги того произошла беда.
Он был хорош собой, все так, но сердцем был задет
И повенчался на такой, которой равных нет.
Невеста бедного слуги была скромна, нежна,
И каждый согласился бы - прелестна, хороша.
Не мало юных сорванцов вздыхали от любви,
Но дева сердце берегла для милого слуги.
В ту зиму, возвратясь с войны слуга был обручен,
Неделю пили эль сваты, король дарил им дом.
Но как всегда, лиха беда явилась из-за гор.
Заполыхали небеса, и прилетел дракон.
В его обычаях лежал на варварство запрет,
Но он исконно воровал девицу раз в сто лет.
Мы знаем, раз пошел рассказ, все верно так и есть
Прекрасную забрал дракон, отняв любовь и честь.
Не долго сетовал слуга, не долго слезы лил,
Он воин был, он посох взял и лошадь снарядил.
И вот он только за порог - как перед ним король.
"Слуга", - он молвит, - "ты на смерть, и я пойду с тобой,
Не уж то мало ты меня от смерти избавлял.
Позволь мне не забыть того, что Бог благословлял!"
Мы помним, в юности никто не знает, что потом,
Король был молод и упрям, да и король при том.
И вот за горы и моря король с его слугой
Шли долго, не жалея ног, мечи несли с собой.
И там, где лошади не шли, и где кругом песок,
Они смогли найти того, за кем был их должок.
Дракон жил прямо на горе, среди песков и скал.
Он долго жил, он много знал, и очень чутко спал.
Той битвы не кому пропеть, три дня прошло и вот,
Меч короля сломал хребет, слуга вспорол живот.
Но прежде чем дракон издох, он испустил огонь.
Огонь взвился, взвился дракон и пал от них король.
Король был молод и упрям, слуга - красив, силен,
Но кто-то жертвует собой, когда другой влюблен.
"Мой друг, прощай" - сказал король
- "будь счастлив, не взыщи",
И умер, голову сложив в горах чужой земли...
Прошла зима, еще зима, война уже прошла
И дума от слуги ушла, и боль почти ушла.
Он долго жил в любви в тиши, и счастлив был вполне,
И пинту эля для того, кто не поверил мне.
Порой случается, что боль покрепче, чем вино,
А потому, кто сердцем чист, тому и суждено
За посох, за булат и меч отведать боль потерь,
Кто знает, допивай бокал, да и пора за дверь.
Когда Эрик закончил играть, мы не сразу поняли: Эмиль тихо, но все же пел. Пел, чтобы не выронить застывшей на ресницах слезы.
-- Мало, кто теперь помнит, - вдруг сказал Тигиль. - А ведь у отца Кавена был старший брат, Тогор... Он умер молодым и правил не долго...
-- Не может быть... - вырвалось у Эрика, гитара тут же утонула в траве. - Тиг, ты хоть понимаешь? Это ж недавно было, каких-нибудь тридцать-сорок лет назад... Но дракон...
-- Это только легенда, Эрик, только легенда. Драконов никто не видел с тех времен, когда люди умели летать...
-- Когда это было! Вспомнил! - закинув за голову руки, вздохнул Эмиль. - Теперь проще дирижабль построить...
Настроение Эрика круто повернулось на каблуках, он не горевал попусту, тем более, когда речь зашла о драконах! Он еще долго чесал макушку, что-то прикидывал в уме, и всячески пытался свести разговор к тому, что раз баллада придумана недавно, есть шанс, что драконы существуют.
